Святослав (Железная заря)
Шрифт:
Святослав внимательно посмотрел на Икморя.
— Чего это ты к хазарам любовью вознёсся? Мало они славянской да русской крови попили?
Показалось Тмутараканскому архонту, что в голосе князя прозвучала насмешка.
— Что до славян, так и мы грабили их, пока отец твой не стал славянским князем и не запретил разорять их земли, — возразил он.
Потом после пира, за полночь, продолжили разговор в по-валуше архонта при свете витой цареградской свечи, стоявшей в серебряном стоянце. Два князя, два мужа, говорили не стесняясь обо всём наболевшем, что не выложат никому другому.
— Вот ты давеча попомнил отца моего и славян, —
Князь помолчал, глядя как стекают капли воска по свече. Зачерпнул корцом пива и продолжил:
— Олег всех в руке держал, сами ромеи его светлым князем называли, а теперь все поврозь. Вот если бы я сел на Дунае... Там земля богата, народ идёт из русов, вендов, датчан, урман, свеев, франков. Я ведь по матушкиной родове и на Болгарию право имею.
— Эва! — воскликнул Икморь.
— Болгарские цари да князья рассорились все друг с другом. К нам комитопулы послов слали, слыхал? У матери помощь просили против Петра, но она отказала им. Я бы не отказал. На хазар трудно войско собиралось, никто особо и не верил, отвыкли от больших ратей и побед. А теперь верят и пойдут многие.
— Уж не Болгарию ли воевать собрался?
Святослав, помешкав, вздохнул и отмахнулся:
— Пустое. Ромеи не дадут, они с Петром одним вервием повязаны.
Пламя свечи колыхнулось от дыхания Икморя, придвинувшегося поближе. Жёлтые огни плясали в глазах архонта.
— А ведь не усидишь ты дома, княже. Когда пойдёшь на рать, зови. Многие нынче пойдут за тобой после хазарского похода и многие тебя уважают.
— Благодарствую на добром слове...
Дружина Святослава тронулась в Киев, когда встали реки и были наезжены дороги, так и не дождавшись хазарского посольства.
Глава 4
Казалось, годы мало изменили мать. Стала даже прямее, строже, хоть и прибавилось морщин на лице, только зелёные глаза потускнели. Встретила на крыльце, обняла сына и только когда пошли в терем, Святослав заметил, как тяжело она опирается на посох, видимо, ноги стали плохи. После, выпарившись в бане, сидели вдвоём в светёлке. Для Ольги подробности похода уже известны да и неинтересны, у неё больше своё, житейское. Потому, не дав выговориться сыну, начала первая:
— Предслава, жена твоя, умерла. Ведаешь?
Святослав опустил голову, пряча равнодушные глаза. Любил он когда-то тихую нравом и добрую Предславу. Или нет? Закаменело сердце и ушла жалость, которую силился в себе вызвать.
— Понесла она от тебя и померла от родов в муках. Девочка ещё день прожила.
Будто с укоризной говорила. Впрочем, Ольга по-другому не умела. Годы власти, когда надо всегда говорить последнее, решающее слово, разучили даже с сыном разговаривать по-матерински.
— Малуша как?
— А что с нею станется? Про детей спроси.
Не дожидаясь ответа Святослава, ударила в медное блюдце. Вошла сенная боярыня, увидев князя, поклонилась в пояс.
— Приведи Святославичей на погляд.
Пока
ходили за княжичами, второй раз за сегодня улыбнулась (первый был при встрече):— Старший твой, Ярополк, разумен. По-гречески говорит и читает уже. Норовом бы покруче, но при разумных боярах, может, и лишним будет.
После бани было жарко, Святослав расстегнул плавый [59] домашний зипун, обнажив белую рубаху. Ольга рассказывала, как хорошо и вовремя собрали дани, Добрыня, брат Малуши, направлен наместником в Новгород, а Лют, сын Мстислава Свенельда, сидит в древлянском Овруче, там собирает кормы, как делал его отец.
59
Плавый, половый — светлый.
Наконец привели детей. Ярополк, вытянувшийся за время отсутствия князя, красивый, стройный, белый лицом, степенно и с достоинством поклонился отцу. Чернявый в покойную мать Олег, поведя разбойными глазами, кинулся к Святославу на шею. Князь, засмеявшись, подкинул семилетнего пострела под потолок, поймал на одну руку, балуясь силой. Опустил на пол, легонько шлёпнув по спине, присказав: «Воин растёт!» Олег одним прыжком оказался около Владимира. Толстощёкий Володька стоял набычившись, хмуро глядя на отца. Мамка пихала его к Святославу, но он, упираясь и невольно делая шаг, снова отходил назад. Олег потянул его за руку в сторону отца и, поняв, что бесполезно, дёрнул за чуб. Вспыхнувшую драку тут же развели. Ярополк по отечески пожурил Олега:
— Нельзя, брат твой!
Святослав, хмуро глянув на мамку, сказал:
— Отдельно, что ли, Владимира от братьев держите? Смотрю — одичал совсем. Что молчишь?
Мамка металась глазами то на княгиню, то на князя.
— На ученье вместях, да на ратоборстве.
— Теперь вот что, — продолжил Святослав, — жить им всем вместе, в тереме одном. Мало ли что с нами произойти может, а они раскоторуют потом друг с другом. Ясно?
Мамка ещё раз глянула на Ольгу, но та молчала, лишь плотно сжав губы.
— Надолго ли вернулся? — спросила княгиня, когда увели детей.
Святослав вздохнул, откинулся на лавке, подперев стену. Ольга, дожидаясь ответа, окинула взглядом сына. Да, это был её сын, во всём: в сильном стройном теле, в мощных руках воина, в этих небесных усталых глазах. Не заметила, как возмужал. Вдруг захотелось прижать его к груди, как когда-то в далёком детстве, но ведала, что не позволит, взрослый, суровый витязь сын.
— Народ радуется, что сокрушили врага старинного.
Всегдашняя строгость, без которой нельзя было представить княгининого голоса, вдруг исчезла, изумив Святослава.
— Киев стали расстраивать, удобнее он как столица, нежели чем Вышгород. Остаться бы тебе надо, сыне. Мои годы уж не те, а тебе княжить.
— Ярополк, вон, растёт. Смышлён, тебе замена достойная.
— Ты князь! Не воевода, князь! — и заговорила тише. — Крещён твой сын. И тебе креститься надо. Не смотри на меня так! Крещение — не только свет, но и ученье, торговля, подъём городов. Оно идёт по миру неотвратимо, и скоро крещёные страны будут токмо друг с другом сношаться. Не идут к нам с Царьграда, с Херсонеса, из Болгарии из Оттонова цесарства. Загниём здесь с болванами деревянными, пока только на мечах и держимся, а что будет через сто лет? Двести? Крестились угры, чехи, ляхи и нам надобно.