Святослав (Железная заря)

Княгиня поднялась со своего места и, развернув плечи, гордо и неспеша вышла из палаты, притихшей от такого нежданного и скорого решения. Святослав повёл шеей, отворачиваясь от устремлённых на него взглядов. Мстислав Свенельд рёк общую надежду:

— Слова княгиня сии в запальчивости сказала. Остынет — передумает.

Глава 19

Придя в себя, Ольга поняла, что погорячилась. Первый раз в её прибывание средь Днепровской руси ей дали такой дружный отпор. Но сказанного не воротишь. Весь её двор отъезжал в Киев. Многочисленные возы с добром и челядью Ольга опередила, выехав туда с дружиной.

Старинный храм готов, от коих вели корень русы, на каменном основании возвышался на киевской горе над древним буевищем [40] . Менялись в нём кумиры и последнего называли уже по-славянски — Перуном. Жрецы, узнав, куда направляется княгиня, спешно покинули храм, заперев его хитроумным замком. Кмети по приказу княгини вышибли ворота. К храму стекались хмурые киевсие жители. Ольга первой вошла в святилище, слыша за собой тихие шаги оробевших дружинников. Жертвенные очаги не успели потушить и они отбрасывали отблески на изваяние Перуна, сжимавшего в деснице меч, делая усатое хмурое чело кумира ещё грознее. Княгиня какое-то время смотрела в глаза истукану, будто вела с ним мысленный поединок.

40

Буевище — кладбище.

— Так вот кто мне мешает, — негромко произнесла она, но в тишине голос прозвучал едва ли не криком — стены храма заглушали гомон собравшегося снаружи народа.

— Ратибор, дай мне плеть! — обратилась княгиня к воеводе. До того не сразу дошло, что от него хотят, он, как и остальные кмети, оглядывался по сторонам, желая как можно скорее выйти из того места, куда вход смертным запрещён без разрешения служителей Перуна. Ольга, ощутив в ладони шершавую рукоять плети, обернулась назад ко входу, куда заглядывали самые смелые из пришедших поглазеть.

— Если мой Бог не сможет меня защитить, — сказала она, — то пусть тогда сразят меня стрелы Перуна!

По-женски неумело, но с неожиданной силой Ольга ожгла плетью по деревянному челу. Ничего не случилось.

Сваленного кумира жгли во дворе. Осмелевшие дружинники, уже перешучивались и подзуживали горожан:

— Хранит Бог княгиню! Вот потому нам с нею ваши Боги не страшны!

Дабы окончательно победить суеверный страх верных ей людей и доказать, что она своего, хоть и малого, добьётся, Ольга велела строить себе терем на месте разрушенного храма, сама пока поселившись на Подоле. Мастера купили где-то весной сваленный лес и работали споро — дом рос на глазах. Тем временем уряжались дела с боярами, передавалась часть власти сыну. Недавняшняя пря была почти позабыта. Святослав приехал к матери с женой и маленьким Ярополком, о рождении коего он лично так и не оповестил мать за всеми этими христианскими заботами. Увидев внука, который, ничуть не испугавшись грозной бабки, улыбнулся и потянул к ней ручки, Ольга омягчела.

Беседовали потом уже совсем по-семейному за трапезой. Предслава, осмелев от тёплого приёма, выказала неожиданные знания о стоимости сукон и златокузенных изделий на рынках Корсуня и Сурожи. Святослав, к приятному удивлению, заметил, что мать слушает внимательно, задаёт вопросы. По всему было видно, что опала на невестку спала (слава богам, что базилевс не нашёл невест у себя в Царьграде).

Власть они поделили без спора. Святославу досталось право княжего суда, сбора даней и сбора ратей — большего он и не желал. Взбудораженные толки о разрушении храма Перуну вскоре затихли.

Новый терем срубили о отделали к Корочуну. Слушая, как шумно гуляет на улице народ, Ольга высказалась вслух сенной боярыне, помогавшей ей раздеваться ко сну:

— Даст ли базилевс митрополию?

Не знала княгиня, что за много вёрст отсюда совсем недавно у императора состоялся разговор с патриархом Полиевктом и главами синклита. Как и ожидалось, отцы ромейской церкви отвергли предложение Ольги.

— От тебя ли это я слышу, благороднейший из благородных? — говорил патриарх, гневно сверкнув очами. — Престол митрополита в темной языческой варварской стране?

— Княгиня обещает крестить Русь, — возразил Константин.

— Можно ли верить правительнице, однажды уже отвергнувшей Христа? Её покойный муж и малолетний сын — язычники. И даже если бы один из них, крестившись, предложил бы мне это, я бы подумал, ибо так когда-то сделал болгарский царь Борис, но русской архонтиссе, принявшей (и тебе это известно) христову веру ради укрепления собственной власти, я не верю.

— Мне нужны русские воины, бездарный полководец Константин Гонгила потерял всё войско на Крите, — снова пытается возразить Константин.

— У тебя разве уже нет золота, чтобы нанять воинов? Мы дадим тебе! Но не вмешивай свои мирские заботы во власть духовную! Поверь, открыть на Руси митрополию — означает вконец испортить отношения с Болгарией, и так обижаемой нами, и где митрополии нет!

На этот раз Константин уступил в споре, надеясь в дальнейшем убедить синклит.

Глава 20

Весной растянувшийся по правому берегу Днепра островками-поселениями Киев оживал. На Подоле закипал торг, куда стекались гости из Ладоги, из варягов, болгарских, германских и моравских земель. Хлопали двери лабазов, сновали люди — торговцы и покупатели, птичим граем голосила разноязыкая речь. На вымолах принимали товар. Наймиты таскали кованые медью сундуки, лари, поставы сукон. Купеческий старшина Гордей, наклонившись, смахнул платом с дорогого алого тимового сапога налипший комок грязи. Новгородский купец Ратша Сыч, прицокивая по-вендски, рассказывал:

— В Хорезм ходил летось, да не расторговался. Хазары лодейное три шкуры дерут с нас. На которые рынки у себя вовсе не пускают. В Хорезме всё продал, да едва не в убытке вернулси.

Вчера купцы за встречу устроили братчину [41] . Сыч, которого в Новгороде выбрали старшим купеческого братства, вчера уже рассказывал об этом, но, так как помнил пьяный вечер лишь кусками, то сегодня повторялся.

— Не ты первый жалится, — Гордей прищурился от слепящего солнца, чтобы лучше видеть Сыча. — По ранней весне послы хазарские приходили, так я на прёме том у княгине был. Им путь по Днепру мешает. Для себя они леготу выбивают, грозят с Тмутараканью мир порушить. А нам бы их, гостей с Итиля, на Днепр повернуть, коли ходу туда нет.

41

Братчина — складчина, праздник за общий счет, устраиваемый деревенским обществом, ремесленным или купеческим братством.

— Пустое! — отверг Ратша.

— Не скажи! Царьград Игорь мечом потрясал. Просто на хазар никто ещё не замахивался.

Вчера уже спорили об этом, доказывая друг дружке хмельными криками. Сыч отвернулся, наблюдая, как чалится большая ладожская лодья. Спросил:

— Как батька твой?

— Кончается. Со дня на день ждём, — поморщившись, как о наболевшем и неприятном сказал Гордей.

— Надо всё же переговорить с княгиней, — как будто себе сказал купеческий старшина.

Весна перетекла в лето. Лето стояло доброе, обещая сытый год: дожди налили соком травы, а горячее солнце теперь сушило их, скошенных, на полях. Дурманящий их дух просачивался даже на Гору в открытые окна княгининого терема и отвлекал от повседневных забот. Ольга зимой застудила спину, и болезнь, не отступая, пошла по суставам. Порою ходить, как в недавние времена гордо и прямо, было неимоверно трудно. Гордей, недавно побывавший у неё, преподнёс княгине посох с резным навершьем из рыбьего зуба. Сначала было стыдно в её ещё нестарых летах появляться на людях с посохом, но пообвыклась и ходить стало легче. Они сидели вдвоём в Ольгиной светлице, мать и сын. Святослав — напротив на перекидной скамье, смотрел, как мать перебирает пальцами тонкое полотно — ещё один купеческий подарок — такую ткань, развернув целую штуку, можно сквозь перстень протянуть.

— Вот как делают в восходних землях! Там наши меха скупают, а нам шёлк ихний в диковину!

Княгиня не раз обдумывала за эти дни слова Гордея о походе на Хазарию. Разговор о том среди вятших и купечьих людей шел давно и, как нарастающий топот копыт, на который сначала не обращаешь внимания, становилась всё слышнее. Купец, как и его покойный отец Михаил, умел красиво убеждать. Война была чужда Ольге, но здесь ей было ясно, что удачный поход принесёт большую выгоду Руси, не учитывая того, что крупные ратные успехи заставят соседей смотреть с большим уважением. Догадывалась Ольга, что Гордей либо кто ещё до него раньше говорил с её сыном, для которого, как и для Игоря, воинская слава не даёт спать спокойно. И Святослав ждал от неё теперь речей.