Святой и грешница

— Ну, хорошо, я пойду с вами. Я не упущу возможность увидеть ваше поражение, — и добавил, обращаясь к девушкам: — Подождите меня здесь.

Какое-то время после ухода секретаря и капитана девушки не двигались с места, но затем решились обойти башню. Элизабет чувствовала себя слабой и больной. Ей было так плохо, что, казалось, в любой момент может стошнить. В голове стучало, мелькали смутные картины, голоса, перекрикивая друг друга, смешивались в какофонию.

— Эй! Что с тобой?

Элизабет тряхнула головой, чтобы разогнать видения.

— Все в порядке, правда! Что ты сказала?

— Я жаловалась, что это все долго тянется, и предложила поставить спорщиков перед свершившимся фактом.

— Ты хочешь, чтобы мы сами отдали корзину советнику? — У Элизабет перехватило дыхание.

Грет посмотрела на прилегавшую к главной полукруглую башню, на которую указывала Элизабет.

— Да!

Элизабет сглотнула.

— Не знаю, простят ли нам это.

— Но нам не известно, кто выйдет победителем конфликта. Готова поспорить, что злобный секретарь не позволит нам передать корзину в случае своей победы!

— Наверное, ты права, — выдавила Элизабет, одно воспоминание о нем усиливало ее тошноту.

— Тогда пойдем! — Грет взяла корзину и проскользнула внутрь башни. Узкая винтовая лестница вела к площадке, откуда деревянные ступеньки поднимались к мостику, опоясывавшему здание, который они видели с улицы. Во время войны там располагались стражник, следивший за перемещениями врагов, и горнист, а в мирное с помощью горна сообщали о завершении ночного покоя, обеде или отходе ко сну. Внизу, там, куда попали девушки, находился вход в темницу.

Элизабет дрожащей рукой указала на круглое отверстие в полу.

— Здесь.

Грет опустилась на колени и наклонилась.

— Я ничего не вижу. Принеси лампу со стены.

Элизабет глубоко вдохнула и поднесла к отверстию зажженную лампу.

— Советник Майнталер? Вы там внизу? — крикнула она.

Некоторое время было тихо, но затем голос приглушенно произнес:

— Да, я здесь, — и печально добавил: — где мне еще быть? Ты кто?

— Это Элизабет и Грет.

— Элизабет? — повторил он недоверчиво.

— Да, Элизабет, Лиза из борделя у еврейского кладбища. Вы меня не помните?

— Разумеется, я тебя помню, но что ты здесь делаешь?

— Мы принесли еду и одежду, чтобы облегчить вам плен. Сегодня Рождество, разве вы не знаете?

Грет нашла веревку и уже привязывала корзину. Медленно они спустили корзину через дыру, пока она не коснулась дна.

— Рождество, — повторил советник.

В темницу попадало мало света, но Элизабет показалось, что он очень похудел. Его одежда превратилась в лохмотья. Дрожащими руками он достал еду, вино, одежду и одеяло.

— Ты уверена, что вы не ангелы, которых прислал мне Господь, чтобы придать мне мужества?

— Нет, мы не ангелы, вам это известно, — засмеялась Элизабет. — Ваша семья передает вам подарки, потому что их приход сюда сопряжен с опасностью.

Советник громко всхлипнул, быстро надевая чистую рубашку и камзол.

— Нам нужно идти, — напомнила Грет и вытянула пустую корзину наверх. — Получится нехорошо, если нас здесь застанут. Чего доброго, еще заберут у него вещи!

Элизабет неохотно кивнула.

— Желаю вам всего доброго и Господнего благословения в праздник. Мы будем молиться, чтобы епископ одумался и отпустил вас.

— Да, помолитесь, — согласился советник. — И скажите моим детям, чтобы не теряли надежды. Я их люблю и скоро к ним вернусь!

Девушки обменялись с ним парой слов на прощание и поспешили вниз по винтовой лестнице. У входной двери Элизабет внезапно натолкнулась на капитана.

— О, извините!

— Что вы здесь делаете?

Элизабет и Грет постарались не показывать, что они виноваты. Грет спрятала пустую корзину под платье. Капитан пришел не один. Вместо худощавого писаря он привел несколько вооруженных мужчин.

Что это значило? Он хотел арестовать их и бросить в темницу к советнику? Но они не сделали ничего незаконного! Или, по крайней мере, ничего такого, что каралось бы так сурово!

— Епископ Иоганн фон Брунн в своей бесконечной милости решил освободить из-под стражи советника Майнталера.

— Что?! — одновременно выкрикнули девушки и недоверчиво уставились на капитана. Он решил жестоко подшутить над ними?

Но он кивнул с серьезным выражением лица и протянул им заверенный печатью документ.

— Сегодня Рождество! Праздник милости и прощения. Как и Господь, наш епископ решил воспользоваться праздником, чтобы показать городу, что он милосердный правитель и город несправедливо от него отвернулся.

— Меня сейчас стошнит, — произнесла Грет едва слышно.

Элизабет наступила ей на ногу. Хотя она была того же мнения относительно чувства справедливости и великодушия епископа, но все же это был неподходящий момент для того, чтобы высказывать такие нелицеприятные мысли о епископе в его крепости.

— Когда его отпустят? — спросила Элизабет.

— Прямо сейчас. Я как раз направляюсь в башню, чтобы поднять его наверх. Если хотите, можете подождать здесь.

Элизабет кивнула.

— Да, мы проводим его до города.

Им не пришлось долго ждать, пока стражники выведут советника из башни. Ганс Майнталер, жмурясь, остановился у входа. В лучах яркого солнца зимним днем он выглядел еще более жалким, чем казалось в темнице. Несмотря на чистую рубашку и новый камзол, муки тюремного заключения были отчетливо видны на нем: грязные щеки запали, волосы и бороду не подрезали и не мыли, наверное, с августа. Одежда болталась на его истощенном теле. Кожа на не покрытых грязью участках приобрела нездоровый желтоватый цвет. Неуверенно ступая, Ганс Майнталер приблизился к девушкам, двумя руками прижав к груди документ об освобождении.

— Не знаю, как вам это удалось, но Бог вознаградит вас за это, — сказал он дрожащим голосом.

Элизабет подхватила его, когда он споткнулся. Как же он похудел!

— Мы ничего не сделали. Епископ помиловал вас.

— Идите уже, — резко сказал капитан, заметив на пленнике чистую рубашку и прикрытую корзину, которая казалась на удивление легкой.

Девушкам не нужно было дважды повторять. Они с двух сторон взяли Ганса Майнталера под руки и повели его в Вюрцбург. Лишь дойдя до его дома, они отступились.