Связанные

Наедине… Что ж, впечатляет.

Я альфа, так? Надо учиться держать голову прямо даже перед сильнейшими, верно?

Да, конечно. Все именно так. Только с трясущимися руками и дрожащими коленями все это в голове звучит неубедительно.

Захлопнула дверь. На двух негнущихся конечностях обошла авто. Между мной и отцом осталось метров сто, и теперь я отчетливо ощутила его давление.

— В дом.

Он обвел взглядом охрану, заполнившую территорию, и поднялся по ступенькам к двери.

Нет сомнений, что я не убегу. Не получится. Под прицелом стольких глаз это нереально.

Каждый шаг наверх оседал в ступнях, утяжеляя их. Словно на мне башмаки из камня, а лестница — крутая гора.

Комфортная прохлада дома теперь казалась морозильной камерой. Такое странное, жуткое ощущение, когда родное одновременно выглядит таким, но словно чужеродное. Так вообще бывает?

Отец ждал у поворота к своему кабинету. Не в зал, где обычно высказывалось его недовольство членам семейства. В кабинете он всегда отчитывает провинившихся фиолетовых. Тех, кто создал много проблем.

Похоже, я перешла черту и теперь стою на одной линии со всеми проблемными жителями района.

Прелестное достижение.

Зашла следом за папой, упираясь взглядом в его спину. Тяжесть в груди чертовски медленно распространяла яд по венам, распространяя по всему телу.

— Садись, — отец небрежно махнул на диван напротив окна.

Над коричневым кожаным висит огромное полотно. Мамина любимая картина, она сама ее написала, когда мне было десять.

Никогда не понимала ее смысла. Красные, черные и белые пятна. Большие, маленькие. С красными брызгами на черном, с белыми крапинами на красном. Вакханалия трех цветов. Мама назвала ее "борьба внутри себя". Возможно, именно так она ее видит.

Окно снаружи перекрывает кедр. Полумрак в кабинете отражает состояние папы. Он оперся о край стола, сложил руки на груди. Хмурое лицо в тени добавляло виду больше внушительности. Будто мало его невидимого давления.

— Я разочарован, — короткая фраза хлестанула по щекам.

Выпрямила спину до хруста в позвоночнике.

— Что ты хочешь на это услышать? Мне жаль? Нет.

— Ты поступаешь как неразумное дитя, Элла. Взрослый человек, а ведешь себя… — Отец покачал головой, отражая все свое недовольство и негодование.

Тяжесть, давившая на грудь, проникла внутрь, мешая легким выполнять свою прямую функцию. Прикрыла веки, прогоняя мелкие черные точки перед глазами.

— Именно! Взрослый человек. Значит и решать за себя могу сама! Что для меня лучше, что мне делать, как жить.

Мне казалось я кричала, но нет. Всего-лишь хрипела, выдавливая слова, звуки.

— Не можешь! — зычно возразил папа, вместе с этим усилилось и подавление. — Ты не понимаешь. Я не желаю тебе зла, Эл.

И поэтому мне плохо? Потому что "не со зла"?

— Ты постоянно меня подавляешь, — горечь рвалась наружу. — Почему ты со мной так поступаешь? Боишься, что иначе я смогу тебе противостоять? Отстаивать свою свободу?

Перед ним невозможно держаться. Физический дискомфорт не так ранит, как душевная боль. Не смогла скрыть набежавших на глаза слез. Пусть их можно расценить слабостью, но внутри кроме разочарования и гнева ничего нет.

— Не пытайся мне противостоять, ты вредишь самой себе.

Строгий голос только подталкивал выплеснуть все. Он не помогает успокоиться. Не помогает! А я не знаю, не понимаю как прийти к равновесию.

Кислород словно просачивается через тонкую щель — тяжело, мало.

Отец открыл рот сказать что-то еще, но его отвлек короткий стук в дверь. Дэн зашел в кабинет. Поймала его взгляд, передавая всю гамму эмоций. Хочу, чтобы и он чувствовал то же самое.

Он отвел взгляд, уставился на отца.

— Мы еще не закончили, — заявил папа.

— Там Болдан приехал. Один.

Дрейк? Зачем он… Один! В Фиолетовый!

Сумасшедший. Боже, он просто чокнутый!

— Пусть убирается, пока его не вывернули наизнанку, — небрежно бросил отец и повернулся ко мне.

— Я сказал ему то же самое, но он настаивает на разговоре с Эл, — Дэн усмехнулся, потер ладонью кулак. — Разреши доступно объяснить ему, куда лезть не надо.

— Поступай как считаешь нужным, — папа безразлично махнул рукой.

— Что? — вскинулась я. — Нет! Дэн, это низко. Дайте мне с ним поговорить.

— Не о чем вам разговаривать. Он заявился сюда, нарушил договоренности. Иди, — отец указал Дэну на дверь.

Тот медлить не стал, быстро скрылся в холле.

— Ты сам их нарушил! Отправил свою охрану в его район. Это не нарушение, по-твоему?

Сжала кулаки в неимоверном желании что-нибудь разбить, сломать, разрушить.

— Я забрал свою дочь! — папа повысил голос, но еще не перешел на крик. — А он заявился с требованиями, на которые не имеет права.

Слова о том, что он мой истинный, застряли в горле. Я пыталась их протолкнуть, но они лишь царапали гортань, не желая ее покидать.

Возможно, я сама не до конца в это верю. Я ничего не чувствую, но хорошо отношусь к Дрейку. Мне неприятна мысль, что его изобьют из-за меня. Он этого не заслужил.

— Не превращайся в чудовище, — попросила, бессильно опустив руки.

Отец указал на дверь и отвернулся.

— Иди к себе. И не глупи, Элла! — он рухнул в свое кресло с тяжким вздохом. — Не разочаровывай меня еще больше.

Что должны испытывать дети, когда родители говорят им о разочаровании? Стыд, досаду, желание все исправить? У меня ничего из этого нет внутри.

Вышла из кабинета и повернула к выходу, а не к своей комнате. Остановилась на полушаге.

Джон стоял на пути со сцепленными перед собой руками.

— Вернитесь в свою комнату, — он слегка улыбнулся.

Растянула губы в ответ на секунду и развернулась.

Пытаться проскочить мимо Джона… С таким же успехом можно попытаться уложить его на лопатки.

Черт. Надеюсь, Дрейка отпустили или он успел уехать. Пусть я не испытываю истинных чувств, но я все равно не желаю ему зла и не хочу, чтобы он пострадал.

Хлопнула за собой дверью. Затылок встретился с холодным деревом.

Эта комната всегда была моим местом силы. Все тревоги уходили, эмоции успокаивались. Я заходила к себе и знала: что бы ни произошло, здесь я приду в себя.