Святая ведьма
Шрифт:
«Сладкоежка», – проносится у Людмилы в голове ласковая мысль и тут же одергивает себя. – «Люда, возьми себя в руки! Он может пить сладкий кофе и наслаждаться видом горящих людей!»
– Да, сейчас принесу, – Людмила всё равно не может оторваться от завораживающих глаз.
– Людочка, и вызовите курьера из «Католик Экспресс», мне нужно будет передать важный документ.
– А почту?..
– Со всеми документами потом. Сперва я введу Фердинанда Сергеевича в курс дел.
– А…
– Людочка, я не собираюсь два раза повторять.
Голосом Великого инквизитора можно заправлять
Надо! Надо! Иначе обычным «наказанием» можно не обойтись.
– Извините, – лепечет Людмила снова, – кофе сейчас будет готов.
Павел Геннадьевич хмыкает и приглашает Фердинанда Сергеевича пройти в свой кабинет. Заместитель в последний раз улыбается Людмиле и направляется следом за начальником.
Темные силы владычицы Комесы, я почти теряю сознание, когда зеленые глаза смотрят на меня. Да, может мне показалось, что смотрят ласково, может, это всего лишь фантазии воспаленного мозга, но я чувствую, что таю и растекаюсь, как снеговик теплым мартовским днем.
Людмила не может удержаться, чтобы не кинуть взгляд на крепкий зад нового заместителя.
Что со мной? Я же должна ненавидеть все эти строгие костюмы и треугольники с изумрудами. Я же каждый вечер представляю, как пытаю их, как заставляю мучиться от боли. В моих ушах звучали стоны подлых святош, а теперь? Я таю…
Нет, надо взять себя в руки. Надо вспомнить все те страдания, которые Людмила вынесла, пока поместила попку в кресле секретарши верховного инквизитора, руководителя министерства по истреблению ереси и вольнодумства. Карандаш ломается в руках, и заноза впивается в палец. Боль отрезвляет.
Боль всегда отрезвляет, она не дает забыть – зачем я здесь…
Людмила специально оставляет занозу в пальце – нужно отнести кофе начальству и не поддаться колдовскому свету глаз Фердинанда Сергеевича. Интересно, а как его называют ласково? Фердиняша? Фердинанчик? Фердинюша? Людмила зажимаеткусочек кожи, где кровоточит мелкая ранка, и саднящая заноза придает сил.
Темные силы владычицы Комесы, помогите мне выдержать!
Людмила славится тем, что может на одной руке нести поднос с четырьмя чашками кофе, сахарницей и серебряным кувшинчиком. Причем чашки будут налиты «с горкой», и ни одна коричневая капля не упадет на белизну блюдечка. Теперь же её руки трясутся, словно она несколько дней пила без перерыва самый жесткий алкоголь. И ноги ватные…А сердце бухает громче стука каблучков.
– Людмила, возьми себя в руки! – сердито шепчет секретарь отражению маленького зеркальца.
Вредное отражение не хочет брать себя в руки. Оно хочет растаять в объятиях Фердинанда Сергеевича, хочет пропасть в зелени его глаз, хочет дышать воздухом его легких, хочет впиться в четко очерченные губы…
Приходится недоливать в чашки, иначе весь поднос будет заляпан коричневыми кляксами. Секретарь верховного инквизитора оглаживает блузку, расправляет идеальные оборочки на воротнике, одергивает юбку и снимает невидимую пушинку. Несколько движений расческой, потуже волосы. Всё, она готова! Глубокий вдох, глубокий выдох. Темные силы, как же трясутся
колени…– Павел Геннадьевич, разрешите? – после легкого стука Людмила приоткрывает дверь в кабинет начальника.
– Да-да, Людочка. Прошу вас, – раздается в ответ вежливо-холодный голос.
В коричнево-красном кабинете как всегда пахнет ладаном. Людмила прикрывает за собой дверь.
Сердце бухает так, будто схватило самый большой молот кузнеца и со всего размаха бьет в огромную наковальню. Фердинанд Сергеевич сидит по правую руку от начальника. Сидит так, будто это Павел Геннадьевич зашел к нему на собеседование. Лакированные столы соединены буквой «Т» и на столешницах разложены бумаги. Оттиски печатей напоминают о недавней «выволочке». Нет, это не те бумаги. Другие.
Людмила чувствует свою неровную походку, злится на себя, прижимает палец с занозой к подносу, но никак не могу справиться с бурным дыханием. Кровь прилила к лицу и на нем можно жарить яичницу. Фердинанд Сергеевич скользит по женщине чарующими зелеными глазами, а она всеми силами старается переставлять дрожащие ноги.
Только бы не уронить поднос.
– Людочка, с вами всё в порядке? – так может шипеть змея перед тем, как совершит бросок на беззащитного кролика.
Со мной? Конечно же нет! Конечно же не в порядке. Я… Я впервые ощущаю себя рыбой, выброшенной на берег. Воздуха не хватает, сердце колотится с такой силой, словно хочет разнести вдребезги грудную клетку и вырваться наружу. Во рту пустынная сухость, только перекати-поле не катается.
– Дда, Павел Геннадьевич. С утра немного нездоровится, п-похоже, что чем-то отравилась.
– Своими соленьями?
Людмила вздрагивает. Он заметил это?
– Ннет, я не знаю чем. Ничего такого особенного не ела, – Людмила ставитчашку перед Павлом Геннадьевичем, и старается не смотреть на него.
Спрятать взгляд, скрыть эмоции!
Когда же подносит чашку к руке Фердинанда Сергеевича, то не может справиться с дрожью.
Чашка выпадает и разливается…
Коричневая волна цунами захлестывает его руку!
Я пропала…
Людмила закрывает глаза и пятится.
Темные силы, за что вы со мной так? Что я сделала?
– Людмила, нужно аккуратнее, – вместо крика боли раздается спокойный бархатный голос.
Людмила спиной касается холодной стены и открывает глаза. Фердинанд с улыбкой смотрит на неё. Женщина же готова упасть на колени и молить о прощении. И за меньшие провинности в людей ударяли молнии Святого огня, а сейчас…
– Всё хорошо, Людмила. Я в порядке, – зеленые глаза также приветливы, как и при первом появлении в её жизни.
Фердинанд Сергеевич проводит пальцами по обожженному месту, и возникает голубоватое свечение. Он лечит себя. Какая же у него железная выдержка – даже не вскрикнул от кипятка. Бумаги с печатями залиты коричневой влагой. Хорошо ещё, что на них не проставлены подписи Великого инквизитора, который с холодной усмешкой взирает на женский испуг. В его глазах мелькает удовольствие? Он уже представляет, как будет «наказывать» секретаря? Или они это сделают вместе?
– Неаккуратно, Людочка. Очень неаккуратно, – холодный голос заставляет колени дрожать отчетливее, но не от возбуждения, а от страха. – Это ваш первый промах. Очень надеюсь, что он будет последним.