Сын менестреля. Грейси Линдсей

Когда мы вместе подошли к дверям школы, он остановился и, крепко сжав мою руку, посмотрел мне прямо в глаза:

– До свидания, Алек.

– До свидания, сэр.

Отец Йегер повернулся и направился в сторону церкви, в то время как я медленно, нога за ногу, перешел через дорогу и грустно поплелся в гору, по направлению к женскому монастырю. Я не мог не заметить, каким трагическим было выражение глаз отца Йегера. И на то были все основания.

У него нашли рак языка с метастазами в гортани и дальше. Шесть месяцев спустя, после трех операций и адских мучений, он умер. И хотя он вел жизнь аскета, придерживаясь во всем суровых ограничений, единственная слабость, которую он себе позволял, убила его.

Должно быть, предчувствие беды возникло у меня уже тогда, когда я входил в женский монастырь. Танцы были в самом разгаре, пары сонно кружились под бдительным взглядом группы немолодых монахинь, восседавших на сцене. Десмонд выделывал замысловатые коленца, изо всех сил стараясь оживить праздник.

Танцы не входили в программу моего обучения, и все же я выбрал себе партнершу из стайки девушек, уныло подпиравших стенку, и сделал с ней пару кругов. Мы старательно наступали друг другу на ноги, при этом она еще и пыхтела мне в правое ухо. Затем я передал ее с рук на руки совершенно не ожидавшему от меня такой подлости мальчику, а сам сел рядом с хорошенькой, тихой, сероглазой девочкой.

– Слава тебе, Господи, вы не танцуете.

– Нет, – отозвалась она. – Завтра я принимаю послушничество.

– В здешнем монастыре?

В ответ она только кивнула головой, а потом неожиданно спросила:

– Тот мальчик, что так выпендривается, и есть Фицджеральд? Тот, что решил стать священником?

– Да, в понедельник он уезжает в семинарию.

– Вы шутите! Уже через два дня?

– А почему бы и нет?

– Никогда не поверю, что можно вести себя так по-дурацки буквально накануне того дня, когда предстоит ступить на стезю служения Господу нашему Иисусу Христу.

Я не стал отвечать, не желая ввязываться в дискуссию о поведении, приличествующем перед принятием послушничества.

– А вы, должно быть, Шеннон. Известный футболист, получивший стипендию.

– Ради всего святого, откуда вы знаете?

– Мы здесь иногда говорим о вас, мальчиках.

– Вы что, собираетесь стать монахиней?

– Да. И тут уж ничего не поделаешь.

Я не мог не улыбнуться, услышав такой восхитительный ответ, и мы стали очень мило беседовать, но она неожиданно сказала:

– Думаю, мне пора идти.

– Так быстро! А ведь мы только-только начали друг другу нравиться…

Она вспыхнула, отчего стала еще привлекательнее.

– Вот потому-то мне и надо идти… Ты начинаешь мне нравиться больше, чем хотелось бы. – С этими словами она встала и протянула мне руку. – Спокойной ночи, Алек.

– Спокойной ночи, моя дорогая маленькая сестра.

Я проводил ее глазами в тайной надежде, что она обернется. И она действительно обернулась, посмотрела на меня долгим взглядом, а потом, потупившись, вышла из зала.

Я тоже решил уйти, но в этот момент сестры, сидящие на сцене, дружно поднялись при появлении очень старой, почтенного вида монахини, которая, тяжело опираясь на палку, шла в сопровождении молодой монашки. В центре сцены тут же появилось кресло, в которое и уселась старая дама.

Танцоры мгновенно застыли на месте, поскольку то была не кто иная, как сама мать настоятельница. Ласково посмотрев на присутствующих, настоятельница вполне отчетливо произнесла:

– Не мог бы юный Фицджеральд подойти ко мне?

Десмонд, проворно забравшись на сцену, поклонился, встал прямо перед старой монахиней, чтобы привлечь ее внимание, а потом опустился перед ней на одно колено.

– Ты тот самый ирландский мальчик, который поет?

– Да, преподобная мать настоятельница.

– Отец Бошан говорил мне о тебе. Но сначала, мой дорогой Десмонд, я хочу заверить тебя для восстановления твоего же душевного спокойствия, что я не получала образования в исправительном заведении Борсталь, которое, как тебе, похоже, известно, находится неподалеку от Итона.

Десмонд густо покраснел, а монахини на сцене захихикали. Небезызвестное письмо, несомненно, стало и здесь предметом шуток.

– Прошу простить меня, преподобная мать настоятельница. То была дурацкая затея.

– Ты уже прощен, Десмонд, но мне все же придется наложить на тебя епитимью, – произнесла мать настоятельница и после короткой паузы продолжила: – Я старая ирландская женщина, до сих пор скучающая по своей родине, на которую ей не суждено вернуться. А потому не мог бы ты сделать мне одолжение и спеть одну, только одну, ирландскую песню или балладу, чтобы утолить мою тоску по дому?

– Конечно могу, преподобная мать настоятельница. С превеликим удовольствием.

– Ты знаешь песню «Тара»? Или «Сын менестреля»?

– Я знаю обе.

– Тогда спой.

Она закрыла глаза и приготовилась слушать, а Десмонд сделал глубокий вдох и начал петь, исполнив сперва одну, а потом и другую балладу. И никогда еще он не пел так хорошо.

Молчит просторный тронный зал,И двор порос травой:В чертогах Тары отзвучалДух музыки живой [12] .Он на битву пошел, сын певца молодой,Опоясан отцовским мечом;Его арфа висит у него за спиной,Его взоры пылают огнем…Пал он в битве… Но враг, что его победил,Был бессилен над гордой душой;Смолкла арфа: ее побежденный разбил,Порвал струны он все до одной.«Ты отвагу, любовь прославлять создана, —Молвил он, – так не знай же оков.Твоя песнь услаждать лишь свободных должна,Но не будет звучать меж рабов!» [13]

12

Из цикла «Ирландские мелодии» Томаса Мура (перевод А. Голембы).

13

Из цикла «Ирландские мелодии» Томаса Мура (перевод А. Н. Плещеева).

Живая картина, достойная кисти живописца! В окружении монахинь старая, очень старая мать настоятельница сидит с закрытыми глазами, откинувшись на спинку кресла, а возле нее – светловолосый, голубоглазый юноша с лицом ангела, рвущий сердце своим пением.

Когда песня закончилась, все так и остались стоять не шелохнувшись, пока мать настоятельница не начала говорить, глотая слезы:

– Спасибо тебе, мой дорогой Сын Менестреля. Да благословит тебя Отец Наш Небесный и воздаст тебе, за то, что позволил старой женщине, прежде чем отправиться на Небеса, вкусить райское блаженство на земле. – С этими словами она с помощью монахинь с трудом поднялась с кресла и ласково улыбнулась. – А теперь можете продолжать танцевать.

Когда она покинула сцену, в зале началось настоящее веселье, причем заводилой был Десмонд, окрыленный внезапным успехом и готовый действовать. Он уговорил веселую маленькую толстушку, которая оказалась капитаном школьной хоккейной команды, присоединиться к нему и сплясать нечто среднее между ирландской джигой и удалым шотландским танцем.

Мне очень хотелось подойти к нему, чтобы сказать последнее прощай. Но, по правде говоря, мы уже сделали это после матча, а потому, сопровождаемый веселыми звуками «То Кэмпбеллы идут – ура, ура!», извлекаемыми из пианино, я вышел на улицу и глубоко вдохнул прохладный ночной воздух.