Свойство памяти
Шрифт:
После стремительного и болезненного в силу эмоций, присущих молодости, развода, в жизни Вари появился капитан милиции Никитин – коллега и непосредственный начальник.
Въедливый и принципиальный до головокружения, притягательный до одури в своей брутальности и тотчас – неотразимо нежный в бросаемых на Варю взглядах, надежный, маскулинный и… женатый.
Романа со всеми его атрибутами – цветами, звонками на «домашний», вылазками в кафе и кино между ними не случилось. Но была та прелесть грешных отношений, которая долгие годы не только толкала ее по службе вперед, но и изматывала мыслями о жизни любовника, о его мыслях о ней
Она ревновала Сережу столь же истово, сколь любила.
Что только она не перепробовала за двадцать с лишним лет, оставаясь у своего растущего по службе начальника в любовницах, но это ни к чему толком не приводило: они довольно редко позволяли себе короткие, «для души и тела» встречи.
Могучей энергетики Никитина с лихвой хватало, чтобы даже на расстоянии и безо всякого на то права держать ее на коротком поводке. Они ругались и расставались, мирились, дрожа от трепета новой волны греховных встреч, снова ругались и по полгода сухо общались только по необходимости.
А потом незаметно повзрослели.
Каждый начал болеть, она – душою, он – буквально, сердцем. Совместная работа закончилась, и они нашли в себе силы остаться добрыми друзьями. Пространство души, опустошенной одиночеством и бесконечными противоречиями, освободилось для Валеры.
Доктор стал единственным мужчиной, который в ее шестьдесят подарил ей первый настоящий роман – с прогулками по городу, концертом бродячей колдуньи-цыганки, магической сиренью, взаимным смущением под песни Утесова и музыку Шопена, коктейлем из вина и дождя и еще многими, внезапно ожившими – хоть рукой потрогай – картинками прошлого.
****
Самоварова почувствовала, как ее снова «повело».
Окунувшись в напрасную ностальгию, она стала уязвимой, а заключенный успел незаметно приблизиться к ее рабочему столу.
– Отойдите на три шага назад, где стояли! – встрепенувшись, приказала она.
– А то что? – ухмыльнулся он.
Прикрывавший спину тулуп предательски сполз по спинке кресла.
Человек, глядя прямо на нее с неприкрытым и злым превосходством, остался стоять на месте. Казалось, что он не просто «видит» ее мысли, он смакует их, по капельке, как живительный нектар.
– А то есть риск получить в лоб такую маленькую неприятность, как энергетическая игла. Делайте, что говорю! – повторила приказ Самоварова.
Заключенный сделал несколько мелких шагов назад.
– Да. И еще правее сместитесь.
Варвара Сергеевна была переученной еще в первом классе левшой, но природу не обманешь – ее левая сторона всегда была сильнее.
– Голодно здесь, не правда ли? – тихо и едко заговорила она. – Из Василия донор хлипкий, все мысли о жене и младенце. Хоть и щуплый он, да уцепиться не за что – ни напугать его, ни обольстить.
Даже не глядя на заключенного, она почувствовала, как он напрягся.
– Вы ведь здесь за убийство! – На самом деле она не знала, за что. Но поняла, что попала в точку.
– Нет-нет! Я ее не убивал! – В низком голосе слышалось столько уверенности, что на секунду она ему почти поверила.
– А кто же убил?
– Те, кем вы восхищаетесь. Меня подставили! – Задержанный с неприятным хрустом повернул голову влево.
Тут только она разглядела, что среди множества фотографий, висевших на стене, есть и она сама, на черно-белом снимке, в форме, в погонах, в обнимку с какими-то, судя по снисходительному выражению на каменных лицах, важными людьми.
– И кем же я восхищаюсь?
– Вероятно, вашим столичным начальством, – уклончиво ответил заключенный.
Тема была скользкой, а Самоварова избегала скользких тем.
Не зная ни имен, ни фамилий тех, о ком упомянул подозреваемый, она не только не догадывалась о том, в чем заключается необходимость в ее нахождении здесь, в этом выкинутом из мира полустанке. Она даже не знала главного – какое задание выполняла.
– Она умерла наутро. Через несколько часов после того, как я от нее ушел, – заученно отчеканил мужчина.
– И как это доказать? Есть результаты экспертизы? – Варвара Сергеевна поглядела на папки на столе.
По проницательному взгляду внимательно следившего за ней заключенного она поняла – он догадывается о том, что она вообще не в курсе…
– Что вы с ней делали?
– То, что она и заслуживала.
– Она была вашей подругой? Сожительницей? Кем она вам приходилась? – частила Самоварова.
– Никем. Она была пустышкой.
– И эта пустышка вас унизила.
– Меня уже невозможно унизить после того, как это сделали вы.
– Да? Лично я? – Самоварова почувствовала дурноту.
– Лично вы, – кивнул заключенный, – вместе с вашим начальником- солдафоном.
Глаза заслезились, дыхание сбилось, кабинет будто наполнился угарным газом. Где-то вдали стреляли, кричали. Ее затошнило – словно организм мучительно захотел выдавить из себя наружу что-то ненужное и опасное. Что-то, что, восстав, намеревалось перекрыть ей кислород.
Понимая, что больше не может контролировать свое состояние, Варвара Сергеевна что есть мочи крикнула:
– Василий! Василий! Увести!
Когда вбежал дежурный, Самоварова, уцепившись взглядом за веснушчатое, искаженное испугом лицо, с трудом встала со стула. Механически наклонилась над столом, словно хотела этим движением подкрепить свое желание немедленно избавиться от общества отвратительного человека.