Сводные

Знаете, говорят, что перед смертью вся жизнь проносится перед глазами и ты видишь кристально ясно все, что ранее казалось каким-то зыбким и непонятным. Сейчас Сереже не грозила опасность, но внутри него что-то замерло, когда Юля направила пистолет на себя. Он дернулся к ней, заранее зная, что опоздает, ведь был слишком далеко и не мог её спасти. Возможно был шанс у телохранителя Ковальского, но этот идиот метнулся к своему хозяину, загораживая его собой. Соколов остался на месте, глядя расширенными, испуганными глазами на свою дочь. И только Горем использовал секунды их разговора, чтобы подобраться к ней поближе. Но и он не успевал. Выстрел раздался одновременно с тем, как телохранитель метнулся к ней, выбивая оружие из дрожащих пальцев. Сережа перестал дышать, наблюдая как, словно в замедленной съемке, Максим и Юля медленно оседают на паркет. Потом ему будет стыдно, но первой его мыслью в тот момент была надежда, что Юля не пострадала и пулю словил Горем. Но стоило им опуститься на паркет, как сразу стало понятно, кто пострадал, когда Максим очень осторожно уложил девушку, надавливая на рану на её животе.

Сережа остервенело оттирал руки от крови уже больше десяти минут. Они больше не были грязными и от них не стекали ручьи багряной жидкости, как было в первые секунды, но Сереже все еще казалось, что он ощущает на них кровь. Он никогда не боялся крови, но сейчас его тошнило при одной мысли о том, какой теплой она ощущалась на его руках. Он до сих пор не мог избавиться от преследующего его запаха железа. Хорошо, что на нем была черная рубашка, иначе он практически не сомневался, что его бы вывернуло прямо здесь, если бы он увидел на ней её кровь. А так он мог игнорировать тот факт, что она промокла насквозь и липла к его коже.

— Эй, ты тут уже пятнадцать минут, — осторожно окликнул его Горем.

Сережа понимал, как нелепо выглядит. Он, как последний трус прятался в туалете больницы, боясь того момента, как в холе ожидания появится врач. Боясь услышать, что они опоздали и врачи не смогли её спасти. Он понимал, что не сможет жить в мире, где не будет её. Видимо именно поэтому он до сих пор оставался в туалете и мыл руки. Это был безопасный мир. В этом его мире было место для надежды, что они не опоздали. Что они сделали правильный выбор, когда не стали ждать скорой и повезли сами. Что он не сделал хуже, когда подхватил её с пола и побежал с ней на улицу. Горем сел за руль, а Сережа остался с ней на заднем сидении, прижимая из-за всех сил огнестрельную рану. Она то теряла сознание, то ненадолго приходила в себя, пока они ехали. Он пытался успокоить её, уговаривал, что все будет хорошо, а она лишь тихо хныкала от боли и просила у него прощения. Она прощалась с ним, но он был не готов её отпускать.

Видимо по пути в больницу Горем сделал несколько звонков, поскольку их уже ждали. Стоило машине завернуть к отделению реанимации, Юлю вырвали из рук Сергея и, уложив на кушетку, повезли на операцию. Первые сорок минут он неподвижно сидел на полу под дверью, куда её увезли, игнорируя медсестер и Максима. Потом в холе появился Соколов и Сергей, не сумев сдержаться, подскочил к мужчине. Ему удалось нанести два удара по лицу, прежде чем Горем уволок его. С тех пор Сережа мыл руки в туалете, боясь того, что последует дальше.

Он не умел молиться, но молился. Молился Богу, ангелам, родителям, Денису и Матвею, бабе Кате и тети Ане. Всем, кого только мог вспомнить, моля, чтобы они не забирали Юлю сейчас. Чтобы позволили ей жить дальше. Он обещал в своем обращении, что больше никогда и никому не позволит её обидеть, сокрушался над тем, что все произошедшее было его виной и клялся, что теперь защитит её ото всех, чего бы ему это не стоило.

— Метеля, доктор! — окликнул Горем, заглянув к нему.

Ему бы побежать, чтобы не упустить ни слова, но он замер, глядя на себя в отражении зеркала. Испуганные глаза смотрелись особенно большими на побледневшем лице. Ему стало противно от самого себя. Не хотелось покидать этой комнаты, но неведенье о состоянии девушки пересилило страх. Он закрутил воду и вышел в коридор.

До слуха доносились отголоски слов доктора: «Пострадала… серьезно… последствия». Ему словно снова было одиннадцать и она выслушивали слова врача о последствиях аварии…

— Она жива, с ней все будет в порядке, — тут же успокоил Горем, понимая, что Сергей пропустил большую часть слов хирурга.

Метельский даже не понимал, что все это время не дышал во всю полноту легких. С того самого момента, как увидел оружие в хрупких пальцах, ему словно перекрыли кислород. Он делал маленькие вздохи и выдохи, чтобы не задохнуться, но лишь теперь смог полностью вздохнуть. Она была жива, а ничего другое его не волновало. Казалось, что силы все разом покинули его. Он едва удержался на ногах, опираясь плечом о стену, чтобы не рухнуть на пол на дрожащих ногах.

— К ней можно? — спросил он у врача, что продолжал что-то рассказывать кивающему на каждое его слово Соколу.

Хирург развернулся к Сергею, окидывая его изучающим взглядом.

— Я как раз говорил Александру Святославовичу, что девушке нужен покой и отдых, — строго проговорил мужчина. — Я не первый раз в операционной и знаю, как люди могут бороться за свою жизнь. Но эта девочка… У неё сердце трижды останавливалось, когда я уже был уверен, что опасность миновала. Она словно отчаянно пыталась умереть на моем операционном столе.

Дальше Сережа слушать не стал. Не смог. Он отошел к окну, наблюдая на опустившиеся на город сумерки.

— Это все твоя вина, — покачал головой он, не в силах заставить себя посмотреть в глаза подошедшему и остановившемуся рядом с ним Соколову.

Александр Святославович не мог отрицать очевидного. Мужчина через многое прошел в своей жизни и привык считать себя тем, кто всегда отвечает за свои действия с достоинством. Он чувствовал, что с Юлей было не все в порядке в последние пол года. Списывал это на тоску за мальчишкой, которого она любила, но считал, что она еще слишком молода и быстро сможет забыть о своей влюбленности. Он придумал для неё прекрасную жизнь, в которой она никогда ни в чем не будет нуждаться, игнорируя её простую просьбу подождать. Она ведь просила лишь об одном — дать ей время прийти в себя, а он поспешил. Он считал, что так будет правильно. Что новые чувства смогут затмить былые.

И передавил.

— Ты прав, — просто согласился он. — Я желал для неё лучшей жизни, но не видел того, что происходило перед моим собственным носом. А теперь уже ничего не исправишь. На празднике было слишком много журналистов, чтобы такой скандал удалось замять. Звонил Ковальский, предупредил, что Олег исчезнет на некоторое время, чтобы не вредить ему желтой прессой. И что о помолвке придется забыть. Сумасшедшая им в семье не нужна, это плохо для рейтингов.

Сережа резко сжал кулаки, разворачиваясь к Соколу.

— И ты ему позволишь так говорить о Юле? — прошипел он. — Проглотишь все, лишь бы он не передумал давать тебе кресло премьера?

Александр Святославович понимал гнев этого паренька, но не знал, как доходчиво ему все объяснить, чтобы он понял. Сергей никогда бы не принял, что ему довелось пройти, чтобы добиться своего места в этом мире.

— Юля получила то, что хотела — она свободна от Олега, — устало выдохнул Соколов. — Осталось лишь придумать, как защитить её от прессы и полиции. У меня есть знакомый врач, который может оформить для неё справку, что подтвердит её неустойчивое психическое состояние. Это спасет её от тюрьмы, но дальше…

— Верни её мне, — тихо попросил Метельский.

Попросил так, словно не сомневался услышать отказ на свою самую сокровенную просьбу. Он не ожидал, что произнесет это вслух, но как только слова слетели с губ, отступать было поздно. Сергей понимал, что у него всего один шанс. Если он не сможет убедить Сокола сейчас, шанса на это в будущем у него не останется.

— Ты же видел её состояние. Она на грани, — затараторил он, глядя в глаза лучшего друга своего отца. — Я её знаю. Я вырастил её и смогу уберечь. Никому не позволю обидеть или навредить ей. Со мной она будет счастлива. Наш брак можно обыграть в этом скандале. Пресса любит истории про несчастных влюбленных, которых пытаются разлучить.