Святой Георгий и гунны
Шрифт:
Чей «наш?» Спросить уже не у кого, бабушки давно нет с нами. Осталось ощущение тайны, которое до поры до времени дремало где-то в подсознании, никак себя не проявляя.
Святой Георгий оплечный. Монастырь святой Екатерины на горе Синай. Кон. XII – нач. XIII в.
Сейчас, оглядываясь назад, вижу, в истории с Георгием ничего не происходило случайно. Потому и давалось всё непросто, с напряжением. Чтобы прочитать и осмыслить
Опыт, мудрость пришли не сразу, долгой оказалась дорога к Георгию. Мои книги, как вехи, отмечают путь к нему. В этом многолетнем странствии постепенно открывалась взаимосвязь событий, их начало и конец в картине Времени.
Память сердца живою водой омываю –Открывается прошлого тайная суть.Столько лжи… Я пишу свои книги, страдая.О, ожившая память, полынный мой путь!Так сказал один из читателей о моих поисках.
И в самом деле, постичь тайнопись жизни святого Георгия было непросто. Трудности преодолевал терпением и болью. С каждой новой публикацией все острее чувствовал ответственность за любое сказанное слово. «Полынный мой путь» – так назвал очередную книгу, а это 960 страниц текста. Она стоит в ряду с «Азиатской Европой» – еще 1128 страниц.
Полынный мой путь…
Сейчас понимаю, в то далекое странствие позвал меня голос крови. Зов у нее особенный. Удивительный. Слышимый через века! Он передается по наследству, каждому человеку. Теперь твердо знаю, кровь, переходя от отца к сыну (и так из поколения в поколение), помнит прошлое. И когда она просыпается, зовет, происходит невероятное! Кровь та стынет в жилах, ею обливается сердце, воспламеняется память, ее восторги рвутся наружу.
Кровь, которая кипит и которая вещает, и ее понимают лишь двое – ты и она.
Что-то подобное случается, но не часто. И это, похоже, случилось со мной. К тому времени я был увлечен страницами собственной родословной. «Кто есть я? Что есть мои корни?» – эти вопросы доступны каждому. Они, собственно, и увлекли меня в мир Великой Степи…
Я родился и вырос в Москве, окончил университет, защитил диссертацию, а жил со знанием того, что предков и родственников у меня нет, что наш род затерялся где-то на дороге времени. Осталась лишь фамилия, которая началась после 1917 года.
Прошлое жило в подсознании, среди догадок, рождая порой чувство одинокости и неуюта. А почему, не понимал. К счастью, тогда и заговорил голос крови – тихо, едва слышно. Голос, не знакомый прежде, мягкий, распевный, родной, он наполнял душу радостью. Я прислушивался, как мог, боясь пропустить даже единое слово.
По его зову поехал на родину предков, в дагестанский Аксай, там и проснулся, словно от чужого сна избавился. Я утешился, отдав сердце этому миру, и вернулся другим человеком: у меня есть родословие, предки, я почувствовал их тепло, и от этой мысли было теплее на душе. Легче стало дышать…
В Москве засел в Военно-историческом архиве – готовил очерк для журнала «Вокруг света». Аджиевы были далеко не последними людьми в обществе, служили в Собственном Его Императорского Величества
Конвое в Петербурге, представляли аристократию Кавказа. Потомственные военные или духовные лица, они оставили след в истории Дагестана и России.Дальше – больше. Захотел узнать о своем народе, о кумыках. Это тюрки, заселившие степи и предгорья Южной России. Вот здесь и столкнулся с удивительным – мой народ не знал своей истории. Как и я. Когда-то на Руси нас называли половцами, только кто помнит? Да и вспоминать не принято. Теперь мы – убитый молчанием народ.
Считается, что кумыки вышли на историческую арену к концу XVIII века, когда царские войска уже готовили оккупацию Кавказа. Получалось, до этого нас как бы и не было. Почему?
Ответ, который предлагала российская историография, поражал нелогичностью: концы не сходились с концами. Для меня, географа, имеющего представление об экономико-математическом моделировании, огрехи «официальной» версии были очевидны. На ней модель не построишь, модель понимания событий. Научный подход к проблеме делал этот вывод очевидным.
Однако к объективному мнению примешивались и чисто человеческие чувства, какой-то невероятный сплав восторга, гнева, протеста. Я искренне восхищался предками, возмущацлся всеобщим незнанием своих корней и страстно желал покончить с вековой ложью. Таким был мой настрой, когда начал писать о своей поездке в Аксай, таким он остается по сей день.
«Кумык из рода половецкого, или Открытие самого себя» назывался мой очерк в журнале «Вокруг света», с него веду отсчет тюркских страниц в книге моей жизни. Это был прорыв в сознании и одновременно шаг в неведомый мир.
Половец. Реконструкция Г. В. Лебединской по черепу, найденному в погребении близ села Квашниково. Саратовская область. XII–XIII вв.
С той поры смотрю на мир совсем другими глазами, и на Россию тоже. Она – моя Родина, здесь родился, учился, живу. Важно понять простую истину: российская история – это твоя история, и она стала другой – живой, своей, если хотите. Сознание просветлело, когда упали вериги 1917 года.
Теперь я знаю, в каких сражениях участвовали мои деды и прадеды. Их сражения стали моими сражениями. Как и вся история России… пусть кровавая, пусть противоречивая, но своя. Буду спорить, могу сомневаться, но лжи и клевете не место в той Истории. Россию надо защищать, а лучшая защита – правда.
Тогда и дал себе клятву, которой следую безоговорочно, – не лгать, не подстраиваться, не угождать даже себе. Писать правду, приятную и неприятную. Интересы побеждают на мгновение, правда – навсегда. С этим убеждением живу…
Очерк о кумыках переполошил редакцию журнала. Историки «патриотической ориентации» слышать не хотели, что есть на свете тюркская культура, что тюрки – отнюдь не «дикие кочевники» и не «поганые татары»… Сейчас даже представить трудно, с каким незнанием мы жили. А было это в 1991 году.
Тогда и нашел свою тропу в науке, отправившись в дальнюю дорогу, в страну по имени Прошлое. Так Судьба вывела на полынный простор, навсегда превратив в пленника Половецкого поля…