Святки без оглядки
Шрифт:
Бабка, подсвечивая керосиновой лампой, возилась в углу, где из загона слышалось чье-то блеяние, короткие помыкивания и смачный чавк.
– Телке сама дам, а ты ступай, – снова приказала бабуся, – да лопату прихвати – намело с вечора, до сараев не добраться.
Снеженика осторожно принюхалась. Характерный запах деревенской скотины резанул тонкий нюх, она уже сталкивалась с чем-то подобным в деревне у Вадьки, куда он возил ее знакомить с дедом. Этой встречей она не прониклась и поспешила утащить его обратно в город, и вот теперь – словно снова вернулась в его Авдеевку. Что
Она незаметно ущипнула себя за руку. Ого, больно! Ну нет, ну что за бред? Это же не может быть реальностью? Она потерла место ущипа и посмотрела на руку. Да это даже не ее рука! Толстая какая-то и грубая! Снеженика с ужасом ощупала свое лицо, богатую грудь и замерла, обхватив пальцами толстенную золотую косу... Мамочки!
Бабка сунула ей в руки ведро и мокрую тряпицу и подтолкнула к двери.
– Ступай, говорю! Да дровец занеси, а я покуда печку истоплю. Шевелись, Глашка! Квашню ставить пора, вчерась девки хлеб последний пожрали, чаво ты стоишь, как оглоблю проглотимши, словно впервой меня видишь?
– М-ма-ма-а...
Снеженика попятилась и, выронив ведро, отступила назад. Наткнулась на загон с теленком, который, подцепив на еле заметные рожки деревянную кадку, задрал голову вверх и смачно чавкая что-то оттуда вылизывал, и отчаянно взвизгнула.
– Глашка, ты чаво? – строго прищурилась бабка, освещая ее керосинкой.
Только сейчас она скользнула беглым взглядом по ларю, на котором все еще красовались два глядящих друг на друга зеркала. Что-то прикинув в уме, поискала глазами и, наткнувшись на одиноко брошенный у ларя мешок, строго взглянула на Снеженику.
– Гадала? – ткнув пальцем в зеркало, каркнула она. Да так, что Снеженика вытянулась в струнку и, взглянув на зеркало, утвердительно кивнула.
Странно, но оно показалось ей знакомым. Очень сильно похоже на то, с помощью которого она гадала, только новее и оправа немного не та. Так что Снеженика вовсе бабке не соврала, она действительно гадала.
– И зеркало не накрыла? – так же строго рыкнула бабка.
Мутное сознание выловило где-то в глубинах памяти ксюхино полотенце, о котором она и думать позабыла. Не накрыла, точно. Снеженика снова испуганно закивала.
Бабка истово перекрестилась и, шагнув к ней, строго заглянула в глаза:
– Ты ли, Глафира? – наигранно ласково поинтересовалась она.
Мягко так и многообещающе, что сразу понятно – ничего хорошего не жди. У Снеженики сразу живот свело от страха, да спина покрылась мурашками. Колени подкосились, вот-вот не удержат тучное тело, она затряслась, скривила губы, готовая вот-вот сорваться в рыдания, и отрицательно покачала головой.
Бабка окинула ее недобрым взглядом, отступила, сняв со стены пучок какой-то травы, затем снова подошла с ней и неожиданно и от души хлестанула этим пучком ей по голове.
– Изыди! – заорала она так, что у Снеженики уши заложило. – Изыди, нечистый! – и снова отходила ее полынным веником.
Дыханье сперло от страха, Снеженика отступила назад, споткнулась о деревянную перегородку загона и, не удержавшись на ногах, рухнула прямо в стойло к козе.
– Ксеня-я-я, помоги! – только и успела непослушным
языком проблеять она, перед глазами поплыл туман, и сознание погрузилось во тьму.Глава 8
– Стало быть, померла? – скрипучий старческий голосок прорезал непроглядную темень бессознания, и сквозь едва приоткрытые веки Снеженика увидела свет.
– Да чур на тебя, пенек старый! Иди вон на печку, окаянный, беду еще накличешь! Дык, как вы говорите, батюшка? Мешок муки и козу?
– Дело зело нечисто, тут надыть во здравие славить, да обрядом беса гнать, а это сложно, – густым громовым басом проговорил кто-то рядом и затянул нараспев, налегая на букву «о»: – Помолимся во здравие рабы божьей Глафиры, за душу ея грешная... И бутыль медовухи накинь, тады быстрее пойдет.
Снеженика испуганно зажмурилась, а бабка, потоптавшись неуверенно, возмутилась:
– Чавой-то у тебя, отец Игнат, расценки какие-то запредельные, не по-людски это!
– А будить меня до свету по-людски? – гаркнул тот. – Девка твоя, сама говоришь, одержимая! Можа, и вовсе не она уже, а сам бес во плоти! Подумай, старая, чаво будет, коли люд мирской узнает? Каменьями забьют, да в омут! – пробасил поп, и у Снеженики совсем отпала охота «просыпаться».
– А можа и не одержимая, чай я сама слыхала, как она святую Ксению-заступницу призывала! Стало быть, не оставила ее святая! – не унималась бабуся.
– Экая ты жадная, Анисья, – досадливо пробасил отец Игнат. – Одна у вас девка, да на выданье, ославится по селу – какой идиот ея посватает? А тебе козу жалко... Гони сама тадысь беса, а я погляжу!
– Дык чего его гнать? В мешок – да в прорубь, – снова вставил свои пять копеек дед, но бабка цыкнула на него и обернулась к попу.
– О-хо-хо... ну что ж, согласная я, – еще какое-то время посомневавшись, смирилась она. – Но только без медовухи!
– И то ладно, – довольно хлопнул в ладони поп и вдруг как гаркнет прямо в ухо Снеженике: – Вставай, дщерь людская, да очи свои до свету яви!
Та, хоть и не хотела выдавать, что проснулась, подскочила и осоловело огляделась. Небольшая избенка, да печка беленая. Сама она сидит на небольшом топчане, возле которого задумчиво топчется все та же бабка, да размахивает руками здоровенный мужик с окладистой бородой и в рясе. На лавке возле печки притулился плюгавый старичок с ехидными глазками и козлиной бородкой. Уперевшись сморщенными ладонями в кривой бадик, он с интересом взирал на происходящее, а с печки с не меньшим любопытством смотрела еще пара глаз.
Обстановка вся из себя по-деревенски простая: одежда, прялка у стены, да и весь нехитрый скарб. Куда ее забросило? Понятно, что в село, но больно тут все по-киношному как-то. Снеженика похолодела, чувствуя, как сворачивается в животе тугой комок страха, с трудом сглотнула и вытаращила испуганные глаза на попа. Актер или настоящий? Похоже, что второе...
– М-ма-мааа... – шепотом протянула она, потому что голос предательски пропал.
– Как есть помрет, – резюмировал дедок, – уже и матерь призывает, а та уж восемь лет, как померла...