Святилище

Наутро во время завтрака Нарцисса спросила:

– Кто будет представлять на суде другую сторону?

– Окружной прокурор. А что?

Она позвонила и велела принести свежего хлеба. Хорес наблюдал за ней.

– Почему ты об этом спрашиваешь?
– Потом сказал: - Паршивый выскочка.

Имелся в виду окружной прокурор, тоже выросший в Джефферсоне, посещавший городскую школу в одно время с ними.

– По-моему, он заправлял всем этим позапрошлой ночью. В отеле. Выгнал ее оттуда ради общественного мнения, политического капитала. Клянусь Богом, если б я знал, был уверен, что он поступил так лишь ради того, чтобы пройти на выборах в конгресс...

Когда Хорес уехал, Нарцисса поднялась к мисс Дженни.

– Кто у нас окружной прокурор?

– Ты знаешь его всю жизнь, - ответила мисс Дженни.
– Даже голосовала за него. Юстас Грэхэм. А почему ты об этом спрашиваешь? Ищешь замену Гоуэну Стивенсу?

– Просто из любопытства, - сказала Нарцисса.

– Чепуха, - заявила мисс Дженни.
– Тут не любопытство. Ты просто делаешь шаг, а потом готовишься к другому.

Хоресу навстречу попался Сноупс, выходящий из парикмахерской в аромате помады, с серыми от пудры щеками. На рубашке под галстуком-бабочкой у него красовалась булавка с искусственным рубином, таким же, как в перстне. Белые крапинки голубого в горошек галстука вблизи оказались грязными; весь он, с выбритой шеей, в отутюженной одежде и блестящих башмаках, наводил на мысль, что вместо мытья подвергается химчистке.

– Здорово, судья, - сказал Сноупс.
– Слышал, у вас хлопоты, ищете пристанище для своей клиентки. Как я всегда говорю, - он пригнулся и понизил голос, глаза его цвета болотной тины забегали по сторонам, - церкви не место в политике, а женщинам ни там, ни тут, тем более в юстиции. Пускай себе сидят дома, там у них найдется масса дел и без вмешательства в дела мужчины на судебном процессе. К тому же мужчина - всего лишь человек, и что он делает, никого не касается, кроме него самого. Где вы ее прячете?

– Она в тюрьме, - ответил Хорес. Произнес он это отрывисто, пытаясь пройти мимо. Сноупс будто случайно, по неловкости, преградил ему путь.

– А вы здорово всех взбудоражили. Ходят слухи, не позволяете Гудвину внести залог, чтобы он оставался...
– Хорес сделал еще попытку пройти.
– Я всегда говорю: половину бед в этом мире приносят женщины. Как эта девчонка, что задала папаше хлопот, удрав из университета. Наверно, он правильно сделал, что отправил ее в другой штат,

– Да, - произнес Хорес сухим, яростным голосом.

– Очень рад слышать, что ваше дело движется неплохо. Между нами, хотелось бы видеть, как толковый адвокат сделает обезьяну из этого окружного прокурора. Дать такому парню небольшую контору в округе, он тут же вырастет из детских штанишек. Что ж, рад был встретиться. У меня есть делишки в городе на денек-другой. Туда, видно, не собираетесь?

– Что?
– спросил Хорес.
– Куда?

– В Мемфис. Могу быть чем-нибудь полезен?

– Нет, - отрезал Хорес. И пошел дальше. На первых шагах он ничего не видел. Размеренно ступал, не замечая обращавшихся к нему, мышцы его стиснутых челюстей начали болеть.

XXI

По мере приближения поезда к Мемфису Вирджил Сноупс терял словоохотливость и становился все замкнутее, тогда как его спутник, евший из вощеного пакета воздушную кукурузу с черной патокой, наоборот, делался все оживленнее, словно в каком-то опьянении, и, казалось, не замечал настроения своего друга. Он все продолжал болтать, когда они спустились на перрон с новыми чемоданами из искусственной кожи и в новых шляпах, заломленных над бритыми шеями. В зале ожидания Фонзо спросил:

– Ну, с чего начнем?

Вирджил не ответил. Кто-то толкнул их. Фонзо схватился за шляпу.

– Что будем делать?
– спросил он. Потом взглянул в лицо Вирджилу.
– Что случилось?

– Ничего, - ответил Вирджил.

Фонзо недоуменно вытаращился на приятеля застывшими голубыми глазами.

– Что это с тобой? В поезде только и болтал о том, сколько раз бывал в Мемфисе. Готов спорить, что ты и бывал-то...

Кто-то их толкнул, отделив друг от друга; между ними устремился поток людей. Схватив чемодан и держась за шляпу, Фонзо снова протиснулся к Вирджилу.

– Бывал, - сказал тот, тупо озираясь вокруг.

– Ну и что нам делать? Училище не откроется до восьми утра

– Тогда чего ты спешишь?

– Я не собираюсь толкаться здесь всю ночь... Что ты делал, когда бывал здесь раньше?

– Шел в отель, - ответил Вирджил.

– В какой? Здесь их много. Думаешь, все эти люди поместятся в одном? В какой ты шел?

Взгляд бледно-голубых глаз Вирджила тоже был застывшим. Он тупо озирался по сторонам.

– В "Гейозо".

– Ну так идем туда, - сказал Фонзо.

Они направились к выходу. Какой-то мужчина, увидев их, заорал: "Такси!"; носильщик попытался взять у Фонзо чемодан.

– Полегче!
– огрызнулся Фонзо, отдернув свою ношу. На улице их окликнули таксисты.

– Стало быть, это Мемфис, - сказал Фонзо.
– Теперь куда?

Ответа не последовало. Оглянувшись, он увидел, что Вирджил отходит от такси.

– Чего ты...

– Нам в эту сторону, - сказал Вирджил.
– Тут недалеко. До отеля было полторы мили. Они несли чемоданы, время от времени меняя руки.

– Значит, это Мемфис, - сказал Фонзо.
– Где же я был всю жизнь?

Когда парни входили в отель "Гейозо", носильщик хотел взять у них вещи. Они прошмыгнули мимо него и вошли, осторожно ступая по мозаичному полу. Вирджил остановился.

– Идем, - сказал Фонзо.

– Постой, - сказал Вирджил.

– Я думал, ты уже бывал здесь.

– Бывал. Тут очень дорого. Дерут по доллару в день.

– Ну и что будем делать?

– Давай поищем другой.

Они вышли на улицу. Было пять часов. Пошли, таща в руках чемоданы и озираясь по сторонам. Подошли к другому отелю. Заглянув туда, увидели мрамор, бронзовые плевательницы, торопливых рассыльных, людей, сидящих среди пальм в кадках.

– Этот будет ничем не лучше, - сказал Вирджил.

– А что делать? Не бродить же всю ночь?

– Пошли на другую улицу, - предложил Вирджил.

Они свернули с Мейн-стрит. На ближайшем углу Вирджил свернул опять.

– Давай-ка поглядим здесь. Уйдем от всех этих разодетых черномазых и больших стекол. За них-то и приходится платить в таких местах.

– А почему? Когда мы приехали, это все уже было куплено? Как же так мы должны платить?

– Ну, скажем, кто-то разобьет стекло, пока мы там. А того, кто разбил, не поймают. Думаешь, нас выпустят, пока мы не заплатим свою долю?