Святые и дурачок

Именно из повествования евангелиста Иоанна и следует, что Андрей был первым позван идти за Христом:

«На другой день опять стоял Иоанн (Креститель. – А. И.—Г.) и двое из учеников его. И, увидев идущего Иисуса, сказал: вот Агнец Божий. Услышав от него сии слова, оба ученика пошли за Иисусом. Иисус же, обратившись и увидев их идущих, говорит им: “Что вам надобно?” Они сказали Ему: “Равви (что значит “учитель”), где живёшь?” Говорит им: “Пойдите и увидите”. Они пошли и увидели, где Он живёт; и пробыли у Него день тот… Один из двух, слышавших от Иоанна об Иисусе и последовавших за Ним, был Андрей, брат Симона Петра» (Ин. 1:35–40).

Кто второй, позванный вместе с Андреем? Видимо, сам повествователь, Иоанн, сын Зеведеев. Он обычно прибегает к анонимности, имея в виду себя. Третьим званным в его рассказе становится Симон (будущий Пётр), которого на следующий день привёл к Учителю Андрей. Причём получается, что именно Андрей первым назвал Иисуса Спасителем, Христом:

«Он первый находит брата своего Симона и говорит ему: “Мы нашли Мессию, что значит: Христос”; и привёл его к Иисусу» (Ин. 1:41–42).

Евангелисты Матфей и, согласно с ним, Марк рассказывают о призвании несколько иначе, коротко и обобщённо:

«Проходя же близ моря Галилейского, Он увидел двух братьев: Симона, называемого Петром, и Андрея, брата его, закидывающих сети в море, ибо они были рыболовы, и говорит им: идите за Мною, и Я сделаю вас ловцами человеков (Мф. 4:18–19; Мк. 1:16).

Надо полагать, версия Иоанна точнее: он повествует как очевидец и участник событий; Матфей и Марк, судя по всему, при этих событиях не присутствовали. Для них, как и для всей Церкви, Андрей находится в тени брата Петра. И всё-таки, по Иоанну, он – Первозванный – не только потому, что первым зван, но и потому, что первым назвал.

Одна из исконных, Богом данных обязанностей человека – называть. Давать имена. Соединять бестелесное с телесным посредством слова.

Далее в Новом Завете Андрей упоминается всего семь раз. У Матфея и Луки он назван вторым в перечне двенадцати избранных учеников Христовых (Мф. 10:2; Лк 6:14), у Марка и в «Деяниях апостолов» – четвёртым (Мк 3:18; Де. 1:13). Согласно Иоанну перед чудом насыщения пяти тысяч именно он говорит Иисусу: «Здесь есть у одного мальчика пять хлебов ячменных и две рыбки; но что это для такого множества?» (Ин 6:8–9). Тот же очевидец повествует, как Андрей и его земляк Филипп (тоже уроженец Вифсаиды) сообщают Учителю об эллинах, пришедших в Иерусалим на Пасху и желающих Его видеть (Ин. 12:21–22). Согласно Марку, Андрей вместе с тремя ближайшими учениками Христа, Петром, Иаковом и Иоанном, слушал на Масличной горе слова Спасителя о конце мира, и о Втором пришествии (Марк 13:3). И без упоминаний ясно, что в числе двенадцати Андрей участвовал в Тайной вечере. Вместе с другими апостолами был свидетелем явлений воскресшего Христа. Присутствовал при Вознесении. Участвовал в избрании двенадцатого апостола вместо Иуды Искариота. В день Пятидесятницы на него сошёл Святой Дух в образе огненном, и он заговорил на неведомых языках.

Более об апостоле Андрее мы из новозаветных текстов ничего почерпнуть не можем. Но с весьма раннего времени в христианском мире существует уверенность, что он проповедовал веру Христову в Причерноморье – в Понте, Боспоре Киммерийском, Скифии, Абазгии и Лазике. О Скифии как об апостольском уделе Андрея пишет авторитетнейший церковный историк древности Евсевий Кесарийский в первой главе третьей книги своей «Церковной истории» (начало IV века), ссылаясь на Оригена, жившего столетием раньше. Источник ещё более ранний, хотя и апокрифический – «Деяния Андрея», – датируемый серединой II века, называет местами его проповеди Понт и Вифинию, то есть южное Причерноморье. Стало быть, уже во II – начале III века сложилась традиция, связывающая деятельность Первозванного апостола с окрестностями Чёрного моря.

Географические границы названных областей довольно-таки расплывчаты. Наиболее понятны: Понт – северо-восточная область Малой Азии с городами Синопой, Амасией и Трапезунтом; Боспор Киммерийский – Керченский полуостров и Тамань. Под Абазгией и Лазикой надо, скорее всего, понимать юго-восточное побережье Чёрного моря от Трапезунта до Диоскуриады (Сухума). Поднимался ли апостол от побережья вверх, в глубь нынешней Грузии – неизвестно. Автор «Жития Андрея» Епифаний утверждает, что Андрей во время второго своего миссионерского странствия посетил Иверию (Восточную Грузию). Однако Епифаний жил в IX веке и в своей работе широко использовал малодостоверные легендарные и апокрифические материалы. Грузинская церковь чтит предание о проповеди апостола Андрея, чему и мы готовы верить, но научно обосновать этот факт невозможно.

Самый неопределённый из названных географических терминов – Скифия. Разные античные и средневековые авторы от Геродота (V век до н. э.) до Константина Багрянородного (X век н. э.) размещали её по-разному, порой путаясь в собственных описаниях (а мы к тому же путаемся в отождествлениях древних названий с современными). По Геродоту её центр вроде бы между Истром (Дунаем) и Борисфеном (Днепром); по Плинию – между Борисфеном и Танаисом (Доном); Клавдий Птолемей даёт направление от Меотиды (Азовского моря) к реке Ра (Волге) и далее на восток чуть ли не до Китая; Страбон говорит о Большой, или Азиатской Скифии, Малую же Скифию помещает в Крыму и Добрудже… В широком смысле Скифией можно считать область расселения древних кочевников, то есть всю Евразийскую степь от Дуная до Амура и Хуанхэ. В узком смысле – земли между северным побережьем Чёрного моря и лесной зоной Восточно-Европейской равнины. В смысле узкоспециальном, в качестве римских провинций, это могут быть Крым, Добруджа и Восточная Болгария.

Разумеется, апостольская деятельность Андрея Первозванного не могла распространяться на Скифию в широком смысле и едва ли на всю Скифию в узком смысле. Вероятнее всего, Андрей проповедовал в приморских городах, в которых население было пёстрым и смешанным (греки, евреи, скифы, лазы, абазги, колхи, синды, меоты…), а в качестве общепонятного языка бытовал греческий. Однако вполне возможно, что он совершал странствия вверх по великим рекам вглубь скифских степей. Поэтому не лишена вероятия, хотя и недоказуема, версия Нестора Летописца о путешествии Андрея по Днепру и о благословении места, на котором позднее вырастет Киев.

«…Андрю учащю в Синопии, пришедшю ему в Корсунь … и приде въ устье Днепръское, и оттол поиде по Днпру гор. И по приключаю приде и ста подъ горами на берез. И заутра, въставъ, рече к сущимъ с нимъ ученикомъ: “Видите горы сия? Яко на сихъ горахъ въсияеть благодать Божия: имать и городъ великъ быти и церкви мьногы имат Богъ въздвигнути”» [3] .

(Разумеется, дальнейший рассказ о том, как Андрей прибыл в землю словен ильменских и удивился их парным баням – уже чистая легенда: словене пришли на берега Ильменя почти семью столетиями позже.)

3

Библиотека литературы Древней Руси / под ред. Д. С. Лихачёва и др. Т. 1. СПб., 1997. Здесь и далее цитаты по электронной версии на сайте ИРЛИ РАН. – URL: http://lib2.pushkinskijdom.ru/tabid-4869.

На бескрайних просторах Скифии следы Первозванного апостола теряются. Все сведения о месте и обстоятельствах его кончины легендарны и апокрифичны, к тому же порой противоречат друг другу. Одни предания утверждают, что он принял мученическую кончину в Патрах (Греция), другие указывают на понтийскую Синопу, третьи вообще переносят финал его проповеди в Персидскую Армению или Месопотамию. Косой крест как орудие его мученичества – тоже элемент поздних преданий.

Впрочем, стоит сказать нечто в защиту преданий, под которыми мы здесь понимаем недокументированные и не поддающиеся научной верификации устойчивые и широко бытующие версии исторического прошлого. Они могут быть весьма достоверны – в тех случаях, когда не вытекают прямо из идеологических схем и не содержат откровенно фантастического материала. В XIX – начале XX века, в эпоху позитивизма и науковерия, сложилось высокомерное отношение к преданиям. Источником истины считался аутентичный документ или предмет материальной культуры: с их помощью научная критика беспощадно драконила сценарии прошлого, сложившиеся на основе традиций, бабушкиных памятей и прадедушкиных сказаний. Вера в объективный источник явилась стимулом развития археологии, ибо что может быть объективнее артефакта, обнаруженного в древнем культурном слое? Однако по мере накопления археологических материалов стала выявляться любопытная тенденция. Они, эти материалы, зачастую разрушали концепции, выстроенные с применением самого совершенного научно-критического анализа письменных источников, и очень редко входили в прямое противоречие с преданиями, основанными на древней устной традиции.

Весьма показательна как раз ситуация с Несторовой летописью, один из корней которой – устное предание. Научная критика склонна была не оставить камня на камне от повествования об образовании Древнерусского государства и о временах его первых князей. Трувора не было, Синеуса не было, Рюрик если и был, то не тот, да и вообще были ли варяги? Археологические же раскопки последних пятидесяти – шестидесяти лет ни в чём Нестора не опровергли, но в ряде случаев подтвердили его добросовестность. Например, в Старой Ладоге обнаружены остатки варяжского укреплённого поселения, датируемого точнёхонько временем перед призванием Рюрика из Ладоги в Новгород согласно «Повести временных лет». Конечно, на основании материалов раскопок нельзя отождествить с дружинниками Рюрика обитателей Ладоги, оставивших в культурном слое палочку со скандинавскими рунами и амулет «Молот Тора». Но на чашу весов положена увесистая гиря в пользу древней традиции. Несторовы новеллы оказались ближе к истине, чем построения историков-позитивистов.