Сын болотной ведьмы

По коридорам хотелось бежать – как девчонке на прогулку. Но узкое платье, удобное в женском седле, не позволяло, и тогда, оглянувшись по сторонам, я задрала подол выше колен.

– Очень соблазнительно.

Свернув за угол, я едва не налетела на Гергиса. Покраснела и опустила подол. И вцепилась в его согнутую руку, которую он приглашающе приподнял. Этикет, ничего не поделаешь.

Во дворе ждали двое конюхов с оседланными лошадьми. Как я угадала, что гнедой жеребец с черными ушами – мой? По тому, как он заплясал и потянулся ко мне. Конь целовал меня в щеку теплыми мягкими губами, а я гладила его по шее.

– Эрион скучал по вам, госпожа, - конюх перекинул повод назад и помог мне сесть в седло.

Я не помнила коня и его имя, не помнила, как ездила на нем верхом, но осталось былое удовольствие, и тело тоже ничего не забыло – взлетело птицей и приняло самую удобную позу.

Мы с Гергисом выехали за ворота и направились бок о бок в сторону леса. Сзади, на порядочном отдалении держались двое стражников.

Интересно, почему их не было с нами вчера? Ладно еще на болоте, так ведь и до него ехали без охраны.

А следом прибежала другая мысль, которая раньше в голову не приходила.

Мы с Гергисом пришли к дому ведьмы вдвоем. Почему не заменили его на Кэрригана прямо там? Ведь это было бы так удобно. Гергис остался бы в хижине в качестве сына Ольвии, не пришлось бы подстерегать нас по пути в столицу и как-то переправлять его на болото. А я вернулась бы в замок с Кэрриганом, и никто не заметил бы подмены.

Тут тоже была какая-то загадка, одна из многих. Я сомневалась, что ведьма просто не подумала о такой возможности. Скорее, не ожидала появления Гергиса и не приготовила зелье. Может, для этого требовался не один день.

Мысли бежали так же легко и свободно, как ночью. Я задавала себе вопросы и отвечала предположениями, исходя из того, что знала. Разумеется, голубой камешек, который положила в выпуклый медальон с крышечкой и повесила на шею, не мог делать выводы за меня, но, определенно, помогал.

Лесная дорога выбежала к озеру, и я изумленно ахнула:

– Как здесь красиво!

Над темной водой плыла легкая дымка, неяркое солнце золотило стволы деревьев на другом берегу. Все дышало покоем и безмятежностью. Но от этой картины на душе стало еще тяжелее.

– Два года назад мы приезжали сюда вдвоем, Лери, - сказал Гергис, помогая мне спешиться. – Тебе здесь нравилось.

Держа за руку, он подвел меня к кромке берега. Снял плащ, бросил на ствол поваленного дерева, сделал приглашающий жест. Подождав, пока я сяду, опустился рядом.

– Выслушай меня, пожалуйста, - его пальцы снова сжали мои. – Вчера я не знал, что ответить на твой вопрос. Почему так изменился по отношению к тебе. Сегодня могу повторить то же самое. Не представляю, что тогда со мной произошло. Как будто… это был не я. После звездного дождя я много раз спрашивал тебя, как ты оказалась ночью за пределами замка, и ты отвечала, что ничего не помнишь. Я никак не мог поверить, что ты потеряла память. Думал, притворяешься. Настаивал в надежде, что все-таки признаешься. Но в конце концов поверил. Поверь и ты мне. Не прошу простить, но хотя бы поверь: я не знаю, что тогда случилось.

Зато знала я. У меня не было никаких доказательств, никаких подтверждений тому, что тут замешаны ведьмины чары, но… я знала. Наверно, самым лучшим, что я могла сделать, было бы рассказать Гергису обо всем. Признаться – и будь что будет. Ведь и я была околдована так же, как он. Ведьму и Кэрригана казнили бы или отправили пожизненно в крепость на Островах, откуда невозможно убежать. И все осталось бы позади. Но…

Я согласилась помочь им и теперь не могла отказаться или сказать хотя бы слово. На одной чаше весов лежала жизнь с Кэрриганом, выдающим себя за Гергиса. На другой – слепота, моя и Мариллы.

Конечно, ведьма могла обмануть меня, но… разве нашелся бы человек, рискнувший в подобной ситуации проверить это?

– Я… верю, Гергис, - голос предательски дрогнул. – Хочу верить.

Он приподнял мою руку, поцеловал кончики пальцев, потом перевернул и коснулся губами запястья, там, где синели тонкие жилки.

– Спасибо, Лери. Послушай… я много думал об этом, и мне кажется, это могло быть колдовство. Что, если болотная ведьма способна не только лечить?

Я смотрела на него широко раскрытыми глазами, и наверняка вид у меня был такой же растерянный, испуганный и нелепый, как у Мии утром.

– Ты ведь тоже думала об этом, правда?

Как же им удалось втянуть меня в свой заговор?! Как я могла быть такой глупой? Что это было: ревность и злость лишили рассудка – или же от меня ничего не зависело?

Я молчала, не зная, что сказать, и умирая от отчаяния.

– Лери, давай поговорим откровенно. Да, ты ничего не помнишь. Зато кое-что помню я.

Сунув руку в карман, Гергис достал уже знакомый мне много раз сложенный листок бумаги.

Значит, Мия отнесла костюм ему в комнату, а не в стирку.

Мысль получилась какая-то бледная и испуганная, словно поднятая с гнезда птица. Думать дальше было слишком страшно, и я уцепилась за нее.

– Это твоя записка, Лери, - Гергис положил листок мне на ладонь.
– Ирита оставила ее в тайнике у задней калитки. Я еще прошлым летом понял: что-то не так. Наблюдал и за тобой, и за ней. Но без особого успеха. Не получалось делать это постоянно, а поставить кого-то для слежки, даже из особо приближенных, не хотел.

– Спасибо и на этом, - процедила я сквозь стиснутые зубы.

– Послушай, - он согнул мои пальцы, прикрыв записку. – Ты не помнишь – если, конечно, не узнала снова сейчас… Есть такая игра. Участники под столом передают соседям черные и белые камешки, пока ведущий не скомандует: «Руки на стол!» У кого окажется больше белых, тот и выиграл. Так вот давай сейчас выложим руки на стол, Лери. Уже неважно, кто и в чем виноват. Важнее, что делать дальше.

Высшие силы, если б я могла вот так взять и все выложить! Даже если он каким-то чудом догадается обо всем сам, вряд ли это спасет меня. Неужели Ольвия и Кэрриган поверят в то, что не проговорилась?

Развернув листок, я увидела крупные округлые буквы. Мой почерк? Возможно. Я не помнила. Ощущение пера между согнутыми пальцами, того, как оно скользит по бумаге, выводя слова, осталось. Но не вид написанного.

«Завтра в полночь на том же месте. Не знаю, смогу ли прийти еще, стало слишком тяжело ходить пешком».

Ни обращения, ни подписи, ни указания на место. Но вторая фраза прозрачно намекала, что писала именно я: наверняка на восьмом месяце беременности пройти от замка до опушки леса, да еще ночью, было нелегко.