Свой ключ от чужой двери

– Не торопитесь, Вячеслав Михайлович, – человек издал смешок. – С ней все в порядке. Анна находится… ну, скажем, в одном укромном и безопасном месте.

– Что значит укромном? Что вам нужно?

– В укромном и безопасном, из которого она не может уйти по своей воле. Мне нравится ваш вопрос, вопрос делового человека. Мне нужно многое, но от вас мне нужны только деньги!

– Какие деньги? – спросил я по-дурацки. Если бы такой вопрос задал герой сериала, я бы подумал, что он законченный идиот. Голос объяснил все достаточно ясно.

– Деньги. Неважно, какие. Важна сумма. Я не хочу вас пугать, Вячеслав Михайлович, но, если вам дорога жизнь Анны…

Ведьма сказала: «Дайте!» и протянула руку. Я повернулся к ней спиной.

– Послушайте, – сказал я в трубку, – вы ничего не посмеете ей сделать! Я позвоню в полицию, у меня там знакомые! У меня нет денег! У меня даже работы нет!

– Жаль, Вячеслав Михайлович, очень жаль. Она вам никто, я понимаю. Мне известна история вашего знакомства…

– Анна рассказала вам? – Я был неприятно поражен.

– Не по своей воле.

– Что значит, не по своей воле? Вы что… вы… ее… – Я боялся произнести слово, которое вертелось у меня на языке.

– Ну что вы, Вячеслав Михайлович, – мужчина снова издал смешок, – какие страсти! У вас богатое воображение, должен заметить. Ее никто и пальцем не тронул… пока. И я даже не стану угрожать, что мы будем присылать вам по очереди ее отрезанные уши. Просто она отсюда не выйдет. Вы никогда не задумывались, куда исчезают люди? Как по-вашему, что с ними происходит?

– Вы негодяй! – заорал я.

– Такова жизнь, таковы обстоятельства, – ответил он сухо, видимо, соскучившись. – Завтра в полдень в центральном парке, на третьей скамейке от памятника Пушкину вас будет ожидать человек, которому вы передадите семьдесят пять тысяч долларов. Я не буду даже предупреждать вас о том, что произойдет, если вы приведете с собой… хвост.

– У меня нет таких денег!

– Вячеслав Михайлович, уже неделю вашей знакомой колют один сильнодействующий препарат, чтобы она спала. Еще немного – и изменения в ее организме могут стать необратимыми. Семьдесят пять тысяч зеленых за жизнь человека! Вы же интеллигент, Вячеслав Михайлович!

Металлический щелчок и сигнал отбоя.

– Подождите! – закричал я. – Подождите!

Мой растерянный взгляд наткнулся на Ведьму. Она насмешливо рассматривала меня в упор. Я положил трубку.

– Мне страшно нравятся ваши жесткие понятия о приличиях, – сказала Ведьма. – Вы напоминаете мне каторжника с пушечным ядром на ногах. – Она улыбалась мерзкой улыбкой. – Мораль, долг, гуманность… в наши смутные времена! Сколько?

– Семьдесят пять тысяч долларов.

Она присвистнула.

– Неужели заплатите?

Я молча смотрел на нее.

– Вячеслав Михайлович, вы, конечно, вправе поступать, как вам вздумается, тем более вы вините себя в смерти вашей подружки Сонечки… но я не могу удержаться от совета – не спешите бросаться на помощь! Мой длинный нос чует запах жареного. Анне ничего не грозит – тех, за кого некому платить, не умыкают, поверьте мне. Почему вы? Кто вы ей? Вы даже не помните, как она выглядит! Вы не можете платить за всех женщин, с которыми… провели ночь. Почему они не позвонили мне? Я ведь все-таки родственница. Единственная. Я уверяю вас, если они позвонят мне… нет! Я почему-то думаю, что они мне не позвонят! Анна – большая девочка, выпутается!

Она замолчала, словно ожидая ответной реплики. Не дождавшись, сказала:

– Вы же ее совсем не знаете. Не лезьте… туда. У вас у самого проблем выше крыши! Причем таких, о которых вы даже не подозреваете. Вычеркните Анну из своей жизни, она не ваш человек, и ничего, кроме неприятностей, знакомство с ней вам не принесет. Говорю, как ваш добрый… ваша добрая знакомая!

Во время своей речи она, ухмыляясь, смотрела на меня. На лице ее были написаны любопытство и нетерпение вивисектора, препарирующего живого зверька.

– Анна – ложь! – добавила она, насладившись моим молчанием. – Даже если она появится, держитесь от нее подальше. Она стихия, непредсказуемая и…

– Я понял, – перебил я ее. – Я понял. Лживая и непредсказуемая. Что дальше?

– Я не сказала, что она лжива. Я сказала, что она – ложь!

– Какая разница?

– В свете ваших научных трудов по герменевтике… наверное, есть. И потом… я почему-то уверена, что ей ничего не грозит. Такое у меня внутреннее чувство. Интуиция, если хотите. Подумайте над тем, что я сказала. Завтра я уезжаю. Присматривать за вами будет некому. Не наломайте дров! Вряд ли мы когда-нибудь еще с вами пересечемся. На выставку можете не приезжать. Я не обижусь.

Этим и закончились наши отношения с ведьмой Марией. Мы разошлись по своим спальням, она пожелала мне спокойной ночи, издевательски назвав милордом, а наутро, когда я проснулся, ее уже не было. Исчезла, испарилась, улетела в дымовую трубу. Как в свое время Анна. Это что – семейная черта исчезать вот так, не попрощавшись? Лишь на столе на кухне, придавленный солонкой, лежал рисунок карандашом. Неприятная унылая рожа, тощая кадыкастая шея, обвисшие бульдожьи брылы щек и маленькие поросячьи глазки – ваш покорный слуга. Первым моим побуждением было разорвать и выбросить рисунок. Пальцы скорчились в предвкушении, но момент был упущен. Я передумал. Сходство, бесспорно, имело место быть. Карикатурное, доведенное до абсурда – нос слишком длинный, губы раскатаны, залысины… все слишком. Но это был я. Стилизованный я, и нельзя было не признать определенного мастерства за художницей. Прощальный привет и прощальный пинок.

Я сунул листок в письменный стол, с глаз долой, потом, подумав немного, вытащил и приклеил скотчем к стеклу дверцы изнутри книжного шкафа. Отступил на шаг, полюбовался. Тип, отдаленно напоминающий меня, выглядывал из темноты шкафа, облагороженный тусклым золотом книжных корешков.

Я походил по пустым комнатам, открыл дверь в ее спальню, постоял на пороге, тупо глядя на идеально застеленную кровать, заглянул в кладовые, вышел на веранду. Нигде не оставалось никаких следов присутствия Ведьмы. Ничто не напоминало о сестрах, залетевших в мой дом, как птицы залетают в открытую форточку. Против ожидания, вместо облегчения я почувствовал грусть. Вспомнил об Анне и поймал себя на том, что забыл ее лицо. Отдельные детали я все еще помнил – рыжий завиток на шее, тонкие пальцы, приподнятые уголки рта, но цельной картинки не получалось. Голос… Какой у нее голос? Интонации, как блестки, высверкивали вдруг… смех… глуховатый… как надтреснутый хрусталь.

«Как надтреснутый хрусталь», – повторил я вслух фразу из читанного когда-то сентиментального романа.

В дневном свете ночной звонок вымогателя казался абсурдом, выдумкой сознания, которому полагалось спать. Я представил себе, как Анна лежит в глубоком сне в темном помещении, закрытом на ключ. Черная фигура со шприцем наклоняется над ней… она слабо вздыхает… Решетки на окне перечеркивают всякую надежду выбраться. Спящая царевна. «Ложь! Анна – ложь!» – сказала Ведьма. Мне пришло в голову, что дело сейчас не в Анне, а во мне. И неважно, какая она… важно совсем другое! Я, я важен!