Свои чужие

Пятый этаж, лестницы и мои каблуки сочетаются плохо.

— У нас есть лифт, — тоном великой спасительницы говорит мне девушка.

Честно говоря… Честно говоря, я и лифты сочетаются не лучше. Нет, когда я еду в чьей-то компании — еще ничего, а вот одна — я предпочитаю на лифтах не ездить. Клаустрофобия у меня, короче говоря. Легкая, но есть.

И моя квартира расположена не где-нибудь, а на втором этаже. Я спускаюсь пешим ходом. Вот так вот. Я даже не стала покупать машину и учиться на права, потому что это же регулярно придется запихиваться в железную колымагу и находиться в ней. Одной! Такси — мой выбор, да.

И сейчас, глядя на лифт, я взвешиваю “за” и “против”. Забираться по лестницам на пятый этаж на каблуках — это садо-мазо. Плюс надо учесть, что потолки-то здесь высокие, и лестницы наверняка высоченные, с кучей ступенек. А тут лифт…

Ладно, пять секунд отмучиться и уже отправиться домой.

Ладно.

Я решаюсь. Шагаю в чертову металлическую клетку, жму на кнопку с цифрой “5”.

Нужно всего-то немного… Закрыть глаза и досчитать от пяти до нуля. А потом двери разъедутся, и я буду свободна.

Пять. Четыре. Три. Два…

И вот надо же было именно между четвертым и пятым этажом лифту вздрогнуть и остановиться. И у меня, разумеется, тут же сердце подскочило чуть ли не в черепную коробку. И тут же обдало паническим жаром, а кожа покрылась липким потом.

Черт, черт, черт, ну почему все это именно сегодня, а? Вот за что?!

Глава 13. Полина

Что такое приступ клаустрофобии, когда ты застряешь в маленькой клетушке между небом и землей?

Это жаркая липкая противная темнота в глазах. Это паника, от которой сводит легкие и дышать с каждой секундой все сложнее.

Кнопку вызова лифтера я жму с остервенением, раз за разом, будто невротик. Хотя не будто, я сейчас чудом дышу, на самом деле. Хоть бы с кем-то… Вот почему я сегодня не прихватила с собой Эльку? А я же работать в телецентре собиралась, мне и в голову не пришло, что там я могу оказаться в лифте одна. В телецентре в иной час в тот лифт было не так уж просто уместиться.

Лифтер не отвечает. И я разъяренно рычу и изобретаю для этого мира новое многоступенчатое ругательство.

— Полина?

Голос Варламова громкий и доносится откуда-то сверху. Видимо моя изобретательность и изощренность в нецензурных выражениях его впечатлила.

— Дима!

Честно, я сейчас ужасно рада его слышать. Вопреки всему тому, что в девяноста случаях из ста я предпочту избежать времени в компании бывшего мужа. Только не тишина, только не она, не эта удушливая пустота, выжимающая из легких воздух.

— Застряла? Одна?

— Никого не было. — Тихо всхлипываю и оседаю на пол лифта.

Мне наверняка мерещится тревога в его голосе. Ну, с чего бы ему и обо мне беспокоиться. Ну, да, он знает, что со мной происходит в таких случаях. Но будто есть ему дело до меня.

— Твою ж мать… — вполне искренне произносит Варламов, — А лифтер?

— Не отвечает. — Мне хочется расплакаться, на самом деле, но пока здесь Дима, пока он со мной разговаривает — мне по крайней мере не так плохо, как могло бы быть.

Хрен его знает, где шляется тот лифтер, может набухался, может просто не явился на работу. А зачем, если школа еще не функционирует даже?

— Подожди. — кричит мне Дима.

— Дима, нет, не уходи…. — с паникой восклицаю я, прекрасно понимая, что значит это “подожди”. Он сейчас убежит до той девочки на ресепшене, чтобы выяснить в чем дело, и оставит меня, а на меня снова навалится приступ.

Но поздно. Дима уже сорвался с места и меня снова крепко обнимает тишина.

Душная.

Тугая.

Тесная.

И снова накрывает волна жгучей паники, снова оглушительным звоном наполняется голова. И сжимайся в комок на полу, не сжимайся — легче не станет. Только хуже.

Из сумки я все вытряхиваю довольно неаккуратно. Мне не до реверансов и не до тряски над тем, как бы не разбить зеркальце. Мне нужен телефон. Побыстрее.

Когда тебя трясет, когда в глазах темнеет, а пальцы сводит мелкими судорогами набирать номер довольно неудобно. Даже ткнуть в единичку на автонаборе и то получается с третьего раза.

Четыре гудка — почти вечность для меня сейчас. Воздух такой густой, такой тяжелый, что совершенно не вдохнешь. Ну же, Костя, ну отвечай… Вот сейчас мне ты как никогда нужен. Ну пожалуйста. У меня сейчас голова взорвется!

— Полин… — наконец-то Анисимов снимает трубку. Но я не успеваю сказать ни слова, потому что Костя торопливо тараторит: “Я сейчас на совещании, давай позже, увидимся в загсе”.

И сбрасывает, заставляя меня выругаться еще раз.

Я не могу позже.

Мне нужно сейчас!

Мне бы уцепиться за чей-нибудь голос, как за якорь, сосредоточиться на нем, получится нормализовать дыхание…

Я не смогу сама!

Такими темпами до ЗАГСа я просто не доживу.

Лифт вздрагивает, будто от удара. Вроде несильно, едва заметно, а для меня — сейчас практически девятибалльное землетрясение. Мне конец, мне точно конец! Уже глюки начались…

Под очень изощренное Варламовсое ругательство открывается люк в потолке лифта. А потом на полу лифта оказывается сам Варламов.

— Полинка! — Тревожно восклицает он и бросается ко мне, забившейся в угол лифта, по пути чудом не спотыкаясь на какой-то помаде, так и оставшейся на полу после моего издевательства над сумкой.

Боже, я не могу в него поверить, это какой-то глюк моего паникующего мозга, ведь не может же он быть тут. Не может!

Но Дима тут, крепко сжимает мои плечи, прижимается лбом к моему лбу, смотрит прямо в глаза.

— Тише, тише, малышка, ты не одна.

Его голос — тот якорь, которого я так хотела. Мои пальцы вцепляются в его тонкий джемпер и сама я подаюсь к нему, утыкаюсь лбом в плечо, потому что так лучше, однозначно лучше.