Святилище
Шрифт:
Когда эра лошадей миновала, он купил автомобиль и продолжал выезжать к поездам. По-прежнему фабрил усы, хотя цилиндр сменился кепкой, а сюртук серым пиджаком в красную полоску.
– Вот и вы, - сказал старик, когда Хорес сошел с поезда.
– Кладите вещи в машину.
Он сел за руль. Хорес уселся на переднее сиденье рядом.
– Вам бы приехать предыдущим поездом, - сказал старик.
– Предыдущим?
– Она прикатила утром. Ваша супруга. Я отвез ее домой.
– А, - сказал Хорес.
– Она дома?
Старик завел мотор,
– А когда вы ждали ее?..
– Они тронулись.
– Я помню в Джефферсоне то место, где сожгли этого типа. Вы, наверное, видели, как все произошло?
– Да, - ответил Хорес.
– Да. Я слышал об этом.
– Поделом ему, - сказал водитель.
– Мы должны защищать наших девушек. Самим могут понадобиться.
Они развернулись и поехали по улице. На углу горел дуговой фонарь.
– Я сойду здесь, - сказал Хорес.
– Подвез бы вас прямо к дверям, - сказал водитель.
– Сойду здесь, - сказал Хорес.
– Чтобы вам не разворачиваться.
– Как угодно, - сказал водитель.
– Плата все равно та же самая.
Хорес вылез и взял свой чемодан; водитель даже не потянулся к нему. Автомобиль уехал. Хорес поднял чемодан, простоявший десять лет в чулане у сестры, привез он его в город в то утро, когда сестра спросила фамилию окружного прокурора.
Дом у него был новый, с просторными газонами, клены и топольки, которые он посадил сам, еще не разрослись. Подходя к дому, Хорес увидел в окне жены розовые шторы. Он вошел с заднего хода, подошел к ее двери и заглянул в комнату. Жена лежала в постели, читая широкоформатный журнал с яркой обложкой. На лампе был розовый абажур. На столе лежала коробка шоколадных конфет.
– Я вернулся, - сказал Хорес.
Жена взглянула на него поверх журнала.
– Запер заднюю дверь?
– спросила она.
– Да, я так и знал, что ее не будет, - сказал Хорес.
– Ты еще...
– Что "еще"?
– Маленькая Белл. Ты не звонила...
– Чего ради? Она в гостях, на вечеринке. А что? Зачем ей менять свои планы, отказываться от приглашения?
– Да, - сказал Хорес, - я так и знал, что ее не будет. А ты...
– Я говорила с ней позавчера вечером. Иди запри заднюю дверь.
– Да, - сказал Хорес.
– Конечно.
– С ней ничего не случилось. Я только...
Телефон стоял на столе в темном коридоре. Номер оказался сельским; пришлось ждать. Хорес сидел у аппарата. Дверь в конце коридора он оставил приоткрытой. Сквозь нее доносились смутные тревожные напевы летней ночи.
– Ночью старикам тяжело, - тихо сказал Хорес, не опуская трубки. Летние ночи тяжелы для них. Нужно что-то предпринять. Издать какой-то закон.
Белл окликнула его из комнаты, по голосу было слышно, что она лежит.
– Я звонила ей позавчера вечером. Чего тебе беспокоить ее?
– Знаю, - ответил Хорес.
– Я недолго.
Он держал трубку, глядя на дверь, в которую задувал какой-то странный, тревожащий ветерок. Начал повторять
вслух цитату из когда-то прочитанной книги: "Все реже будет наступать покой. Все реже будет наступать покой".Телефон ответил.
– Алло! Алло! Белл?
– заговорил Хорес.
– Да?
– ответил ее голос, тихий и тонкий.
– Что такое? Что-нибудь случилось?
– Нет-нет, - сказал Хорес.
– Я только хотел поздороваться с тобой и пожелать доброй ночи.
– Что? В чем дело? Кто говорит?
Хорес, сидя в темном коридоре, сжал трубку.
– Это я, Хорес. Хорес. Я только хотел...
В трубке раздалось какое-то шарканье; было слышно дыхание Белл. Потом чей-то мужской голос произнес:
– Алло, Хорес; пошел бы ты...
– Замолчи!
– послышался голос Маленькой Белл, тонкий и слабый; Хорес вновь услышал шарканье; наступила мертвая пауза.
– Перестань!
– послышался голос Маленькой Белл.
– Это Хорес! Я живу вместе с ним!
Хорес прижал трубку к уху. Голос Маленькой Белл был спокоен, холоден, сдержан, независим.
– Алло? Хорес. У мамы все в порядке?
– Да. У нас все в порядке. Я только хотел сказать тебе...
– А. Доброй ночи.
– Доброй ночи. Тебе там весело?
– Да. Да. Я завтра напишу. Мама получила мое письмо?
– Не знаю. Я только что...
– Может, я забыла его отправить. Но завтра не забуду. Завтра напишу. Это все?
– Да. Я только хотел...
Хорес положил трубку; гудение в ней смолкло. Свет падал в коридор из комнаты, где лежала Белл.
– Запри заднюю дверь, - приказала она.
XXXI
По пути к матери в Пенсаколу Лупоглазый был арестован в Бирмингеме за убийство полицейского в маленьком алабамском городке, произошедшее семнадцатого июня. Арестовали, его в августе. Семнадцатого июня вечером Темпл проезжала мимо него, сидящего в машине у придорожного ресторана, в ту ночь был убит Рыжий.
Лупоглазый каждое лето навещал мать. Она считала, что сын служит ночным администратором в одном из мемфисских отелей.
Мать его была дочерью содержательницы пансиона. Отец - профессиональным штрейкбрехером, трамвайная компания наняла его, чтобы сорвать забастовку 1900-го года. Мать в то время работала в универмаге в центре города. Три вечера подряд она возвращалась домой, сидя рядом с вагоновожатым, водил этот вагон отец Лупоглазого. Однажды вечером штрейкбрехер сошел вместе с ней и проводил домой.
– Тебя не уволят?
– спросила она.
– Кто?
– сказал штрейкбрехер. Они шли рядом. Он был хорошо одет. Другие тут же возьмут меня. И они это знают.
– Кто тебя возьмет?
– Забастовщики. Мне все равно, для кого водить трамвай. Что один, что другой. Только лучше бы ездить по этому маршруту в это же время.
Они шли рядом.
– Ты шутишь, - сказала она.
– Нет, разумеется. Он взял ее под руку.
– Тебе, наверно, точно так же все равно, что жениться на одной, что на другой, - сказала она.