Святая тайна
Шрифт:
– И сколько может стоить один такой?
– Как вам сказать… – Бартон поджал губы. – На антикварном рынке цена может достигать шести тысяч фунтов или десяти тысяч долларов. Большая проблема в том, что не всякую древнюю находку сочтут редкостью. Чтобы продать ее по высокой цене, она должна быть в идеальном состоянии, при условии, что заинтересуются ей либо страстные коллекционеры, либо музеи. Однако в наши дни музеи предпочитают не приобретать экспонаты на антикварных рынках.
Разак уже начал привыкать к английскому акценту археолога.
– Отчего же? – спросил он.
– Востребованными
Разак опустился на корточки. Столько информации сразу…
– Из ваших слов следует, что… поскольку ценность находится в прямой зависимости от доказательства происхождения артефакта, стоимость украденного отсюда оссуария на свободном рынке может быть совсем невысока?
– Совершенно верно, – кивнул археолог. – Стоимость также сильно зависит от репутации продавца. Если появляются какие-либо подозрения, цена оссуария существенно понижается, а это означает, что мы в состоянии исключить возможность участия в краже какого-либо музея или широко известного коллекционера. – Бартон посмотрел на сидящего на корточках мусульманина, гадая, следует ли и ему тоже присесть. Так и не решив, он остался стоять. – Ведь не исключены серьезные последствия. Должен также обратить ваше внимание на следующее: множество реликвий, найденных в Израиле в течение последних двух десятилетий, за которые музеи Европы заплатили непомерные деньги, оказались подделками.
– Получается, если кто-то выставит оссуарий на обозрение в какой-нибудь галерее, то зря потеряет время?
Бартон кивнул. Людские потери израильтян никак не соответствовали спорной рыночной стоимости реликвии.
– Так чего ради было прибегать к такой жестокости и шуму, чтобы украсть один-единственный оссуарий? – продолжал рассуждать Разак. – Почему не взяли все?
– Подмечено верно, – согласился Бартон. – Именно это нам с вами и предстоит выяснить. Мне необходимо изучить гравировки на оставшихся ковчегах, а также внимательно осмотреть усыпальницу, чтобы разобраться, кто был здесь захоронен. Подозреваю, что похитители точно знали, какой именно оссуарий им нужен, а его происхождение и подлинность их абсолютно не волновали. Но должен добавить, что участие в деле серьезных археологов исключено: они не взрывают стены мечетей.
Разак позволил себе улыбнуться.
– Сколько может весить один оссуарий?
– Килограмма двадцать два, плюс кости… Все вместе, думаю, около тридцати.
– А как его можно транспортировать?
– Да пожалуй, в стандартном контейнере. Только упаковочного материала надо побольше. Если вывозить из Израиля морем, то в порту содержимое контейнера подлежит таможенному досмотру. Мне, кстати, сообщили, что начиная с пятницы весь ожидающий отправки груз тщательно проверяется. Мышь не проскочит.
– И скорее всего, сразу же после происшествия СБИ перекрыла все автомобильные дороги, – добавил Разак. – Надеюсь, это воспрепятствует вывозу оссуария из Израиля.
– Да,
но ведь полиция сообщила, что похитители использовали вертолет. – Бартон с недоумением посмотрел на Разака.– Так утверждают свидетели, – кивнул Разак.
– Не хотелось бы констатировать очевидное, но разве они не пересекли границу на этом вертолете?
На лице Разака проявилось раздражение. Подобное соображение только что пришло ему в голову, но он даже думать не хотел о перспективах.
– Все может быть… – Мысль о том, что реликвия находится вне пределов досягаемости, просто пугала. Все это было так не похоже на его привычные обязанности, и Разак про себя клял ВАКФ за то, что его втянули в это дело. – А еще свидетели утверждают, что видели вертолет над Газой вскоре после похищения.
– Вот это уже совсем плохо.
– Не совсем, – мрачно возразил Разак. – Во всяком случае, до тех пор, пока этот вертолет не отыщется.
– И все же существует слабая вероятность того, что оссуарий по-прежнему в Израиле, – предположил Бартон.
– Очень слабая. – Поднявшись на ноги, Разак отряхнул пыль с брюк.
Чувствуя, что мусульманский чиновник подавлен, Бартон решил, что будет разумным изменить подход.
– Я, конечно, не эксперт в области криминалистики, – заговорил англичанин. – Но что-то мне подсказывает, что в оссуарии содержалось нечто более значительное, чем просто кости. Держу пари, воры знали наверняка, что именно. – Он примирительно положил руку на плечо Разак. – Мы обязательно докопаемся до истины. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы расшифровать надписи. – Почувствовав, что мусульманину жест неприятен, он убрал руку.
– Мистер Бартон, сколько времени вам понадобится?
– Не больше часа.
– Давайте начнем с самого утра, – предложил Разак. – Я и еще один из моих людей из ВАКФ, Акбар, встретим вас на верху лестницы. Он проводит вас вниз, и можете сразу приступать.
– То есть мне работать под его контролем?
Разак проигнорировал его слова.
– Понимаю, понимаю. – Бартон развел руками. – Я знаю, это место священно. И я не мусульманин.
«Спокойствие и никакой конфронтации», – напомнил себе Разак и спросил:
– Девять утра вас устроит?
– Конечно.
– Если я вдруг вам понадоблюсь… – Разак протянул англичанину визитку.
Бартон бросил взгляд на карточку. Только имя и номер мобильного телефона.
– Благодарю. Да, чтобы не было недоразумений, Разак… Политикой я не интересуюсь. Прошу вас, помните: я здесь, чтобы помочь вам. Тринадцать человек погибли в пятницу, и я уверен: то, что мы обнаружим здесь, поможет понять причину их гибели.
Разак дружелюбно кивнул, и оба стали выбираться из подземной усыпальницы.
На шумном грузовом лифте отец Донован и Шарлотта опустились в подвал, расположенный на один этаж ниже Ватиканского музея.
Когда двери разъехались, священник повел ее по широкому, залитому флуоресцентным светом коридору, и Шарлотте представилось, что они сейчас попадут в больницу. Звуки их шагов отдавались эхом от виниловых плиток пола и голых белых стен, по обе стороны бесконечной чередой тянулись двери.
«Наверное, кладовые», – подумала она.