Святой вечер

— А это за Лирику.

Я провел лезвием по его коже и увидел, как его кровь покрывает мою руку.

Я где-то читал, что либо ты умираешь героем, либо живешь достаточно долго, чтобы увидеть, как ты становишься злодеем. Я только что убил монстра, чтобы спасти девушку. Какого черта это сделало меня героем?

***

Несколько часов спустя, когда мои руки были чистыми, а мысли спокойными, я лежал в постели с Лирикой, проводя кончиком маркера по ее обнаженному телу. Ее сладкий аромат витал вокруг меня, а ее рот расплывался в великолепной, блядь, улыбке, от которой мой член становился твердым.

— Куда ты ходил сегодня? — спросила она, когда я нарисовал еще одну розу на ее ключице.

Уже распространилась новость о том, что Малкольм Хантингтон погиб в тюремной драке.

Жаль.

Я омрачил свою душу его кровью, но я не хотел, чтобы она была рядом с этими тенями. Поэтому я сделал то, что умел лучше всего. Я отвлек ее.

— Просто немного дерьма с Чендлером, — сказал я, проводя языком по тонкой колонне ее горла.

Она приподняла бедра, лишь малейший намек, но я поймал его.

— Твоя киска умоляет о моем члене. — Я провел зубами по ее челюсти и нарисовал еще одну линию карандашом. — Ты этого хочешь, детка? — Я прикусил ее губу. — Это то, о чем ты просишь?

Еще одна линия. Еще одна метка. Еще одна буква. Все в идеальном дизайне между ее грудей.

Она потянулась и схватила меня за задницу, прижимая мой член к своей киске.

Я взял ее запястья в одну руку и держал их над ее головой. — Еще нет. — Я ухмыльнулся. — Я почти закончил.

Лирика выгнула спину, вжимаясь в меня своими идеальными сиськами. Ее тело было опасным гребаным оружием, и она знала, как им пользоваться.

Я наклонил голову и прикусил ее сосок. — Нет. — Я провел еще одну линию по ее грудине. — Блядь. — Еще одна линия ниже. — Пока. — Еще несколько линий чуть ниже пупка, и я отпустил ее запястья.

Я зажал маркер между зубами, затем вытащил ее из кровати и потащил в ванную.

Когда я включил свет и встал перед зеркалом, у нее перекосило рот.

Вдоль ключицы я написал те же римские цифры, что и всегда. Вся верхняя часть ее груди была усыпана розами, охваченными пламенем, потому что это и есть наша любовь — прекрасная и хаотичная, а по центру сисек до пупка были слова «Выходи за меня замуж».

Слезы навернулись ей на глаза и хлынули на щеки. Я смахнул их большим пальцем, а затем размазал их по губам так же, как я сделал это с ее кровью в первую ночь, когда прикасался к ней.

— Я люблю тебя, Лирика Мэтьюс. И не только потому, что ты чертовски совершенна или потому, что ты так сжимаешь свою киску, когда я глубоко погружаюсь в тебя. Я люблю тебя, потому что мы чертовски беспорядочны. Но, блядь, это прекрасно. Я люблю тебя в свете... и в темноте. Я не знаю, к какому дерьму мы идем, но я знаю, что хочу сделать это с тобой. Я хочу делать это с тобой всегда.

Она приподнялась на цыпочки и прижалась своим ртом к моему.

— Это значит да? — спросил я с ухмылкой.

— Да. — Она посмотрела на меня ярко-голубыми глазами, и меня поглотила вся надежда, которую они хранили.

Я взял маркер и провел линию вокруг ее пальца. — Завтра мы купим тебе настоящее.

После «смерти» Татум я остался единственным наследником Хантингтонов. Я не только унаследовал место отца в Братстве, но и получил тонну денег, которые, как он думал, он скрывал. Все незаконное дерьмо, которое не ушло прямо к моей маме — которая была свободна жить своей жизнью теперь, когда отца не было рядом, чтобы выдвигать требования — было моим. У Лирики могло быть пять гребаных колец, если бы она захотела. Черт, я бы купил ей десять — по одному на каждый палец.

Я бросил маркер на стойку, затем обхватил ее затылок и прижался ртом к ее рту. Я не ждал больше ни секунды, чтобы попробовать ее на вкус. Ее тело прильнуло к моему, а ее руки сжимали мои волосы. Это было отчаянное, пылкое столкновение языков и разбитых губ. Когда я отстранился, у нас обоих перехватило дыхание.

Она бездумно провела кончиками пальцев по ключицам. — Могу я тебя кое о чем спросить?

— Только если это касается моего члена... — Я потянулся и провел кончиком пальца по ее киске. — ...и этой киски.

Она откинула голову назад на мою грудь, когда я просунул палец внутрь. — Что означают римские цифры?

— Это дата похорон твоей матери, когда ты взяла меня за руку и попросила бежать с тобой. — Я приподнял ее и поставил ее попку на стойку в ванной. — В тот день ты вырезала свое имя в моей душе.

Она обхватила меня ногами за талию, а руками за шею. — Ты все еще будешь бежать со мной?

— В том-то и дело, Птичка. — Я придвинулся ближе к ее ждущему телу. — Я именно там, где хочу быть. — Я схватил ее за задницу и притянул к себе. — Нам больше не нужно бежать.

КОНЕЦ

Чендлер

Раньше я боялся своего отца. Большую часть моей жизни Пирс Кармайкл был пугающим и мстительным человеком.

Пока я не решил тоже стать пугающим и мстительным.

— Это какая-то шутка? — спросил Малкольм Хантингтон, когда мы стояли в театре Линкольна, все трое в ряд, как в каком-то гребаном супергеройском монтаже. Он был потрясен. Это было заметно по его голосу.

Я не винил его. Он только что видел, как его дьявольский план разрушить жизнь его сына рассыпался на куски у него на глазах. А потом он стал свидетелем того, как тот же сын всадил пулю в мозг другого человека.

Линкольн вернулся наверх, чтобы проверить Лирику, пока мы заканчивали дела внизу. Он сделал свою часть работы... пока что.

— Это было бы удобно, не так ли? — ответил Грей, когда мы вышли из тени и оказались на виду.

Они стояли там — мой отец, Малькольм и король Айелсвика — с челюстями и расправленными плечами, словно приготовившись к битве.

Мы принесли эту гребаную войну. В этом мире власть не была привилегией или правом по рождению. Она принадлежала тем, кто был достаточно храбр, чтобы взять ее.

Малкольм наклонил голову и сузил глаза. — Ты ожидаешь, что нас запугают мой сумасшедший сын и какой-то двойник Каспиана Донахью?

Рот Каспиана искривился в горькой ухмылке. — Так вот кем вы меня считаете? — Он шагнул ближе, позволяя Малкольму посмотреть ему в глаза.

— Это невозможно, — сказал Малкольм.

— О, это чертовски возможно. Просто спроси моего отца. Он был удивлен не меньше, чем ты. — Каспиан ухмыльнулся. — О, подожди. Ты не можешь.

Глаза Малкольма расширились от понимания.