Святая дорога

Ростопчин с детства был записан в Преображенский полк и по возвращении из-за границы явился на службу. Героем и образцом для него был А.В.Суворов. Ростопчин добился назначения в действующую армию (тогда шла русско-турецкая война). Два года служил под командой великого полководца, добровольцем участвовал в штурме Очакова. Впоследствии, до кончины Суворова, между ними сохранялись теплые и доверительные отношения.

По окончании войны Ростопчин продолжил службу в Петербурге. Как гвардейский офицер он имел доступ ко двору. Среди товарищей и при дворе он пользовался славой образованного и остроумного человека. Екатерина II сказала о нем: "У этого молодого человека большой лоб, большие глаза и большой ум". Назначенный в число дежурных офицеров при дворе наследника Павла Петровича, Ростопчин, в отличие от своих товарищей, знавших отрицательное отношение императрицы к сыну и поэтому манкировавших службой, исполнял свои обязанности, руководствуясь не придворными интригами, а как того требует устав. В царствование Павла I он сделал быструю карьеру. Но никогда Ростопчин не ставил выше всего собственное благополучие и выгоду. Рискуя положением, он решался возражать императору, когда считал, что его распоряжения неправильны. Однажды Павел, недовольный английским правительством, вызвал Ростопчина (он был тогда кабинет-министром) и приказал ему немедленно изготовить манифест об объявлении Англии войны. Ростопчин стал доказывать несвоевременность этой войны, ее невыгоды и бедствия для России, император не хотел ничего слышать и повелел к завтрашнему дню этот манифест подготовить. На следующий день Павел прочел составленный Ростопчиным манифест, но вместо того, чтобы его подписать, спросил: "А тебе очень не нравится эта бумага?" - "Не умею и выразить, как не нравится". Император разодрал манифест и отдал лоскутки Ростопчину. Так Россия была спасена от войны с Англией. Но Ростопчин все-таки не избежал опалы, в 1801 году он был уволен в отставку.

Александр I, вступив на престол, вернул на службу многих уволенных Павлом I офицеров и гражданских чиновников, но Ростопчин предложения вернуться на службу и ко двору не получил: он не вписывался в окружение нового императора ни по своему характеру, ни по взглядам на проводимую Александром I внешнюю политику, который занял позицию уступок Наполеону и заключения с ним договоров, изолирующих Россию от ее союзников - и прежде всего от Англии. Ростопчин же считал, что эти уступки и договоры не спасут Россию от войны с Наполеоном, поскольку тот не задумываясь нарушит их в удобный для него момент.

Между тем к концу первого десятилетия XIX века подготовка французского императора к вторжению в Россию получила зримые черты: он начал концентрацию своих войск на границах с Россией, подготавливая плацдарм для наступления и направляя по нужному ему руслу общественное мнение. Через агентов, в основном иностранцев, Наполеон вел в России разведку и направленную пропаганду военного и прочего превосходства Франции над Россией. Часть этих агентов были раскрыты полицией в начале войны, часть обнаружили себя сами во время пребывания французов в Москве и ушли вместе с французской армией. Уже после войны, после всех разоблачений, Е.П.Янькова в своих воспоминаниях писала о предвоенных годах: "Удивительная тогда напала на всех слепота: никто не заметил, что что-то подготовляется, и только когда француз в Москве побывал, стали припоминать, то-то и то-то, по чему можно было догадаться о замыслах Бонапарта".

Особенное значение Наполеон придавал общественному мнению и психологической деморализации противника.

В 1809 году он выступил с беспрецедентным в международных отношениях требованием запретить московский журнал "Русский вестник", издаваемый С.Н.Глинкой - поэтом, драматургом, участником наполеоновских войн 1805-1807 годов. В журнале печатались стихи, статьи, рассказы, повести о героических эпизодах русской истории, информация о современных событиях. В нем сотрудничали Г.Р.Державин, И.И.Дмитриев, А.Ф.Мерзляков и другие известные писатели и поэты. "По всей России, особенно в провинции, - свидетельствует П.А.Вяземский, - читали его с жадностью и верою. Одно заглавие его было уже знамя. В то время властолюбие и победы Наполеона, постепенно порабощая Европу, грозили независимости всех государств. Нужно было поддерживать и воспламенять дух народный, пробуждать силы его, напоминая о доблестях предков, которые так же сражались за честь и целость Отечества... Европа онаполеонилась. России, прижатой к своим степям, предлежал вопрос: быть или не быть, то есть следовать за общим потоком и поглотиться в нем или упорствовать до смерти или победы? Перо Глинки первое на Руси начало перестреливаться с неприятелем".

В 1809 году Наполеон через французского посла в России Коленкура высказал Александру I неудовольствие "неприязненным духом" "Русского вестника". В результате этой жалобы Глинка был уволен с государственной службы, цензор - профессор Московского университета А.Ф.Мерзляков, получил выговор, министр просвещения издал циркуляр об ужесточении цензуры "по материям политическим, которых не могут видеть сочинители и, увлекаясь одною мечтою своих воображений, пишут всякую всячину в терминах неприличных". Жесткая и пристрастная цензура своими придирками и запрещениями обессмысливала все публикуемые материалы, и журнал захирел.

Но тут к месту будет сказать, что три года спустя, в июле 1812 года, когда в Москву приехал Александр I, чтобы в ней объявить о серьезности положения и призвать к организации ополчения, произошла развязка этой истории. В один из этих дней Ростопчин - тогда уже московский генерал-губернатор - прислал за Глинкой адъютанта с приглашением немедленно прибыть к нему в дом на Большой Лубянке.

Об этом свидании с Ростопчиным Глинка рассказывает в своих "Записках": "Подбежав ко мне, граф сказал: "Забудем прошедшее, теперь дело идет о судьбе Отечества". (Глинка находился тогда в длительной ссоре с графом. В.М.) Взяв со стола бумагу и орден, граф продолжал: "Государь жалует вас кавалером четвертой степени Владимира за любовь вашу к Отечеству, доказанную сочинениями и деяниями вашими. Так изображено в рескрипте за собственноручною подписью государя императора. Вот рескрипт и орден". Адъютант бросился улаживать в петлице орден, а граф прибавил: "Поздравляю вас кавалером". С этим словом поцеловал он меня и продолжал: "Священным именем государя императора развязываю вам язык на все полезное для Отечества, а руки на триста тысяч экстраординарной суммы. Государь возлагает на вас особенные поручения, по которым будете совещаться со мною".

"Особенные поручения" заключались в ведении патриотической пропаганды среди народа. С.Н.Глинка принял на себя царское поручение, но внес свою поправку в царское понимание его методов: он исключил меркантильный, денежный элемент из самой природы патриотизма. "Действуя открытою грудью и громким словом, я не прикасался рукою к сотням тысячам, вверенным мне вместе с свободою развязанных уст... Деньги хороши как средство к оборотам потребностей быта общественного, но беда, где они заполонят общество человеческое; беда, где, говоря словами нашего девятнадцатого столетия, они делаются представителями всех наслаждений и приманкою страстей! При восстании душ действуйте на них силою нравственною, уравнивающею дух народный с величием необычайных обстоятельств".

Официальная правительственная политика в отношениях с Наполеоном подвергалась критике во всех слоях русского общества, в том числе и при дворе. О необходимости подготовки к обороне России от войск Наполеона говорили военные, государственные деятели, дворяне, профессора, студенты, литераторы, но это были отдельные, разрозненные люди, и каждый действовал на свой страх, делал то, что велела ему его совесть.

В 1807 году Ростопчин издал небольшую книжку "Мысли вслух на Красном крыльце российского дворянина Силы Андреевича Богатырева". Для характеристики литературного таланта Ростопчина приведу два авторитетных отзыва. Первый - В.Г.Белинского: "К замечательнейшим повестям прошлого года принадлежит повесть графа Ростопчина "Ох, французы!" (напечатана в 1842 году, написана в 1806 - В.М.) ...она сама есть верное зеркало нравов старины и дышит умом и юмором того времени, которого знаменитейший автор был из самых примечательнейших представителей"; второй - А.И.Герцена о той же повести: "Много юмора, остроты и меткого взгляда". По содержанию, идеям, стилю и времени создания повесть и "Мысли вслух..." очень близки друг к другу, они трактуют о русской французомании, которой были подвержены образованные, вернее, полуобразованные люди в высшем и среднем слоях русского общества.

В "Мыслях вслух..." Ростопчин рассказывает о том, как отставной подполковник, ефремовский дворянин Сила Андреевич Богатырев, присев для отдохновения на Красном крыльце в московском Кремле, "положа локти на колена, поддерживая седую голову, стал думать вслух", и далее следует его речь:

"Господи помилуй! да будет ли этому конец? долго ли нам быть обезьянами? Не пора ли опомниться, приняться за ум, сотворив молитву и, плюнув, сказать французу: "Сгинь ты, дьявольское наваждение! ступай в ад или восвояси, все равно, - только не будь на Руси".

Прости Господи! ужли Бог Русь на то создал, чтоб она кормила, поила и богатила всю дрянь заморскую, а ей, кормилице, и спасибо никто не скажет? Ее же бранят все не на живот, а на смерть. Приедет француз с виселицы, все его наперехват, а он еще ломается, говорит: либо принц, либо богач, за верность и веру пострадал, а он, собака, холоп, либо купчишка, либо подьячий, либо поп-расстрига от страха убежал из своей земли. Поманерится недели две да и пустится либо в торг, либо в воспитание, а иной и грамоте-то плохо знает...

Спаси Господи! чему детей нынче учат! выговаривать чисто по-французски, вывертывать ноги и всклокачивать голову. Тот умен и хорош, которого француз за своего брата примет. Как же им любить свою землю, когда они и русский язык плохо знают? Как им стоять за веру, за царя и за Отечество, когда они закону Божьему не учены и когда русских считают за медведей? Мозг у них в тупее (тупей - модная прическа.
– В.М.), сердце в руках, а душа в языке; понять нельзя, что врут и что делают. Всему свое названье: Бог помочь - Bon jour (добрый день, фр.), отец - Monsieur (господин, фр.), старуха мать - Maman (маман, фр.), холоп - Mon ami (мой друг, фр.), Москва - Ridicule (нелепица, смех, фр.), Россия - Fi donc (фи!
– междометие, выражающее презрение и отвращение, фр.). Сущие дети и духом и телом, так и состареются.