Свойство памяти

– С тобой точно все норм?! Ты же только пришла! У всех сейчас нервы ни к черту! Что за поза? Что я сказала-то такого, не пойму!

Выскочив из подъезда, Варвара Сергеевна увидела того человека…

Как это она уже теперь, в ночи, понимала, он, видимо, успел внедриться в ее эмоциональную дыру. Так действуют гипнотизеры и специально обученные люди – по сути, те же гипнотизеры – подключаются к человеку, пользуясь пробитой на секунды защитной реакцией психики отражать энергетические удары извне.

Наткнувшись на чужой въедливый взгляд, она растерялась. Машинально кивнула, поправила шарф и поспешила по направлению к широкому оживленному проспекту.

И вот сейчас он ей приснился – этот человек без лица.

Да, незнакомец явно к ней «подключился».

***

Прежде чем найти своего кармического подзащитного, Лаврентий проделал огромный путь.

Родился он у моря, в лучшем городе мира. Мать его умерла родами, а сам он чудом остался жив – хозяйка-старуха, сохранив жизнь ему и брату, утопила в бочке лунной апрельской ночью весь остальной помет.

Ушлая знахарка с изъеденным оспой лицом надеялась, что ладные рыжие кобели станут охранять ее участок от местных и понаехавших хулиганов, но любопытный щенок, в отличие от брата, тявкать без нужды не хотел. Чувствительная к тонким материям и знакам свыше, но жадная до лишней крохи старуха, притащив Лаврентия на остановку, пустила щенка в свободное плаванье.

Вскоре пес обрел настоящую семью, по-собачьему – стаю.

Он научился бегать быстрее ветра, добывать отличного качества еду, лечить слюной и подорожниками раны, разбираться в целебных травах, понимать людскую речь, а также читать мысли этих двуногих.

За первое лето и осень привольной жизни Лаврентий познал и милосердие, и предательство, ощутил радость бытия и горечь бед на собственной шкурке.

Он пережил страшную эпидемию вируса и смерть близких друзей, успел подружиться со старейшинами города и подраться с конкурентами как в честных, так и в неравных схватках.

А главное – встретил свою любовь!

Сложилось так, что его подругу первой взяли в дом. Странная сердобольная женщина, ставшая «мамой» чудом выжившей в эпидемию Лапушки, готова была забрать из приюта и Лаврентия, но судьба распорядилась иначе.

Прочитав на карте неба инициалы, совпадающие с именем его нынешней хозяйки, рыжий воин поступился личным во имя долга.

Такое предзнаменование, как объяснила во время прогулки в приюте любимая, давалось не каждой собаке – Лаврентий был избран. Наплакавшись вволю каждый в своем вольере, они решили на время расстаться.

Пес должен был охранять ту, которая сейчас ворочалась с боку на бок, забив свою голову ворохом липких мыслей.

***

В «Моих документах» было ожидаемо многолюдно.

Девушки за стойкой при входе, направлявшие граждан по электронным талончикам к соответствующим окошечкам, уже в двенадцать дня выглядели измученными. Прежде чем ответить на вопрос, милые создания, пытаясь сосредоточиться в царящем шуме и гаме, хлопали наращенными ресничками.

Граждане, среди которых было много трудовых мигрантов из бывших союзных республик, получив на руки талончик, заваливали девушек дополнительными вопросами, а стоявшие сзади настырно их перебивали.

Взяв талончик в архив, Варвара Сергеевна поднялась на второй этаж. Окошко, где выдавали повторные свидетельства из архива загса, особой популярностью не пользовалось – перед Варварой Сергеевной, судя по номеру на табло, был один человек.

Обдумывая вчерашний эпизод у дочери, Самоварова решила, что и как мать, и как гражданка была неправа. Ей нужно было не выскакивать, как потерпевшая, из квартиры, а спокойно объяснить дочери свою позицию, не вмешиваясь при этом в дела молодой семьи.

Вот только в чем она, ее позиция?

Какие необходимы слова, чтобы облечь в понятную форму то, о чем в последние месяцы плачет душа?

Душа…

Слово, в последнее время употреблявшееся так же часто, как и вдруг воскресшее, а до этого словно никому не нужное слово «родина». Придя к православной вере в шестьдесят, Варвара Сергеевна не стала примерной прихожанкой: посты почти не соблюдала, на службы ходила редко, исповедовалась и причащалась в лучшем случае раз в год.

В последние годы приверженность к православной вере с новой силой всколыхнулась в народе. От бесчисленных знаменитостей, дающих интервью о смысле жизни на фоне икон, обильно украшавших их дома, Самоварова была так же далека, как и от владельцев машин премиум-класса, в двунадесятые праздники припаркованных на стоянке у храма. Зато в небывалом количестве появились и другие, те, что были ближе к ее планете: доктора районных поликлиник, которые, протягивая рецепт, от всего сердца советовали помолиться целителю Пантелеимону, роженицы, потными руками прижимающие к груди Федоровскую икону Божией Матери, их матери и бабушки – простые труженицы, отцы и деды – отставные военные, учителя, инженеры и бывшие сидельцы – стоящие на службе, идущие на исповедь и принимающие причастие.

Интерес к вере стал всеобщим, но также и ее собственным осознанным выбором. И хотя большую часть жизни она занималась поисками осязаемой материи: преступниками, свидетелями и уликами, эфемерное – неосязаемое, такое как Вера и Любовь, их неоспоримость и непостижимость, стали занимать в сознании Варвары Сергеевны все больше места, потихоньку отодвигая материальное на задний план.

Почему впервые пришла она в храм именно в том мае, когда повстречала Валеру? Пришла робкой гостьей, словно на экскурсию, случайно подслушав разговор в трамвае двух прихожанок.

Той весной она сомневалась во всем, даже в своих желаниях: ее смущал нежданно-негаданно начавшийся роман с Валерой; она испытывала стеснение, переступая порог храма. Валера был некрещен, к религии относился как к важной части истории народа, и уж, конечно, не заводил в их «конфетно-букетный» период никаких разговоров, относящихся к непостижимой части души.

Говорили влюбленные все больше о душах больных, то есть буквально о душевнобольных, которых Валера пытался лечить с помощью понятных ему инструментов – последовательной психотерапии и медикаментозно.

Начав жить одним домом со своим «мозгоправом», как она его ласково окрестила, человеком чутким и умным, но часто, в силу длительного холостяцкого одиночества, придирчивым и даже сварливым, Варвара Сергеевна ловила себя на том, что благодарит Бога за Валеру.

Именно Бога, а не случай или судьбу, как это делала раньше.

Потому что только Бог определяет и случай, и судьбу…

И это простое, почти детское открывшееся ей понимание сложных вещей придавало сил, заставляло мириться с недостатками близкого человека и постепенно отучать себя от того, с чем срослась за годы женского одиночества – обвинять во всем сначала ближнего, а потом уже (иногда) и себя.