Святослав Хоробре: Иду на Вы!
Шрифт:
Суровые полководцы императора Оттона в Италии хмурили брови, внимая латинским монахам-переводчикам:
"Свентосклав? Тот, что изгнал епископа Адальберта, потомок дикарей с Рюгена? О да, кайзер подпишет мир!".
А в тени престолов калифов и кайзеров, эмиров и пап ползло змеиным шорохом:
"Проклятый язычник, дерзнувший поднять руку на народ божий! Истребитель избранников Предвечного! Разрушитель каганата! Мы, хозяева жемчугов Персидского залива, хозяева рабских торжищ, банкиры Востока и Запада, говорим вам, наши вечные должники в коронах, чалмах и тиарах — мир Византии!".
Против Святослава ополчилась не армия ромеев. Не империя Второго Рима. Даже не христианский мир. Все единобожие, все почитатели завета, данного в бесплодных недрах палестинских пустынь Абрахаму-Аврааму-Ибрагиму, весь Юг ополчился против вождя языческого Севера. Не армии, не государства, не народы, — две Веры, два взгляда на мир сошлись в смертельной
Но как армия Второго Рима могла пройти через ущелья незамеченной? Этот кратчайший путь от сердца Болгарии к Византийским пределам и обратно был уже не один век известен воинам и полководцам обеих стран. Именно в одной из "клисур" Крум настиг Никифора I и разгромил его армию. Возможно ли, чтобы болгары, сражавшиеся на стороне Святослава, не рассказали князю об этом опасном месте? На мой взгляд, нет. Возможно ли, чтобы Святослав, опытный воин и полководец, не поставил охраны около ущелий? Тоже невозможно. Кому он доверил их охрану? Мы не знаем. Но догадываться можно… впрочем, об этом — позже.
Разумеется, Иоанн Цимисхий и не подумал предупредить врага о нападении. Пусть дикие язычники посылают врагам свое "Иду на вы". А он — просвещенный правитель цивилизованной христианской державы. К чему ему какая-то варварская "честь"?
Впереди византийского войска двигался в окружении закованных в броню "бессмертных" сам император, а за ним — отборные воины империи — 15 тысяч пехоты и 13 тысяч всадников. А в отдалении движется остальные полчища. Численности их византийские авторы не сообщают, дабы не портить картину "героизма" своих земляков, но легко можно представить себе хотя бы порядок — если одних отборных почти 30 тысяч, то остальная рать, надо думать, исчислялась сотнями тысяч. С войском шли осадные машины и камнеметы. За арьергард отвечал уже известный нам Василий Ноф. Цимисхий взял его в поход, надо полагать, не столько из-за его выдающихся воинских или полководческих качеств — таковых у Василия, в отличие от его собратьев по несчастью, Нарзеса и патриция Петра, не наблюдалось, — а просто потому, что опасался оставлять в своем тылу, да еще в его родной дворцовой стихии, этого прожженного интригана. Подобравшись к Преславе в момент, когда русский гарнизон почти полностью находился на учениях за стенами города, ромеи, под вопли, грохот тимпанов и рев труб кинулись в атаку.
Теперь представьте, читатель, эту сцену. За стенами города, в чистом поле, находится 6 тысяч русских воинов. Они вышли на учения — то есть вряд ли с полным вооружением. В абсолютном большинстве — пехотинцы. И на них накидываются с диким шумом готовые к бою отборные вояки, наполовину — конные. Да и превосходящие их числом в пять раз — это реально, а каким показалось превосходство врага внезапно атакованным русским ратникам, можно себе представить.
Цимисхий, безусловно, рассчитывал, что русы испугаются и побегут. А там можно будет настигнуть их в распахнутых воротах Преславы и на плечах бегущих ворваться в крепость. Так поступали многие полководцы до и после Цимисхия.
Они воевали не с русами.
Лев Диакон сообщает: "их (русов — Л. П.) охватил страх, и они почувствовали себя беспомощными". То ли удугов Второго Рима был незаурядным телепатом, то ли судил по себе и своим соплеменникам. Из описанного им поведения русов такой вывод сделать невозможно. Кто-то из них, скорее всего, самый старший и опытный, прикинул расстояние до ворот. Понял: добежать до них раньше ромейской конницы они не успеют.
Византийцы не верили своим глазам. Варвары, вместо того, чтобы в панике броситься бежать, построились. Сомкнули огромные щиты. И с ревом, "наподобие диких зверей, испуская странные, непонятные возгласы", рванулись на впятеро превосходящее войско врага. Они понимали, не могли не понимать, что обречены. Тех, кто стоял против них, было впятеро больше. А за их спинами уже выливалась из жерл ущелий стальная лава несметных полчищ Иоанна Цимисхия. Смертников это уже не пугало.
Надо было дать время другим русам, там, за стенами Преславы, закрыть ворота, подготовиться к отражению штурма.
Они успели. Но полегли все до единого.
Стальное море византийского войска захлестнуло окрестности Преславы. Сколько их было — триста тысяч? День и ночь били тараны — во все ворота города. Над стенами висели тучи стрел и камней, выпускаемых метательными машинами византийцев. Русы не успевали скинуть одну лестницу — на ее место, жадно дрожа под чьими-то сапогами, подсовывались две новых. Шли на приступ арабы, сжимая в зубах кривые клинки зеленоватой дамасской стали, лезли по лестницам угрюмые наемники-франки… день и ночь шел непрерывный штурм. Иоанн
Цимисхий мог позволить себе не беречь "человеческий материал" — в его распоряжении было более чем достаточно солдат. Ратники православного воинства, как простодушно сознается Диакон, "сражались храбро, надеясь получить достойную награду".А на какую награду рассчитывали те русы, что своей гибелью выкупили соратникам этот день?
Странно читать в иных сегодняшних изданиях, что наемщина-де не совместима с православием. С русским духом, вырастающим из наследия язычества, она действительно не совместима, но при чем тут православие? Скилица и Диакон ясно дают понять — на родине православия это явление процветало.
Дешевая храбрость наемника — впятером на одного, за щедрую награду клиента…
Только к утру следующего дня войско православного владыки Иоанна Цимисхия прорвало первый круг обороны руссов, и ворвалось в крепость. Рухнули под напором таранов ворота, муравьиное полчище латников Второго Рима захлестнуло стены. Тут же, вне дворца — а стало быть, на свободе, а не в русском плену, был захвачен вместе с женой и малолетними детьми молодой царь Борис, у которого, по словам Диакона, "едва пробивалась рыжая бородка". На нем были взяты захватчиками и царские регалии. Так что царь, судя по всему, не был лишен русами ни свободы, ни престола — как мы об этом и говорили.
Русское войско отступило в царский дворец. Командовал им воевода Сфенкел, по Диакону, или Сфангел, по Скилице. С. Гедеонов давно предположил, что это и есть воевода, вошедший в русские летописи под именем Свенельд. В некоторых списках этого персонажа называют Свенгельдом, что еще больше сближает звучание летописного имени с именем вождя русов у Диакона и Скилицы. Сфенкела греческие авторы называют первым по Святославу, а наша летопись называет таковым Свенельда. Иногда это отождествление пытаются отвергнуть: мол, Сфенкел-Сфангел, как будет видно в дальнейшем, погиб, а Свенельд пережил Святослава. На это возражение ответил еще Гедеонов. Данные греческих источников можно отнести и к просто тяжело раненому человеку. В конце концов, на поле боя судмедэкспертизы никто не проводил, а Диакон со Скилицею не пишут, чтобы византийцы захватили тело Сфенкела. Никак нельзя исключить того, что русский воевода попросту упал, получив ранение, с коня, а ромеи — а может, и иные русы — сочли его убитым. Имя Свенельд звучит по-скандинавски, но скандинавские источники — море саг, надписей и средневековых документов — этого имени не знают. Гедеонов сопоставлял Сфенкела-Свенгельда с литовцем Свенкеллом. Могло это имя и сохраниться в Поднепровье с готских времен, или, наконец, быть греческим (Сфенел — "сильный", Сфенелид, Свенельд — "сын сильного"). Как видите, определять происхождение человека по имени — непростое дело. Об этом человеке мы поговорим подробнее позже.
Вместе со Свенельдом в Преславе находился и Калокир. Как видим, Святослав относился к своему побратиму с полнейшим доверием. Вот кому уж точно не следовало попадаться в руки соотечественникам живьем. Медный бык Феодосия был бы для Калокира, скорее всего, благодатным прекращением долгих мук. В православной державе умели убивать по-азиатски — мучительно и очень долго.
Запершись во дворце, воины Свенельда и Калокира дали ромеям отчаянный отпор. В конце концов, император, на исходе вторых суток штурма, не желая более терять наемников, приказал закидывать дворец горшками с зажигательной смесью. Когда огромные чертоги царей Болгарии были уже объяты пламенем, главные ворота дворца вдруг со скрежетом распахнулись — и в византийское войско врезался строй русской дружины. Страшным стальным плугом шли русы по железному полю царьградского войска, оставляя за собою кровавую борозду с отвалом из трупов. Они пробились к воротам, и ушли из горящей Преславы. Так страшен был их натиск, что ни устоять против него, ни задержать отчаянных смертников наемники Византии не сумели. К тому же большинство из них погрязли в грабежах захваченного города и уже не слушали ни командиров, ни самого императора, интересуясь только добычей. Войско Свенельда и Калокира вырвалось из кольца и двинулось на соединение с главными силами русов, к Доростолу.
Узнав от Свенельда и Калокира о вероломном нападении Цимисхия и падении Преславы, Святослав пришел в ярость. Лев Диакон рассказывает, что он, "поняв по зрелом размышлении, что если мисяне склонятся к ромеям, дела его закончатся плохо, созвал около трехсот наиболее родовитых и влиятельных из их числа и с бесчеловечной жестокостью расправился с ними — всех их он обезглавил, а многих других заключил в оковы и бросил в тюрьму". Другой византийский Мюнхгаузен, Скилица, присовокупляет, что в тюрьму было брошено двадцать тысяч человек. Наиболее вменяемый из этой компании, Зонара, попросту говорит, что Святослав заточил часть жителей Доростола, "боясь, как бы они не восстали против него". Но и Скилица, и Зонара относят репрессии Святослава уже к более позднему времени, к осаде армией Восточного Рима Доростола. Кого же казнил Святослав, узнав о падении Преславы?