Священный меч Будды

— Совершенно верно, Джеймс, но китайцы считают эту самую торговлю с иностранцами ненавистной и нежелательной для себя. И на самом деле она лишает их громадного количества шелка, чая, фарфора и тысячи других товаров, которые, оставаясь в китайской империи, стоили бы гораздо дешевле, чем они стоят теперь.

— Но ведь в обмен они получают продукты европейские, американские и другие.

— Эти продукты не нужны китайцам, которые умели жить без них целые тысячелетия.

— Но ведь они от этого богатеют.

— Кто же богатеет? Только одни коммерсанты, а народ умирает с голоду.

— Позвольте мне в этом усомниться.

— Я сейчас докажу вам это на примере. Одно время в Китае существовали тысячи и тысячи прядилен, которые давали заработок миллионам рабочих; явились европейцы, привезли свои готовые бумажные товары — и все фабрики закрылись.

— Почему?

— Потому что китайские изделия стоили вдвое дороже европейских. Завтра европейцы найдут способ точно также конкурировать в торговле шелком, расписной бумагой и так далее. Вследствие этого еще масса фабрик, дающих теперь заработок нескольким миллионам людей, закроется, и нищета увеличится. Что вы на это скажете?

— Говоря правду, Джорджио, китайцы неплохо рассуждают. Скажите мне, скольких миллионов достигает их торговля с Европой?

— До 1842 года, по мнению Сомнерата, она достигала только двадцати четырех или двадцати шести миллионов и велась исключительно Ост-Индской компанией, которая отправляла туда четыре больших корабля и штук двадцать поменьше; Франция присылала туда два корабля и вывозили на два или три миллиона товаров; Голландия посылала четыре, Португалия — столько же и немного Америка. В настоящее время насчитывается несколько тысяч кораблей, посещающих китайские порты, так как все государства ведут торговлю с Китаем.

— Скажите мне…

— Довольно, Джеймс. Теперь пойдем в наш лесок рубить деревья на постройку плота.

— Если вы построите плот, то вырубите весь мой лес, — сказал американец с сожалением.

— Вам это не нравится?

— Отчасти, каюсь.

— Тем не менее, надеюсь, вы не станете оказывать нам сопротивление.

— Я сам вас туда проведу, — сказал янки, смеясь.

— Итак идемте, а вы, друзья, постарайтесь убить нам уточек; мы вернемся голодные как волки.

— Я обещаю вам великолепное жаркое, — торжественно объявил поляк.

— Смотри только, чтобы оно было не слишком пережарено, — предупредил его американец. — Если ты его испортишь, я отдеру тебя за уши.

— Оно будет приготовлено, как в лучшем ресторане, сэр Джеймс.

Поляк вместе с толстеньким китайцем взяли ружья и отправились на охоту, а капитан с Корсаном углубились в знаменитый лес, состоявший из четырех тутовых деревьев, пятнадцати кустарников и двадцати четырех бамбуков, которые, по счастью, были достаточно толсты и высоки. Менее чем через час весь лес лежал на земле.

Добыв материал, они построили себе плот на самом берегу. Плот был невелик, но довольно крепок и мог держать на воде пять или шесть человек.

— Теперь пойдем есть, — сказал капитан, когда работа была окончена, — а потом поплывем.

— Охотники, инженеры, американцы, итальянцы, поляки — всех прошу к столу? — кричал Казимир.

В четыре прыжка американец долетел до лагеря. Повар поистине сотворил чудо. Две утки и полдюжины птичек, называемых чиуе-уен 22 и особенно рекомендованных китайцем, дожаривались на вертелах и, кроме того, что-то булькало в горшочке, распространяя какое-то особенное благоухание.

22

Перцеед. — Примеч. перев.

— Ого, мальчик! — воскликнул Корсан. — Ты, кажется, кроме жаркого, состряпал еще и второе блюдо?

— Конечно, сэр Джеймс. Наш маленький канонир, обозревая ваши владения, нашел какое-то растение, похожее на капусту.

— Ого! — проговорил американец, облизываясь. — Я всегда любил капусту. Садитесь, господа, если не хотите, чтобы я сбежал вместе с горшком.

Они уселись на землю и с жадностью стали уничтожать овощ, вкусом напоминающий капусту, которую китайцы называют пенпан. Американец нашел ее чрезвычайно вкусной. Когда подали жаркое, он взялся за перцееда.

— Вот незнакомая мне птица, — сказал он. — Эй, Казимир, оставь уток в покое и попробуй-ка вот эту деликатесную птицу!

Поляк повиновался, но и тот, и другой, укусив раза два, остановились, глядя друг другу в лицо.

— Что это за порода птиц? — спросил американец. — Она имеет какой-то особенный вкус…

— Клянусь трубкой! — воскликнул поляк. — Я тоже заметил странный вкус моего жаркого. Эй, Мин Си, что это за штука?

— Вы едите вкуснейшую вещь, — отвечал китаец в свои свешивающиеся вниз усы. — Перцеед, лакомое блюдо.

Американец рискнул проглотить еще кусочек, потом отшвырнул далеко от себя птицу и стал так плеваться, будто только что выпил целую чашку яда.

— А, проклятая птица! — завопил он в ужасе. — Она пропитана ядом! Выплюнь, Казимир, выплюнь ее вон!

— Великий Боже! — стонал поляк, вскакивая. — Я умираю! Помогите, капитан, помогите! А! Каналья канонир отравил двух джентльменов!

Между тем капитан помирал со смеху.

— Клянусь пушкой! — гремел янки, на самом деле думавший, что он отравился. — Чему же вы смеетесь! Неужели вам смешно видеть нас умирающими от яда?

— Мои несчастные друзья, — сказал наконец капитан Джорджио, — вы попробовали перцееда в сильной приправе. Разве вы не знаете, что эти птицы питаются перцем?

— Перцем?! В этой проклятой стране есть птицы, питающиеся перцем, и, должно быть, в таком же количестве, как мы, люди, упиваемся виски? Эй, Казимир, утешься! Это был только перец.

— Но у меня все горло в огне.

— Затушим огонь великолепной уткой! Ну же, полно!

Оба джентльмена напали на остатки жаркого и так исправно работали зубами, что десять минут спустя остались одни кости. Обильное запивание жемчужной водой Сицзяна, как прозвал ее американец, окончательно уничтожило огненный вкус перцееда.

В четыре часа капитан решил наконец переправляться. Путешественники поспешили забраться на плот, захватив с собой оружие, провизию и палатку. Поляк стал к рулю, остальные трое поместились у носовой части, вооружившись длинными шестами.

Плот, отойдя от берега, минуту поскрипел, раскачиваясь на одном месте, а потом поплыл по середине реки с быстротой семивесельной шлюпки.

Стоявшим у носовой части наконец удалось, упираясь шестами в дно реки, придать плоту боковое направление, но это продолжалось всего несколько минут. Подгоняемый течением, заливавшим борта, плот попал в водоворот и так бешено завертелся, что наполовину обломался.