Свои чужие

Ох, Варламов, какой же ты дурак, а!

Не знаю почему, но милейший Илья Вячеславович меня сейчас иррационально бесит. По сути — должен бесить Дима как основной виновник всего случившегося. А бесит Кирсанов. Мой любимый режиссер, ага.

Варламов стискивает меня в руках. Ух, и сильная он все-таки зараза, я чудом не пищу. Есть в его объятиях что-то отчаянное, отчего я не протестую, отчего не ругаюсь, что он зарывается. Я знаю, что ему сейчас это нужно. Он всегда тяжело принимал свои косяки, а уж такой фатальный… Самолюбие наверняка разлетелось в клочья.

В общем мужественно терплю эти варламовские клещи. И теплом топит от кончиков пальцев на ногах, до волос на затылке. И ком в горле, от невысказанных слов, которые я пока никак не смогла сформулировать.

— Может, выпьем кофе? — тихо спрашивает Дима, чуть ослабевая хватку. — Или ты торопишься? К жениху.

Последнее слово он произносит характерно сквозь зубы, но мне после всего случившегося даже не до того, чтобы отстаивать дистанцию между нами. Готова ли я прямо сейчас ехать в ресторан к Косте? Вот прямо сейчас, когда меня начинает трясти все сильнее, потому что нервы внезапно вспомнили, что они у меня не железные?

— Да, давай выпьем, — устало отвечаю я, отстраняясь. — И лучше с коньяком. И сожрать бы еще чего-нибудь.

— Шоколадное?

— Самое шоколадное, что найдем в меню.

Да-да, мои привычки и вкусовые пристрастия совсем не изменились за столько лет.

Дима улыбается краем губ. Ну хоть что-то. Он и так-то выглядит катастрофически бледным, вымотанным. Видимо, битва за судьбу “Феи-крестной” далась ему непросто. Но попереть против Кирсанова, уже накосячив… Боже, я не представляю, это насколько отбитым надо быть. Я бы, наверное, сидела как та Алина, пряталась за папочку, наматывала сопли на кулак.

В студии есть кофейня. На самом деле даже не одна, но мой кастинг прошла одна единственная, с третьего этажа. Я только на выходе из лифта понимаю, что Димка сжимает в своей ладони мои пальцы. Кошусь на его потерянную физиономию, решаю ничего с этим не делать. А пальцы чуть-чуть покалывает.

— А если этого урода, который спер сценарий, поймать? Что-то можно исправить? — неуверенно спрашиваю я, чтобы хоть как-то отвлечься от такой деморализующей Диминой близости.

— Ну, если поймать до того, как сценарий в сеть пойдет… Если пломба на конверте не будет сорвана, то можно, да, — Дима кривится, явно не думая о воре ничего приятного, — да только фигня, Полин. Я вчера весь вечер имел в мозг службу охраны и смотрел записи. Там утырок какой-то. В толстовке. На морде лица — очки солнечные. Откуда взялся — мы так и не поняли. Там камеры стоят очень неудачно, он вышел из слепой зоны, и сразу к моей машине.

Не то чтобы я очень надеялась, но все-таки надеялась, ага! И ужасно печально, что мои надежды обламываются.

— У Кирсанова все плохо с условиями эксклюзива, да? — тихо спрашиваю я, когда мы забираемся в уголок кофейни со своими стаканчиками кофе. — Много теряешь?

— Много, — Дима морщится. — Да еще и наверняка надбавку за эксклюзив мне пополам распилят, за то что так прокосячил. Полин, ей богу. Давай сейчас не об этом. Я уже морально почти принял, что два года буду на хлебе, воде и девяносто втором.

Ох, Варламов… Неисправимый, чуть что пытающийся прикинуться придурком, знакомый мне от “а” и до “я”, вечно стремящийся не показывать слабостей балбес.

— Спасибо, Дим, — тихо произношу я, сжимая крепче его пальцы. — Спасибо, правда. Я не знаю, зачем ты в это ввязался, зачем отстаивал фильм для меня. И все равно, спасибо. Серьезно, мне кажется, ты перебрал, выбивая это.

Усталый, пристальный взгляд. Таким Дима пользовался всегда, когда я задавалась каким-нибудь вопросом, ответ на который был очевиден.

От его взгляда у меня что-то конкретно коротит в мозгу…

— Не благодари, правда, — мрачно откликается он. — Я уже один раз тебе чуть мечту не сломал. Второй раз, и снова потому что я болван — это уже как-то перебор. Кому еще кроме меня этот счет оплачивать?

Я поднимаю брови.

— Один раз? — задумчиво повторяю я. — А что ты сейчас в виду имеешь, Дим?

Дима морщится сильнее, будто я задела не самую приятную тему. Серьезно, недовольство такое, будто он вспомнил, что случайно убил любимую бабушку.

— Поль, это в трех словах не описать, — медленно откликается он. Впрочем, нет, я сейчас с него слезать не собираюсь.

— Опиши в четырех, ты же у меня талантливый.

Я вижу как он вздрагивает от моего “у меня”. Я сама себе чуть язык не откусываю за это вот чудесное откровение. Блин, вот так и рвется это все. Будто и не было этих лет без него, будто мы с ним не развелись, а Дима так, за хлебом вышел, задержался где-то и сейчас вернулся.

— Поль, ты хочешь, чтобы я вслух произнес? — Дима пытливо смотрит на меня. — Хорошо. Я про то, что из-за меня сколько ты не писала совсем? Три года?

— Меньше, — поправляю я. — Около года я писала тайком. Погоди, погоди, то есть ты понимаешь, что это твой косяк? Боже, да неужели?

— Да я не сам понял, — Дима с сожалением вздыхает и отводит взгляд, — меня тогда Кольцова в это носом натыкала. Что ты отказалась от публикации. Так что… Можешь не гордиться, ни черта я у тебя несознательный.

Элька. Нет, она могла на самом деле. Она за мои интересы стоит даже упрямей, чем я сама за них стою. И все-таки… Я не думала, что Дима в курсе, вот правда. Думала, так и витает в своих эгоцентрических облаках, где он творческий и талантливый, а я — так, и борщи у меня лучше получаются. А надо же… Не только в курсе, но и оказывается, переживал из-за этого. Из-за меня…

— Проясни мне один момент, что значит, что ты предложил Кирсанову этот проект. Ты предложил ему взяться за "Фею-крестную"?

Я задаю этот вопрос, пытаясь унять собственное сердце, которое вдруг начинает взволнованно подпрыгивать. Нужно отвлечься на разговор, хотя бы. Тем более что вопрос-то зреет, с того момента как я услышала слова Кирсанова. И… Уж больно подозрительно, что у Димы был почти готов черновик сценария к моменту заключения догора. Писал сценарий заранее? Неужели мой драгоценный решил сделать бывшей жене подарочек?

Дима невесело улыбается.

— Ты об этом знать не должна была, — ровно произносит он.

Все, у меня слова закончились.

И это все для меня?

Блин, блин, блин. Мне нельзя давать этому ход. Я не могу снова увлекаться Варламовым. Я почти замуж вышла, черт меня возьми! Я так не могу поступать с Костей. Не могу. Он два года со мной. Терпит последствия моей депрессии и зашкаливающую асексуальность моих желаний. Он не заслуживает такого предательства.

— Не проводишь меня до такси? — с трудом выдыхаю я.