Святой Вроцлав
Шрифт:
— Я знаю, что тебя все это очень тронуло, — осторожно произнесла она. — Бети, если бы я только знала, что все это так кончится, а бы на все плюнула. Ради тебя, не ради нее.
Беата склонилась к подружке.
— Она сбежала. А мы остались. И того здесь нет, потому что мы находимся в Святом Вроцлаве. Обе. То место, — она шмыгнула носом, наконец расплела ладони, зато вонзила ногти в кожу на коленях, — забрало нас вместо нее. Вот почему оттуда никто не возвращается, а? Ты думала над этим?
— Нет, не думала. — Люцина пила все быстрее. Ладно, она ее выслушает. Пообещает, что как-нибудь придет в гости, и исчезнет. Быть может, стоило бы позвонить родителям Беаты, сказать, что у доченьки шарики за ролики поехали, и таким способом сделать хоть что-то хорошее.
— Люди не возвращаются, потому что не знаю, что они там. Это иной мир, не такой, как наш,
Ее ладони направились вверх, к лицу Люцины. Та отставила коктейль, сигарета упала в пепельницу.
— Не знаю, все ли так будет. Только я предпочла бы остаться. Здесь.
— Знаю! Знаю! Но для тебя мир тоже изменится, раньше или позже он меняется для каждого. Котик. Котик, — смеялась Беата, — у нас остается еще одна надежда. — Кончиками пальцев она коснулась щеки Люцины. — Гоха — девочка хорошая. Дура, но добрая. Она нас ищет, ты знаешь? Потому-то я ее и вижу. Она снаружи и пытается нас вытащить. Она спасет нас. Только я вот думаю, — она приложила подруге голову к груди, обняла ее, — что нам нужно всегда держаться вместе. Всегда, иначе она найдет только одну из нас.
— Ты выставляешь себя на посмешище.
— Посмешище, в отношение чего? Этого ведь нет! — Беата вскочила на ноги и метнула бокал в сторону телевизора, по счастью промахнулась, и стеклянные осколки посыпались на пол. Охранник направился в их сторону.
— Оставь меня! — попросила Люцина. Она схватила сумочку и начала отступать задом, не спуская глаз с Беаты.
— Спасет нас. Гося нас спасет. Поначалу я боялась, теперь знаю, что она человек неплохой. Святой Вроцлав ее боится, потому я и вижу ее повсюду.
— Ты меня пугаешь.
— Я сама себя пугаю; ничего не случится, давай только выглядывать ее, и Малгося придет, чтобы нас спасти. — Беата сильно пнула стул, даже не почувствовав боли. — Этого ничего нет.
Спина Люцины столкнулась с застекленной дверью, пальцы нащупали ручку, дернули…
— Иди уже. Пожалуйста, — сказала Люцина.
Беата прыгнула к ней, желая обнять приятельницу, ей почти что удалось, девушка так нуждалась в тепле. Святой Вроцлав разливался в ее теле холодом, так что пускай кто-нибудь прижмет ее, нет, пускай Люцина прижмет ее. Вытянутые руки встретили пустоту. Беата не видела охранника у себя за спиной, потому ей и удалось увернуться.
Девушки побежали. Одна удирала от другой, ежесекундно оборачиваясь. Люцина подавала знаки, просила: ну оставь же меня, я остаюсь и останусь твоей подругой, только прошу, успокойся и не говори подобных вещей. Все это неправда. Мы находимся во Вроцлаве, обычном Вроцлаве, и если даже и сделали нечто ужасно плохое, то город не станет нам мстить. Город ведь мертв.
— Мы обязаны дать ей шанс. Выйти навстречу.
Люцина лишь замахала руками, нет, нет, сделала шаг назад — и это уже была улица, а по улице мчался, трубя клаксоном, полицейский фургон, он спешил, вызванный на события в Черном Городке. Водитель свернул, девушка его не видела, еще шаг. Она почувствовала толчок, а потом у нее появилось странное чувство полета — Люцина поднималась вверх, видя искаженные лица и дома, Беату, которая только стояла и глядела, пяля глаза, словно бы увидала что-то и вправду удивительное и пугающее.
Полицейские с кордона уже не дали застать себя врасплох. Молниеносно, словно автоматы в мундирах, они схватили щиты и дубинки, сомкнули ряды. Офицеры орали, если не считать коменданта Цеглы, который просто орал небу непонятные слова. Был подан сигнал, грохнуло, в массу паломников полетели металлические и резиновые пули. И еще раз! Первый ряд атакующих выщербился.
Часть рухнула без чувств, задние с трудом обошли их. Охранник в пуховике и трениках получил пулю прямо в грудную клетку, он полетел назад, будто его дернула невидимая веревка, при этом он
чувствовал себя настолько ошеломленным, словно познал все тайны мира одновременно. Падая, он сбил с ног двух соратников, поменьше, чем он сам; рыжий дополнительно получил по лбу взлетевшей в воздух бейсбольной битой. Рядом какой-то бородач скрутился от боли, могу поспорить, пуля попала ему в пупок; а чуть дальше какая-то бабища зарылась лицом, выбросив высоко в воздух груды мокрой земли; ее же дружку, пробежавшему на шаг больше, просто-напросто снесло голову с плеч. Длинноволосый студент катался по земле, пуча глаза — пуля попала в позвоночник, отобрав чувство в ногах. Он мгновенно исчез под лавиной атакующих.Наибольшее впечатление на меня произвел бывший профессиональный военный, который еще недавно был способен выдуть литр водки, а потом уложить пятерых противников одним замахом лавки. Сейчас он бежал в первом ряду длинными скачками, вздымая над головой милицейскую дубинку, которая явно помнила избиения непокорных голов во времена военного положения. Внезапно он получил пулей в глаз, а поскольку пуля была резиновой, бывший военный упал не сразу, а только снизил скорость, прижал к ране свободную руку, изумленно глянув на полившийся на ладонь гоголь-моголь, красно-белый, словно Польша. Ошеломленный, он еще побежал дальше, истекая кровью, ноги запутывались, но дубинка все так же вращалась над головой, и он наверняка бы достал какого-нибудь полицейского, если бы не вторая резиновая пуля, которая словно черная грушка попала ему прямиком в разинутый рот. Мужчина упал, а людской муравейник тут же его и похоронил под собой.
Прогрохотал второй залп, за ним следующие. Те, кто еще мог бежать, продолжали мчаться вперед. Томаш следил за ними, переполненный озабоченностью — он не мог предположить, что перед столкновением падут те, которые должны были принять участие в первом, самом мощном ударе. Но, вместо того, чтобы продолжить обстрел, полицейские, едва видимые из-за своих щитов, чего-то выжидали; плевалась только водная пушка, сделав пролом на левом фланге штурмующих.
— Хол-лера, — прошептал Томаш, и тут паломники столкнулись с полицией.
Ослабленное по причине водной пушки крыло отразилось от щитов, зато остальные вошли в ряди защищающихся словно в масло, валя полицейских с ног, пиная ногами и прыгая, когда те лежали, прикрывшись щитами. Пространство между домами заполнилось воплями. В окнах появились озабоченные лица. Сверкали вспышки фотоаппаратов и мобилок. Видимое с перспективы крыши свалки столкновение выглядело уже выигранным [83] .
Только впечатление было крайне ошибочным — да, атакующие ряды паломников свалили пару десятков полицейских, не сравняв даже собственных потерь. Появились новые мусора, которых прижали с других частей кордона. Стрелять они не могли, так как попали бы в своих. Так что в ход пошли дубинки, щиты и комендант Роберт Януш Цегла. Тем временем, пилигримы утратили ударный момент, распылились, атакуя по несколько человек или же связывая силы в одиночных поединках. Один из капо вытащил пистолет, но, вместо того, чтобы стрелять во врага, пристрелил троих паломников, которые, отказавшись драться, сразу же помчались к домам Святого Вроцлава.
83
Несколько вопросов к автору: какие еще озабоченные лица в окнах, если полицейские охраняли Черный Вроцлав? Понятно, что звуки боя доходили и до других домов, например, дома, в котором жили Томаш с Михалом, но, согласитесь, расстояние до кордона приличное, к тому же, что могли заметить сонные (не забывайте, бой состоялся на рассвете, когда нормальный народ еще спал) люди? Какие такие снимки? И еще: откуда появилась свалка? Или теперь так выглядел Черный Городок? Ладно, какая бывает крыша на свалках? Похоже, автор очень спешил… — Прим. перевод.
Братья Вальцы из Грудзёндза охотились на мусоров втроем. Два брата атаковали спереди, лишь бы как размахивая дубиной и велосипедной цепью, а третий, маленький, заходил сбоку и совал нож под ребро. Метод срабатывал просто великолепно, пока кто-то из полицейских резко не вывернулся, не вырвал нож и впихнул его малому прямо в распахнутый от изумления хавальник. Мусор, бывший дзюдоист, еще сумел забить среднего из братьев Вальцов его же собственной цепью, пока не упал от удара жердью по яйцам. Он мог бы кататься по земле еще долго, если бы с него не содрали шлема и не разбили голову, как арбуз.