Святочный сон

– Вы спасли моих детей, я не забыл об этом. Молите Бога, что я не хочу прослыть неблагодарным. Но не дайте мне повода раскаяться в этом. Ни минуты долее я не хочу терпеть вас в моем доме. Вы бесчестны, сударь.

Горский дернулся и заскрипел зубами. Тут Миша подскочил к нему и с плачем схватил за руку:

– Скажите, что это неправда! Это шутка, верно? Вы не уйдете?

Соня сквозь слезы смотрела на происходящее и не смела пошевельнуться. Все, конец. То, чего она так боялась, свершилось!

– Отчего вы не хотите рассказать, как все было?
– услышала она язвительный голос ряженой дамы.
– Верно, господину Мартынову не терпится узнать, что привело вас, князь, в его дом.

Горский бережно отстранил Мишу и тотчас приблизился к даме. Не успела та опомниться, как он сорвал с нее маску.

– Амалия!
– воскликнули разом Сашенька и Биби.

Госпожа Штерич не растерялась. Она победно смотрела в глаза Горского и насмешливо улыбалась.

– Господа, это мой кузен, князь Горский. Попросите его рассказать, зачем он пробрался в ваш дом под видом учителя.

Юрий отступил. Лицо Владимира исказилось, он отчаянно глянул в сторону жены. И тут случилось вовсе неожиданное. Биби бросила на кушетку свой изгрызенный платок и упала вдруг в ноги Сашеньке:

– Ангел мой, душенька, прости! Прости меня, грешницу! Я обезумела от всего пережитого! Бог мне судья, я так мало видела в жизни хорошего! Это я, я во всем виновата! О, простите меня, Владимир Александрович!
– обратилась она с тем же напевом к Мартынову.
– Это из-за меня здесь Юрий! Из-за меня!

– Как?
– теперь воскликнули хором Соня и Сашенька.

– Он был моим возлюбленным в Петербурге, но муж ревновал безумно, и Юрий бежал сюда. Я приехала за ним. Простите меня, о Господи, я умру, если вы не простите меня!
– захлебывалась рыданиями Биби.

– Ну, полно, полно, - с видимым облегчением проговорил Владимир, поднимая Варвару Михайловну с колен и усаживая ее на место. Затем, обернувшись к гостям, он холодно спросил: - А вы, господа, еще здесь?

Амалия имела обескураженный вид и не решалась более вступать в спор. Турчанинов тем временем бочком подбирался к Сашеньке. Соня заметила, что из длинных рукавов его одеяния блеснули ножницы. Он уже было занес их над золотым локоном Мартыновой, как Соня схватила его за руку.

– Владимир, кликни слуг, я думаю, уже пора спровадить нежданных гостей.

Толпа ряженых приуныла еще давеча, когда началось разоблачение, а тут и вовсе оробела. Амалия кивнула, и Турчанинов, прикрыв плотнее лицо, направился к выходу. За ними двинулись остальные маски. Владимир препроводил их до ворот. Он успел пригрозить Амалии:

– Ты заигралась, красавица. Берегись, я не прощаю таких шуток.

– Я не шучу, мой дорогой, - огрызнулась Амалия.
– Приглядывай получше за своими дамами! А я еще не сказала своего последнего слова. Приберегу его для лучших времен.

Владимир криво усмехнулся:

– Разве у тебя бывают лучшие времена?

3.

Тем временем Горский крепко обнял Мишу и что-то шепнул ему на ухо. Бросив прощальный взгляд в сторону Сони, он стремительно вышел из гостиной. Слышно было, как его сапоги протопали наверх. В гостиной царило мертвое молчание. Девочки испуганно припали к Соне, всхлипывала Биби. Владимир вернулся мрачный и злой. Тут вновь затопали сапоги, теперь уже вниз. Горский явился в полном облачении, с вещами в руках. Он обратился к Владимиру по-русски:

– Простите меня, я не желал вам зла. Я наказан куда более, чем вы полагаете. Прощайте.

Поклонившись дамам, он вышел. В гостиной вновь установилась тишина, прерываемая лишь всхлипами Биби.

– Впредь - никаких учителей!
– изрек, наконец, Мартынов и покинул гостиную.

– Соня, отведи детей спать, - жалобно попросила Сашенька.

Всяк по-своему переживал потрясение, Сашенька же не могла двинуться с места. Соня взяла на руки засыпающую Катю и повела детей наверх. По дороге она тихо спросила у Миши:

– Что сказал тебе Дюв... этот господин? Как бишь его?

– Князь Горский, - шепотом подсказал Миша.

– Что он тебе сказал на прощание?

Они стояли уже возле комнаты девочек. Миша с сомнением посмотрел на тетушку:

– Не скажу, ты проговоришься. Все вы, женщины, такие болтуньи.

Соня невольно улыбнулась:

– Как знаешь.

Она благословила мальчика на ночь, а сама занялась Лизой и Катей. Уставшие дети тотчас уснули, едва коснулись подушки.

Оставив горящий ночник, Соня отправилась к себе. Переодевшись и расчесав волосы, она привычным жестом открыла журнал и стала быстро покрывать белый лист мелкими, круглыми буквами.

"Это произошло. Дюваль разоблачен. Им оказался сам князь Горский.

Зачем? Я задаю себе этот вопрос беспрестанно. Зачем понадобилось Горскому надевать на себя маску француза-гувернера? Возможно ли, что ради Биби? Из этого следует, что был заговор? Неужели они еще прежде уговорились соединиться в нашем доме? Надобно допросить Варвару Михайловну. Я подозреваю нечто другое.

Впрочем, сдается мне, что для благополучия дома лучше не вникать в суть сей интриги. Теперь надобно пережить молву, которая уже несется по Москве. Завтра с утра явится Марья Власьевна за разъяснениями. Хотя следует спросить как раз с нее. Ведь именно эта почтенная дама рекомендовала нам князя в качестве учителя. Как могло такое случиться? Я боюсь думать о последствиях, но первое, что приходит в голову, это Мишины страдания.

Господи, устрой так, чтобы все, кто живет в этом доме, не страдали! Внеси мир в наш дом. Ведь Сашенька едва примирилась с Владимиром!.. Что будет теперь?"

Соня остановилась и задумалась. Лицо ее изобличало тайную тревогу и боль. Она глубоко вздохнула, сдерживая слезы, просившиеся из глаз, и продолжила записки.

"Я не верю, что он негодяй. Горский много раз пытался раскрыться мне, но я не выслушала его. Теперь ему навсегда заказана дорога в наш дом. В этом я не сомневаюсь - я знаю Владимира. И я не смогу более видеть его..."

Слезы все же пролились и капнули на тетрадь.

"Да что пользы, если я и встречусь с ним? Он князь, богатый человек, моложе меня на пять лет. В свете это все имеет огромное значение. А кто я? Бедная, старая, никому не нужная приживалка. Я и не выезжаю никогда, потому что не надобно. Бессмысленно.

Да, мне чудилось, что между нами появилось нечто, похожее на симпатию, даже привязанность. Но это между французом-гувернером и воспитательницей! Однако что может связывать блестящего светского господина с некрасивой, немолодой особой? Нет, мне надобно забыть его. Забыть..."