Священный Грааль отступников
Шрифт:
– Но, что поделаешь, я ее простил, отцовская любовь, хотя любой на моем месте проклял бы! – Взгляд его ореховых глаз посуровел, и лицо окаменело.
«За что он так ненавидит собственную дочь?» – пронеслось в Касиной голове, и ей почему-то стало не по себе.
– Бедная моя доченька! – тем временем сменил регистр Яков Александрович, – для меня ее потеря была величайшей утратой! Но что поделаешь, так уж у них, у Ельцовых, на роду написано. Я не верил, но приходится мириться с родовым проклятием.
«Час от часу не легче!» – ругнулась про себя Кася. Единственное, что пришло в голову: а в своем ли уме ее собеседник? Она уже начала уставать от всей этой
– Неужели, а мне никто об этом не рассказывал!
– Так и никто? – удивился Вензалинов.
– Никто, – подтвердила она.
– Пойдемте со мной. – И он проводил ее в соседнюю с гостиной комнату, в которой две стены от пола до потолка занимали картины. С непривычки у нее зарябило в глазах. Но постепенно она привыкла и уже с изумлением рассматривала картины. По ним можно было проследить, как взрослела Юля, как неуверенные наброски, ученические эскизы сменились полноценными картинами, в которых сразу чувствовалась рука мастера. Только темы картин были более привычными: натюрморты, портреты близких, городские пейзажи, зарисовки природы. Хотя стиль был уже оригинальным, в нем остались легкость и яркость с каким-то особым налетом меланхолии. Кася даже объяснить все это не могла, она просто чувствовала трогающую сердце грусть. Странно, подумала она про себя, но этой печали она не видела в картинах на стенах деревенского дома Стрельцовых. В них был взрыв ярости, накал трагедии, ожидание какого-то безумного счастья, но не было безнадежности.
Полная странных чувств, она обернулась к противоположной стене. Между книжными шкафами и вперемешку с гравюрами, изображающими пляску смерти, расположилось несколько икон без традиционных окладов. Соседство было несколько неожиданным.
– А это тоже она? – обернулась Кася к Вензалинову, указывая на иконы.
– Вот эти две принадлежат кисти Юли, а остальные четыре были написаны ее дедом, отцом моей жены, Ефимом Ельцовым. Вы знаете, ведь моя жена была родом из семьи потомственных иконописцев.
– Иконописцев?! – удивилась Кася. – Вот откуда эти странные мотивы и необычная для современной живописи техника письма.
– Вот именно. В свое время они славились своим мастерством.
– И гравюры пляски смерти – это тоже они?
– Нет, это мое личное увлечение. – Прочитав в Касиных глазах недоумение, отец Юли добавил: – Вам это кажется странным, не правда ли?
– Это нормальная реакция, согласитесь.
– Нет, не соглашусь. Для вас смерть – это нечто страшное, конец, а для меня – всего лишь начало.
– Освобождение души от власти материи? – произнесла Кася медленно. – Это вы заинтересовали вашу дочь учением катаров?
– А вы в курсе? – напрягся Вензалинов.
– Того, что триптих посвящен эпопее катаров, конечно. Об этом в своих письмах говорит Муромский, – пояснила она.
– А, понятно, – с видимым облегчением произнес бывший директор школы и пустился в объяснения. – Когда-то мне понравилась идея, что вся эта материя, слабая плоть, пожирающая нас природа, весь этот мир – от дьявола. Тогда многое становится понятным и объяснимым. Ведь иначе как понять все уродство, все безобразие мира?
– Дьявол не мог создать ничего хорошего, он просто создал бледное подобие Божественного творения, – вздохнула Кася, – это я уже читала…
– Вот-вот, враг рода человеческого ничего постоянного, добротного создать не смог, поэтому
все окружающее нас – химера. Поэтому, согласитесь, катары, богомилы и другие правы, когда говорят, что даже Христос никак не мог родиться, как рождаются все дети, и Рождество – всего лишь маскарад. Он всего лишь сошел с неба в город Капернаум в 15-й год правления Тиберия…– И семейное проклятие связано каким-то образом с занятиями иконописью?
– И да, и нет, но оно связано с первым иконописцем в роду Ельцовых – Фомой и эпидемией чумы… – В этот момент взгляд Вензалинова упал на большие настенные часы, и он торопливо добавил: – Но, впрочем, это всего лишь старинная легенда, и в данный момент ни времени, ни желания о ней говорить у меня нет…
Кася поняла, что надо уходить. Хозяин дома явно кого-то ждал. Она поблагодарила и ретировалась. Но, выйдя из дома, незаметно оглянулась. Занавеска на одном из окон Вензалинова дрогнула. Он явно наблюдал за ней. Поэтому, не долго думая, она завернула за угол соседнего дома и остановилась. Ей очень уж хотелось посмотреть на гостя Якова Александровича. Место для наблюдения она выбрала идеальное: ее не было видно ни из окон квартиры, ни с дороги, ведущей к дому. Ожидание оказалось недолгим. Уже через десять минут мимо нее уверенным шагом хорошо знающего окрестности человека прошел Кристофер Ланг. Кася замерла и постаралась слиться со стеной. Но Крис явно торопился и ничего подозрительного не заметил. Она с облегчением вздохнула и только потом задала себе вопрос: «А что, собственно, забыл археолог у Вензалинова?» Ответа на этот вопрос у нее не было…
«День сюрпризов», – думала Кася, пробираясь задворками к основной магистрали. Из предосторожности она возвращалась окольными путями. В конце концов, откуда знать, может, Вензалинов продолжал наблюдать за дорогой? У нее сложилось мнение, что отец Юли знает гораздо больше, чем говорит, поэтому диалог с ним надо было продолжить вопреки всему. Пока она узнала от него слишком мало. А если он подумает, что она за ним следит, то вообще откажется от дальнейшего общения. На такой риск пойти она не могла. Разговор с Вензалиновым оказался гораздо менее продуктивным, чем она ожидала. Оказавшись недалеко от гостиницы, Кася набрала номер Кирилла.
– Тебе пригодился материал, который я прислал?
– Спасибо большое, ты мне очень помог!
– Это навело тебя на какие-то мысли?
– Пока не знаю, но думаю, ты прав: искать надо в этом направлении. Я теперь просто уверена, что все каким-то образом связано с этими картинами. Сегодня я получила этому подтверждение.
Кася кратко описала свой визит к Вензалинову.
– Ты говоришь, что единственное, что заинтересовало старика, это дальнейшая судьба картин? Знаешь, пришло время справиться у экспертов об их настоящей ценности. Я сейчас найду координаты этого Юлиного учителя и узнаю номер его мобильника. Тебе останется только позвонить.
– А как я объясню, каким образом у меня оказался его номер? Кстати, Вензалинов похож на кого угодно, но только не на старика. Ему от силы лет пятьдесят пять – шестьдесят. И на пенсию он, похоже, вышел раньше положенного срока, может, работал на Крайнем Севере…
– Это в принципе объяснимо – Юле Стрельцовой было около тридцати. Что касается звонка Муромскому, то он тебя и спрашивать не будет. С таким количеством друзей и связей, как у него, задумываться на тему, где ты взяла его номер, он не станет. Ты, главное, сразу начни говорить о Юле и ее картинах. И про то, откуда у тебя его номер, он сразу и забудет.