Святой

— Пожалуйста, прости меня! Но… но я могу потерять стипендию! Я должна была рассказать им, что я видела той ночью.

— Ты думаешь, мне не насрать на твою стипендию?

Смех, который срывается с его губ, мрачен. Мрачный, жестокий и насмешливый.

— Ты думаешь, что твоя никчемная задница что-то значит для меня? Кому-нибудь здесь?

Девушка тихо всхлипывает, и у меня поднимается температура тела. Она такая же, как я. Я изучаю ее более внимательно и вижу, что ее униформа чистая, но поношенная, и меня захлестывает волна защищенности вместе с яростью. Неужели этот богатый придурок думает, что может приставать к этой девушке только потому, что она не богата? Потому что ее родители не бизнес-магнаты, международные суперзвезды или члены королевской семьи со старыми деньгами?

Несправедливость ситуации заставляет меня стиснуть зубы, а руки сжаться в кулаки, отчего ладони болят от удара ногтями.

Мой гнев придает мне смелости, и я, не раздумывая, подхожу прямо к этой паре.

— Эй, придурок! Отпусти ее!

Девушка испуганно ахает и смотрит на меня поверх широкого плеча блондина, ее глаза широко раскрыты и встревожены. Я притворяюсь, что сейчас она не выглядит более испуганной, чем радостной моим вторжением. Тишина окутывает нас, пока я жду, что ответит парень. Я вижу, что его плечи напряжены, но он спокоен.

Так тихо. Это напоминает мне затишье перед бурей.

Этот момент неестественной тишины перед тем, как хищник нападет на свою жертву.

Я думаю нет, к черту это, знаю я совершила ошибку.

Медленно он убирает руки с плеч девушки и поворачивается ко мне лицом. Я сглатываю, и небольшая трещина страха пробегает по моей спине от льда скрывающегося за его взглядом. Его глаза завораживают, как дым и голубое пламя, горят жарче обычного огня, и когда он смотрит на меня, я чувствую, как он обжигает мою душу.

Я поднимаю подбородок и расправляю плечи, отказываясь позволить ему увидеть, как я на самом деле напугана. Это только накормило бы его эго, я знаю. Вот на чем процветают такие хулиганы, как он.

Страх и покорность. Я отказываюсь давать это, этому придурку.

— Кем, черт возьми, ты себя возомнила? — наконец спрашивает он, его голос все еще тревожно мягок, его слова режут меня, как кинжалы.

— Это не твое дело.

— Я не могу просто пройти мимо, когда вижу, как какой-то титулованный член пристает к кому-то только потому, что она бедна. — огрызаюсь я в ответ. — Ты отвратителен.

Он наклоняет голову и, честно говоря, выглядит немного сумасшедшим. Немного диковатым. Немного неуравновешенным.

— Ты думаешь, я придираюсь к этой сучке, потому что она бедная? — Он ухмыляется, как будто находит это забавным.

— Мне плевать на нее.

— Тогда почему ты домогаешься до нее? — Я хочу знать.

— Дай угадаю, она задела твое остроумное самолюбие? — Я держу большой и указательный пальцы в дюйме друг от друга и стараюсь перевести взгляд на промежность его черных брюк.

Он подходит ко мне ближе, и я понимаю, что он по крайней мере на фут выше меня. Я хочу отступить, но не делаю этого. Я стою очень тихо, когда он прижимается своим лицом так близко к моему, что наши дыхания соединяются.

— Потому что она гребаная лгунья, а я ненавижу лжецов, — выплевывает он.

Краем глаза я вижу, как девушка убегает, исчезая в обеденном зале, даже не оглянувшись в мою сторону. Блядь. Теперь я застряла, разбираясь с последствиями своего большого рта, наедине с этим психопатом.

— Ну, о чем бы ты ни думал, что она солгала, она не заслуживала твоего дерьма, — парирую я.

Он смотрит на меня так, словно хочет разорвать на части, кусочек за крошечным кусочком, и я решаю, что не дам ему такого шанса. С исчезновением девушки у меня тоже нет причин оставаться и мириться с его ядом. Повернувшись к нему спиной, я направляюсь к дверям столовой.

— Ты так легко не отделаешься, — рычит он на меня.

Я слышу, как он следует за мной, но игнорирую его, хотя чувствую, как его дыхание нагревает мой затылок и шею.

— Тебе нравится совать свой нос в дерьмо, о котором ты ничего не знаешь? — Его голос низкий и насмешливый, когда он преследует меня через двери.

— Хм? Ты любопытная сучка?

Я сглатываю и иду в столовую, как будто не слышала его. Внутри уже полно народу, и когда мы пробираемся сквозь толпу, собравшуюся за завтраком, любопытные взгляды поворачиваются к нам, и я вижу, как люди перешептываются друг с другом с выражением шока и страха.

Кто, черт возьми, этот парень? Почему я должна была открыть свой рот и разозлить его?

Он безжалостен в своем подстрекательстве ко мне, едва оставляя дюйм между нашими телами, когда мы идем.

— Ты такая же, как она, да? — безжалостно спрашивает он.

— Вот почему ты не могла заниматься своими гребаными делами, верно? Все вы, шлюхи из трейлерного парка, держитесь вместе?

Его слова раздражают меня, но они не ранят так жестоко, как, я уверена, он намеревался меня ранить. Я слышала в своей жизни и похуже. Меня называли гораздо грубее, а иногда это делала моя собственная мать. У меня кожа толще, чем у его жертв, к которым он, вероятно, привык, и поэтому я продолжаю идти, как будто ничего не случилось.

— Ты можешь игнорировать меня сколько угодно, — говорит он.

— Но это тебя не спасет. Теперь тебя ничего не спасет, сука.

Когда он называет меня словом на букву "с", мой желудок скручивается и сжимается от ненависти. Я хочу причинить ему боль. Заставь его чувствовать себя так же низко, как он заставил чувствовать себя ту девушку. Как он пытается заставить чувствовать меня.

Таким кускам дерьма, как этот парень, все сходит с рук, и это несправедливо. Он заслуживает наказания. Он заслуживает унижения.

Он заслуживает боли.

— Черт, ты не стоишь моего времени, — огрызается он, прежде чем я успеваю бросить ему оскорбление в ответ, и я чувствую, как он отворачивается от меня. Он сдался. Это значит оставил меня в покое.

Я должна отпустить его.

Я знаю, что должна позволить ему уйти и оставить все это позади.

Но, я не могу. Я просто, блядь, не могу.

На столе рядом со мной лежит яблоко. Я поднимаю его и, не обдумывая своих действий, поворачиваюсь на пятках и запускаю ему в затылок. От удара он делает неуверенный шаг вперед, и яблоко с глухим стуком падает на кафельный пол.