Святыня

Делгард склонил голову, и несколько минут они молча молились. Потом он перекрестил Молли и встал на ноги. Она улыбнулась ему, и он заметил оставшуюся в ее глазах плохо скрытую тревогу.

— Спасибо, монсеньер, — сказала женщина.

— Да пребудет с вами мир. — Прежде чем открыть дверь, он повернулся к Молли, и, сам не зная почему, спросил: — Больше ничего вы не хотите рассказать мне об Алисе?

Она как будто вздрогнула.

— Об Алисе? Что вы имеете в виду, монсеньер?

Несколько секунд он смотрел на нее, потом отвернулся.

— Это не важно, Молли. — Делгард открыл дверь. — Но если вам понадобится поговорить со мной, если что-либо в дочери вызовет у вас тревогу, пожалуйста, без колебаний обращайтесь ко мне.

Он закрыл за собой дверь и несколько мгновений стоял в темноте, собираясь с мыслями. Алиса, зачатая в поле, где теперь ей явилось видение! Это могло не иметь никакого значения. Конечно же, это могло не иметь никакого значения! Ее болезнь, когда она стала глухонемой… Тогда она тоже была в поле? Нет-нет, это не имеет к делу никакого отношения. Это просто странное осложнение после болезни. Не может быть никакой связи. Почему же на душе у него так тяжело? Почему его так беспокоит то, что рассказала Молли Пэджетт? Он коснулся пальцами лба и провел до переносицы, надавив, чтобы ослабить боль. Никогда он не испытывал такого сомнения. За все дни своей духовной карьеры он не был настолько неуверен, как сейчас. Возможно, внезапная смерть отца Хэгана поразила его больше, чем ему казалось. Делгард медленно пошел по коридору к лестнице, по-прежнему стараясь не разбудить спящих за дверями с обеих сторон. Отец Хэган казался так…

Он вдруг остановился, от прилива крови сердце бешено заколотилось. Из общей тени возникла тень человеческая.

— Кто?..

— Это я, монсеньер Делгард, мать Мари-Клер. Извините, что напутала вас.

Делгард смог вздохнуть.

— Мать-настоятельница, человеку моих лет не стоит переживать такой испуг. — Он пытался говорить легко. — Старому, изношенному сердцу шок не на пользу.

— Простите меня, но я хочу, чтобы вы выслушали кое-что, — проговорила она шепотом.

— Что же, преподобная мать? — спросил он, мгновенно насторожившись.

Настоятельница увлекла его с собой по коридору.

— Каждую ночь с тех пор, как с нами Алиса, я или одна из сестер останавливаемся у ее двери проверить, не кричит ли она во сне. В двух случаях я слышала за дверью голос. И сестра Теодора тоже слышала.

— Алиса не может уснуть? Многие дети, оставаясь одни, говорят сами с собой.

— О нет, монсеньер, дело не в том. Я бы даже сказала, что девочка спит слишком много и слишком часто. Однако доктор думает, что это хорошо, учитывая постоянный стресс.

— Вы хотите сказать, что она разговаривает во сне? — Его голос звучал слишком громко, и Делгард сдержал себя. — Тут не о чем тревожиться, преподобная мать. Это просто симптом смятения, в котором она пребывает. Смерть отца…

— Нет, меня встревожили ее слова, монсеньер. Они… странные, не детские.

Заинтригованный, Делгард придвинулся к двери, за которой спала Алиса.

— Что за слова? — прошептал он. — Что она говорит?

— Послушайте сами, монсеньер.

Он тихо повернул ручку и медленно приоткрыл дверь. Они прислушались. Делгард вопросительно взглянул на мать Мари-Клер, и она, хотя в темноте не видела его лица, опутала недоумение священника.

— Она говорила всего несколько мгновений…

Ее голос прервался, когда с кровати послышалось бормотание. Монахиня приоткрыла дверь шире и проскользнула внутрь, Делгард последовал за ней. Ночник на столике у стены отбрасывал на голую комнату тусклый свет, открывая маленькую кроватку с белыми простынями и бесформенный ком под одеялом. Фигура пошевелилась, и священник с монахиней затаили дыхание.

— О, не отвергай меня, милый…

Делгард напрягся. Это был голос Алисы, тихий, но с каким-то изменившимся тембром Священник напрягся, улавливая слова.

— …Пусть твоя страсть наполнит меня…

В голосе слышался сильный акцент, гласные растягивались почти вульгарно.

— …Безумный, совершенно безумный…

Едва разборчивые, то слишком тихие, чтобы расслышать, то… слишком странные, чтобы понять.

— …Грубо воспользовался мной…

Это был не иностранный акцент, а один из местных говоров, и Делгард не смог определить, в каком графстве так говорят. Вроде бы где-то на юго-западе. Слишком резко, жестко… Девочка назвала имя, но священник не расслышал его.

— …Страсть, что бичует мое тело…

Он было двинулся вперед, но ощутил, как мать Мари-Клер слегка придержала его за руку.

— Лучше не тревожить ее, монсеньер, — прошептала монахиня.

Священник поколебался, ему хотелось услышать еще. Но Алисин голос перешел в невнятное бормотание, слова слились словно в один непрерывный звук. Прямо на глазах она словно погрузилась в глубокий сон, и вскоре слова совсем затихли, слышалось лишь ровное, глубокое дыхание.

Монахиня поманила Делгарда из комнаты, и он подчинился. Она тихо закрыла дверь.

— Что это за говор, преподобная мать? — спросил он, не повышая голоса. — Она каждый раз так говорит?

— Вроде бы каждый, монсеньер, — ответила настоятельница. — Пожалуйста, пойдемте со мной: я хочу еще кое-что показать вам.

Прежде чем последовать по коридору за темной фигурой, Делгард еще раз оглянулся на дверь. Спускаясь по лестнице, монахиня сказала:

— Трудно разобрать, что она говорит. Сначала я думала, что, может быть, во сне подсознательно действует затруднение речи. Столько лет немоты — это могло сказаться.

— Нет, я уверен, это невозможно. Если бы, наоборот, она заикалась наяву и говорила гладко во сне, это могло бы иметь какое-то объяснение.

— Я согласна с вами, монсеньер. Это была просто Первая глупая мысль, и я ее быстро отмела. Кроме того, мне кажется, слова выговариваются отчетливо, хотя и странно на слух.

— Это какой-то диалект?

— Мне кажется, да, но не могу определить какой.

— И я тоже. Похож на корнуэльский, но не совсем.

— Да, не совсем. К сожалению, во сне Алиса говорит короткими обрывками, и не разобрать ни акцента, ни значения слов.

Они спустились по лестнице, мать Мари-Клер пересекла вестибюль и открыла дверь в свой кабинет. Она указала на кресло, и священник сел.

— Теперь можно предложить вам выпить, монсеньер Делгард?

Он покачал головой.

— Нет-нет. Возможно, чуть погодя. Вы сказали, что хотели что-то показать мне.

Настоятельница отвернулась и подошла к бюро с выдвижными ящиками. Прежде чем выдвинуть верхний, она сказала:

— Алисе приходится много времени проводить в одиночестве в своей комнате. Возможно, слишком много для такой молодой девочки. В монастыре нечем ее занять, но она, кажется, любит рисовать карандашами и красками. — Монахиня выдвинула ящик и вынула папку. — Я собрала выброшенные ею рисунки за все время, что Алиса у нас.