Святки без оглядки

Жуть! Сама чуть не взвизгнула от своих мыслей. Стараясь не глядеть по сторонам, она быстро отыскала в куче хлама большое старинное зеркало, и еще одно – поменьше, еще мамкино, и быстро выскочила обратно в сени. Осмотрелась с опаской. Но близость рогатой живности, тихо вздыхающей у стены, и сонное «кооо» Клёкота Петровича ее успокоили. Она сняла с гвоздика у входа старый дедов тулуп и, бросив его возле ларя, удобно устроилась прямо на нем.

«Ничего, ничего, – успокаивала она себя. – Бабуся просто девок стращает, а сама сто раз так гадала». Зеркало-то ее, да непростое. Сама когда-то говорила, что деда Данилу так же нагадала, и никакой он не с вертикальными зрачками. Тут главное, мешок вовремя на зеркало набросить и сказать «Чур меня», – это Глаша точно знала.

Она неуклюже установила зеркала на слегка выпуклой поверхности ларя. Коридор вышел кривой и грязный: зеркало было в разводах и паутине. Пара огарков свечей, которые она установила по бокам, чадили, мерцали, шипели воском и грозили вот-вот потухнуть, но она не обращала внимания на все эти мелочи. Перед глазами стоял сосед, и она сейчас бы все на свете отдала, лишь бы увидеть его в зеркале.

– Суженый мой ряженый, приди ко мне ужинать... – вздрагивающим голосом прошептала Глаша и не мигая уставилась в зеркало.

Но как она ни вглядывалась, как ни старалась – ничего, кроме мутных разводов, зеркало ей не показывало. Глаша заскучала, затосковала, а потом и вовсе стало страшно. Кромешная тишина окутала со всех сторон: ни одного живого звука, лишь тихо трещат половицы, да ветер гуляет в трубе – гудит и пугает, а может, это домовой?

Глаша поежилась. Ночь то чудесная, святочная. Сейчас вся нечисть на прогулку вышла, пляшет, потешается. А она здесь одна. В вязкой темноте ночи.

«А что если придет тот, другой? – неожиданно подумалось ей. Который к бабке приходил?» Она цепко ухватилась за мешок. Вот ее спасение! Никакого другого она из зеркала не выпустит, есть у нее на этих бесов управа.

Тихий шелест крыльев за спиной заставил ее обмереть, обливаясь холодным потом. Рядом с зеркалами, едва не затушив крылом огарок свечи, приземлился Клёкот Петрович. Уселся, нахохлившись, на крышку ларя и голову под крыло спрятал.

«Вот хорошо, - подумала Глаша. – Живая душенька рядом, и не так страшно. Пускай сидит, коль не буянит».

Спина устала, и шея ломила нещадно. Глаша поудобнее устроилась на тулупе и, сложив перед собой руки, тяжело опустила на них голову. Глаза щипали и слезились, разводы в зеркале скакали вместе с потухающим пламенем свечи, Глаша видела только оранжевые всполохи в густом тумане и мутные разводы в темноте.

Глаза неумолимо слипались, но она героически распахивала их и заставляла себя смотреть дальше. Сейчас, вот сейчас она увидит Димитрия, и все образуется... Уж тогда-то она его не упустит. Главное знать, что он по судьбе ей, главное знать... Тяжеленные веки совсем перестали слушаться, голова стала чугунной, а в ушах послышался колокольный звон.

Перед глазами мелькнула гибкая мужская фигура в кафтане. Длинные темные волосы, хищные черные глаза. Мужчина хитрозубо оскалился и погрозил ей пальцем. Потом улыбнулся и медленно поманил ее к себе. Мешок выскользнул из пальцев, а голова тяжело опустилась на руки. Спала Глаша.

Глава 7

Синеглазый блондин улыбнулся Снеженике и игриво ей подмигнул. А та и обмерла, не смея двинуться, только громко сглотнула, разглядывая, как длинные золотые локоны, струясь, опадают на могучие плечи, как играют под гладкой смуглой кожей рельефные мускулы груди. Спустилась глазами ниже, охнула и вконец пропала, залипнув на упругих кубиках пресса.

– Тор, – представился блондин, протянув Снеженике могучую руку.

Вот это да! Снеженика аж задохнулась от неожиданности и восхищения. Хватанула ртом воздух, закашлялась, попыталась встать, но не смогла. Потом, сообразив, что она все-таки девушка, кокетливо вложила в нее свою дрожащую ладошку, которая показалась бесконечно маленькой по сравнению с его ручищей.

Сексуальный скандинавский бог галантно прикоснулся к ней губами в знак приветствия и пошло улыбнулся.

– А ты?..– явно заигрывая продолжил он.

Она было открыла рот, чтобы достойно представиться, но красавчик внезапно перебил ее:

– Глаша?

Что? Какая еще Глаша? Что он несет?

– Глаша? – уже настойчивей повторил блондин и требовательно потряс ее за плечо.

Снеженика возмутилась. Вернее, хотела, но слова отчего-то застряли у нее в горле, она могла только возмущенно сопеть и испепелять непонимающим взглядом странного красавца. Все так красиво начиналось, и вот пожалуйста! И что, скажите, на него вдруг нашло?

– Глашка! – вдруг не своим голосом заорал Тор и, обхватив ее за плечи, встряхнул так, что в глазах потемнело, а перед взором поплыли разноцветные круги.

Снеженика попыталась вырваться, набрала воздуха в легкие, чтобы высказать этому дуболому, что с девушками так не знакомятся, и... проснулась.

Ну как – проснулась... Скорее, в другой сон попала. Снеженика вяло лупанула глазами, перед которыми в предрассветном тумане плавало испуганное сморщенное лицо какой-то старухи.

– Глашка! Ты чего, оглашенная, перебродившего квасу у Федосьи вчерась налакалась? – строго вопросила старуха, встряхивая ее за плечи. – Экась дурища, прости господя, в сенях додумалась уснуть. Застудишь все хозяйство, дитев потом в капусте искать будешь?

Старуха потрясла ее еще немного, потом, прошаркав куда-то в сторону, загромыхала ведрами.

– Ночку иди доить, слышь, как орет? Должно быть, вымя тянет. Ты с вечора ее подоила?

Какую ночку? Кого доить? Снеженика тупо уставилась на бабку, которая никуда не исчезала, а напротив, подсвечивая себе керосиновой лампой, виделась куда более, чем отчетливо.

– А ентот тут откудова? – вылупила глаза бабка, и Снеженика, проследив за ее взглядом, наткнулась глазами на большого красного петуха с белым хвостом, который сидел рядом с ней на крышке какого-то сундука и совершенно по-человечески недоуменно блымал глазами. – Говорила ж надысь, Клёкота Петровича не тронь! – почему-то переходя на шепот, проговорила бабка. – Сейчас ведь проснется – всё! Хучь из дома бяги!

Петух оглянулся по сторонам, потом неуверенно поднялся на ноги и издал какой-то странный хлюпающий звук. Сам этого звука напугался, попятился и сверзился задом с сундука.

– И ентот квасу нахлебался? – удивленно глядя, как тот, попискивая, забился в угол, вопросила бабуля. – И то думаю, отродясь такого не бывало, чтобы Клёкот Петрович рассвет пропустил! А ну-кась, забирай его, покуда пьяный, да в курятник!

Снеженике этот сон не понравился. Бабки какие-то, коровы, петухи... Куда как лучше обнаженный синеглазый красавец...

– Верните мне Тора, пожалуйста, – томно пробормотала она и, поежившись, закрыла глаза.

– Чаво? Глашка, да ты белены объелась что ли? – бабка снова потрясла ее за плечи и, не церемонясь, с размаху шлепнула ладонью по щеке. – Просыпайся, говорю, корова не доена!

– Ааааааа!

Снеженика вскочила, схватившись за щеку. Та совершенно по-настоящему горела, так же, как и окоченевшие ноги, да и сама она в целом уже просто тряслась от холода.

Тусклого, едва уловимого света из маленького оконца едва хватало, чтобы разглядеть большое, холодное помещение с деревянными стенами, на которых хаотично были развешены чьи-то тулупы, деревянные сани, коса, что-то похожее на хомут и пучки высушенных трав. С улицы доносилось то унылое, то требовательное мычание и лай собак.