Святослав (Железная заря)

— И-и раз! — вёсла врезались в бурлящую воду. Там свои дерутся с неравным по числу врагом. Ярости много, только доплыть. Зубы до боли сжаты, рукояти вёсел трещат в сильных руках.

Одна из баридж безвольно болталась на волнах полузатопленной посудиной — Икморь тоже повоевал успешно, но к исмальтянам уже спешили те, кто отрезал русов от берега. Икморь и остальные тоже это увидели и теперь кружили вокруг, не принимая боя. Асмунд показал Рулаву самый большой корабль, идущий дальше от других.

— Если с ним справимся, то остальные уйдут, не подведём, други!

Рулав ударял в бронзовое било, кмети по бортам попеременно прекращали грести, помогая лодье поворачиваться. Однодревка стремительно подошла к баридже, выросла на волне, развернулась и ударила стрелами. Бить было удобно — противник был ниже и стрелы несли смерть в руках русов, привычных стрелять в шторм. Ещё волна — ещё стрелы уменьшают в числе исмальтян, прячущихся за щитами. Русская однодревка меньше и быстрее, и Асмунд знает, когда навязать ближний бой. Дождь стал реже, и кормилец увидел одну из своих лодей, которую оставили ближе к морю. На баридже тоже увидели и, поняв, что к своим их не пустят, бросились наутёк. За первой показалась вторая лодья, видимо, кметям досталось на ней крепко — гребцы отчаянно пытались справиться с качкой, и даже неопытный догадался бы, что людей там осталось мало.

У исмальтян были ещё силы, но исход битвы стал уже неясен. Они лишились трёх кораблей, двое ушли, хотя, быть может, и недалеко. Бариджи начали отступать. Русские корабли волками наскакивали на крупные вражеские суда, стараясь отбить одну из корабельного стада, и отбили бы, но перевернулась та самая лодья, на которой не осталось почти людей, и остальные бросились на выручку. Потом преследовать смысла не было: исмальтяне могли уже собраться вместе и дать достойный отпор. Впрочем, удача сегодня была на стороне русов, они отбились много лучше, чем могли бы в другое время.

Буря закончилась глубокой ночью. Пристав к берегу, русы, вконец измотанные, валились спать не снимая мокрой одежды. Солнце было уже высоко, когда воеводы грубо расталкивали спящих. Кмети из выставленной на ночь страхи спускались со скал с опухшими ото сна рожами — бери всех в стане голыми руками, и винить тяжело, ибо не в человеческой силе после испытанного сохранять бодрость. Ещё три дня гребли до устья Терека, ночуя прямо на скамьях. Там, в богатом, разноязыком, утопающем в виноградниках хазарском городе Семендере, нашли своих остальных, ушедших вперёд, которые опередили-то всего на несколько часов. Здесь в Семендере скидывали добычу купцам. Разгуляться воеводы кметям не давали — не у себя ещё дома. Русы приводили себя в порядок, отходя от походных будней, начинали шутить и смеяться. Но далеко ещё до Тмутараканя, до шумных пиров, где, забыв о страшных тяжёлых буднях похода, будут вспоминать, присочиняя небылицы, как грабили исмальтян, вызывая зависть у юной холостежи.

Глава 15

Холодный морской ветер, слякоть под ногами, промозглая сырь, и всё это без снега это то, что в Тмутаракане называют зимой. Но мрачная грязная зима на этот раз была осветлена праздником: князь днепровских русов Святослав женится на дочери Володислава, Предславе. Решение жениться у князя вызрело как-то враз и стремительно. Икморь, после ратного похода проникшийся уважением к княжичу и сдружившийся с ним, подзуживал Святослава словами своего отца:

— Вижу, что нравится тебе сестра. Женись — и дружба Днепра с Боспором станет ещё крепче. Только спеши, не то Акун собирался свататься, да и вятших среди наших полно хотят с Володиславом породниться, — говорил, хитро прищурив один глаз, сын воеводы-архонта, и не понять было — то ли взаболь, то ли лукавил, говоря о многочисленных женихах. И Акуна не спросишь — ушёл к себе в Белобережье. Асмунд, убеждённый доводами Володислава, желающего помощь Днепра, отдалившегося за время правления Ольги, сделать ближе, осторожничал:

— Без благословления княгини жениться не надо бы.

Ольга была бы против и это ещё сильнее подстегнуло упрямство и страсть Святослава. Сватом решено было послать Асмунда (боле было и некого). Кормилец был ранен в походе: исмальтянское копьё ударило в правый бок, не пробило броней, но попало по старой ране, после которой когда-то были сломаны рёбра. Всю дорогу до Тмутараканя Асмунд крепился, стиснув зубы переносил тяготы вместе со всеми, мужеством своим показывая пример и вызывая восхищение. Святослав опасался, что кормилец откажется, сославшись на рану или по какой другой причине, лишь бы не объясняться потом с Ольгой. Вопреки ожиданиям Асмунд согласился (Взялся за княжича отвечать, так теперь или отговаривать от свадьбы или вместе с ним перед княгиней отвечать!).

Сватались и женились по славянскому обряду со смотринами, «казанием сряды». Предслава, заробев сначала, показалась строгому свату, потом поплыла, понесла себя, развернув плечи и гордо подняв подбородок. Невелика ростом, тонка в талии, легка на ногу. Асмунд, хмурясь, переглянулся с Володиславом, поважничал, прося повернуться невесту и так и эдак, остался доволен.

Кони княжеского поезда ясской породы, малорослы, поджары, в серебрянной и медной сбруе. Сам жених в казовом редром расшитом узорами зипуне, в алой отороченной куницей шапке, в зелёных тимовых сапогах. Нерешительно и неуклюже идёт к крыльцу невесты, будто впервые, слез с седла. Гостей видимо-невидимо — из Корчева, Сурожи, Корсуня и ещё каких-то местных городков, но всех их Святослав не замечает, отвык давно уж робеть на рати, но здесь волновался, облизывая пересохшие губы, сбежал бы, но ноги одеревенели.

И вот он с дружками, перевязанными пёстрыми полотенцами, идёт к невесте. Горница натоплена, повсюду в столицах горят византийские свечи. Вывожальницы ведут к столу невесту. Святослав шагает ей навстречу. Невеста в шитом жемчугом венце, в свите, крытой царьградской парчой, увидев близко лицо жениха, заходится румянцем. Гости восторженно ахают, у жениха на миг останавливается сердце. Любил ли он Предславу? Он сам не знал. Любовь — это, наверное, когда чего-то очень хочется и это тебе нравится, как походы, например. Впрочем, Предслава была красива, лучше многих девок, что он встречал. Сейчас же она была чудо как хороша, и, услышав и почувствовав восторг гостей, не выдержал и гордо расхмылил. Принял из рук невесты чарку, затем, чуть наклонившись через стол, звонко поцеловал её. Володислав, необычайно серьёзный, благословил молодых.

Невесту выводят из терема с закрытым лицом. Светлый её наряд — знак траура, ибо она уже умерла для своего рода. Волхв, что ждёт молодых в храме Перуна, введёт Предславу в киевский княжеский род, тем самым «оживив» её. Сейчас она «мертва» и потому её лицо закрыто плотным платом, потому путь до приготовленного возка охраняют кмети с обнажёнными мечами, священное железо охраняет невесту от козней нежити и чёрной силы, ибо она беззащитна, так как вышла из одного рода и ещё не вошла в другой. Гости громко поют «Славу». После храма они поедут поклониться могилам предков, и уже на пиру, когда всё позади, слушая поздравления, меж печальных свадебных песен, Святослав взглядывал на жену с большим вожделением, любуясь и понимая, что она нравится ему всё больше и больше.

В холодной клети, стараясь не смотреть в глаза мужу, робея перед первой ночью, Предслава стянула со Святослава мягкие сапоги. Из сапог, звякнув, выскользнуло несколько серебрянных щелягов-диргемов — подарок жене за разувание мужа. Положив Предславу на постель и глянув в широко открытые испуганные глаза, он улыбнулся и как можно нежнее шепнул:

— Не бойся!

Казалось, мгновение прошло, когда гости начали бить о стены горшки, принуждая молодых показаться. Святослав, повязав на Предславину рубаху алую ленту, вынес её гостям на показ...

Гуляли второй день. Ряженные гости с гиканьем и посвистом гоняли ряженого, потерявшего ради веселья всякое степенство свата. Догнав, валили и пороли соломенным кнутом. Гости хохотали до упаду, смеялся и сам Святослав, слегка хмельной от выпитой чарки пива, снявшей напряжение первого свадебного дня. Ещё неделю гулял поднятый на уши Тмутаракань, всюду пели песни и орали пьяные.

Близилась весна, и Святослав со своими людьми засобирался домой. Предслава заранее боялась встречи с грозной всемогущей свекровью. Ночью, прижимаясь к мужеской груди, роняла тихие слёзы. Хоть и успокаивал её Святослав, но знала понаслышке, что в суровом Днепровском краю перед Ольгой робеют бывалые воины, и даже внушавший уважительный трепет Асмунд не вдруг одобрил свадьбу.