Святой нашего времени: Отец Иоанн Кронштадтский и русский народ
Шрифт:
«Графиня Лоло: Это феномен и страшный феномен. Подумайте: 23 года, красавец и монах…
Князь Анатоль: Le p`ere Jean en beau et en jeune.
Княгиня Тата: Ах, какой там p`ere Jean, это что-то совсем особенное, и страшное, говорят, и обворожительное»{850}.
Однако главная критика в адрес о. Иоанна была вызвана очевидным противоречием между славой святого и его связью с «Союзом русского народа».
Газеты левой направленности и бульварные издания подразумевали, что от других церковников только и следовало ожидать, что они поддержат какую-нибудь правую организацию, однако такое поведение человека, всенародно признанного святым, являлось странным и компрометирующим. В газете «Русское слово» сообщали, что Общество студенческой взаимопомощи в Архангельске проголосовало за исключение о. Иоанна Кронштадтского из своих рядов из-за его политических взглядов и вернуло его пожертвование
«Я нисколько не удивляюсь, что проживающие в России иностранцы совершенно отказываются понимать современные русские газеты… в их здоровую голову просто не входят те противоестественные комбинации, которыми так переполнена современная русская жизнь. Например: Боголюбивый пастырь Иоанн Кронштадтский освящал знамена “истинно-русского” народа и читал ему “истинно-русские” лекции. Как может праведный Иоанн Кронштадтский себя компрометировать связями с Союзом русского народа?»{852}
Самое серьезное обвинение состояло в том, что, поддерживая «Союз русского народа», о. Иоанн косвенно оправдывал политические убийства и погромы (впечатление усиливалось звучавшими ранее из уст пастыря пожеланиями смерти Толстому и его упоминаниями о том, как Моисей усмирял бунт путем насилия). В газете «Перелом» в номере от 7 декабря 1906 г. прозвучало такое обвинение: «Отчего же вы молчите и не подвергаете церковной каре “известного” кронштадтского протоиерея Иоанна Сергиева, который на днях пред лицом всей России благословлял погромные знамена и убийства?»{853}
Конечно, о. Иоанн не благословлял убийств, но его связь с «Союзом» была как бельмо на глазу — и уместно задаться вопросом, почему. Церковник, поддерживающий ультраправую политику, — явление, в котором не было ничего необычного{854}. Однако тот факт, что радикалы обозвали о. Иоанна «черносотенцем» (определение, столь настойчиво тиражируемое советскими историографами, что можно подумать, будто о. Иоанн и «черносотенец» — это синонимы), очень примечателен, если учесть, насколько незначительной была политическая активность о. Иоанна{855}. Он не имел никакого отношения к Думе; он также не принимал участия в разработке стратегии и в демонстрациях «Союза русского народа», в отличие от о. Иоанна Восторгова и монаха Илиодора{856}. Помимо всего прочего, в 1905 г. о. Иоанну было семьдесят семь лет. Он постоянно жаловался на физические недомогания и хотя официально являлся членом Святейшего Синода, не посетил ни одного заседания — по болезни — притом, что прежде только и мечтал об этом. Он был слишком слаб, чтобы участвовать в собраниях и демонстрациях{857}.
Насколько ограниченной была готовность о. Иоанна принимать какое-либо активное участие в неспокойной политической жизни первой русской революции, обнажилось с болезненной остротой во время мятежа кронштадтских моряков в октябре 1905 г. После этого события стало ясно, что его осудят в любом случае — предпримет ли он какие-то политические шаги или промолчит. Вместо того чтобы попытаться утихомирить толпу, о. Иоанн предпочел уехать из Кронштадта до тех пор, пока восстание не будет подавлено. Радикальная пресса нещадно высмеивала его поступок; в нескольких ведущих сатирических журналах были опубликованы карикатуры, на которых изображалось его «постыдное бегство».
Так, 5 ноября 1905 г. в «Стрелах» был помещен на обложке карандашный рисунок с изображением о. Иоанна, спасающегося бегством из мятежного Кронштадта, с подписью «уклонися от зла и сотвори… благо» (ироническая перифраза слов Псалтири 33:15); в «Пулемете» опубликовали издевательскую статью с подзаголовком «Исход из Кронштадта»{858}. Появлялись и политические пасквили на о. Иоанна: такова, например, «Министерская жалоба» А. А. Вейнберга:
Матросы обратились в банду, Кто был сапер — стал хулиган, Мятежный Шмидт берет команду, Бежит блаженный Иоанн{859}.Поэт Саша Черный в своем стихотворении 1906 г. «Кому живется весело?» называл о. Иоанна в одном ряду с представителями полиции, государства и всех остальных властных институтов царской России:
Попу медоточивому — Развратному и лживому, С идеей монархической, С расправою физической… Начальнику гуманному, Банкиру иностранному, Любимцу губернатору, Манежному оратору… Сыскному отделению И Меншикову-гению; Отшельнику Кронштадтскому, Фельдфебелю солдатскому… Всем им живется весело, Вольготно на Руси…{860}Даже «Санкт-Петербургские ведомости» отмечали, что духовенство собора св. Андрея — за исключением о. Иоанна, который уехал поутру, — организовало крестный ход, пытаясь переубедить мятежников, но безуспешно{861}. Несмотря на то что почти все упрекали о. Иоанна за исчезновение из Кронштадта в самый критический для города момент, другие радикально настроенные журналисты, как ни странно, обвиняли «отца Иоанна и его хулиганов» в организации беспорядков, которые «политически сознательные среди солдат» пытались усмирить{862}. Даже Троцкий повторил это обвинение, написав, что большую роль в событиях сыграли «банды хорошо известного чудотворца Иоанна Кронштадтского», которые увлекли за собой самых невежественных матросов{863}. Но обвинение в подстрекательстве к бунту было, вне всякого сомнения, абсурдным. На деле, как утверждали многие газеты радикальной направленности, отказ о. Иоанна от решительных действий подпортил ему репутацию: «О. Иоанну Сергиеву уже не шлют больше пожертвований из недр провинции. После его бегства из Кронштадта слава его поблекла. Босяки… приуныли. Раздача им денег прекратилась»{864}.
Даже сторонников о. Иоанна расстроили его действия во время мятежа. Так, журналист М. О. Меншиков, который прежде с таким пылом писал о святости о. Иоанна, воспринял его отъезд из Кронштадта во время мятежа еще более серьезно, чем его коллеги из радикального лагеря. 30 октября 1906 г. он с горечью писал в «Новом времени»:
«Прежде всех мне приходит мысль в эти мучительные дни о. Иоанн Кронштадский. Вот кто должен пережить горькие минуты! Прослужить полстолетия в Кронштадте, четверть века пользоваться славою всероссийского чудотворца, приобресть всемирную известность, создать громадное к себе паломничество… и быть вынужденным убедиться, что ближайшее его стадо — 15 000 взбунтовавшихся матросов — лишены всякой религии, всякой духовной дисциплины, всякого уважения к нему, угоднику Божию, — как ни хотите, это тяжело. Говорят, о. Иоанн пытался обратиться к бушующей толпе, но до такой степени неуспешно, что вместе с массой бегущих из города жителей уехал из Кронштадта. Не знаю подробностей, не смею утверждать — но если правда, что пастырь душ бросил свое стадо в эти страшные, сатанинские дни, — каково ему, глубоко верующему, выйти пред престол Божий и поднять глаза к небу?
Скажут: о. Иоанн — приходской священник, а у матросов свое духовенство, свой протопресвитер. Да, — но о. Иоанн знает, не может не знать, что все эти протопресвитеры и митрополиты, его современники в сравнении с ним ничто. На них нет этой высшей апостольской благодати — дара исцеления, они не творят чудес… Из всех живущих только он может быть уверен, что пред его изображением после смерти будут гореть лампадки и к нему будут возноситься горячие мольбы. Знать все это и видеть, как в сущности далеко стоял он от ближайших к нему душ… тяжело!»{865}
Здесь Меншиков косвенно обозначил причину, по которой именно о. Иоанна журналисты избрали мишенью для антиклерикальных нападок. Несмотря на то что другие представители Церкви занимали куда более активную политическую позицию, нежели о. Иоанн, только его считали святым и предъявляли к нему соответственные требования. В воспоминаниях большевиков-агитаторов нередко упоминается, что их тревожили высказывания рабочих: «Но среди них (духовенства. — Н.К.) есть праведники — то есть о. Иоанн Кроншадтский»{866}. Поэтому, хотя титул «черносотенцев» заработали и другие клирики, авторитет их был далеко не столь велик, как у о. Иоанна, что и сделало его мишенью для резкой критики.
Интересная деталь: будучи когда-то весьма чувствительным к критике, теперь он на удивление стойко переносил явное унижение. Батюшка писал игуменье Таисии после того, как она сокрушалась по поводу издевательств «злых людей», и говорил, что он по-прежнему «раб Божий». «В Господе моем Иисусе Христе я легко переношу все издевательства надо мною людей лукавых… — признавался ей пастырь, — Господь им отмстит за меня, ибо касайся меня злобно — касается в зеницу ока Божию». Признавая отпадение от него последователей из высшего общества, он замечал, что простой народ и дети по-прежнему к нему стекаются{867}.