Сын Палача 3

— У них нет повального призыва. Очень сложные сельскохозяйственные условия, сдёргивать людей с земли опасно, можно запросто устроить голод, — объяснял имперец, когда мы покинули захваченную крепость и вновь тряслись в сёдлах. — Северяне предпочитают наёмников, и неважно из своих земляков или пришлых. В общем, по их земле можно относительно спокойно перемещаться, если вести себя скромно.

Не могу сказать, что уверенность имперца меня полностью успокоила, но приходилось делать вид, будто всё в порядке.

— Акцент, — указала на важную деталь Илара. — Кто из нас на ушахари может говорить без акцента?

Поморщился. Речь северян я знал, но вряд ли смог бы скрыть акцент.

— Я говорю свободно, — заверил Жак. — У них много торговцев и иноземцев. Тебе, Илара, стоит говорить на родном. Ты же не из империи, верно?

Девушка кивнула и произнесла несколько слов на незнакомом мне языке. Жак удовлетворённо кивнул и ответил ей на том же языке. Илара улыбнулась и что-то ответила. Имперец пожал плечами:

— Так даже лучше. Будем делать вид, что мы путешествуем. За каким лешим — наше дело. Зак изображает беглого королевского дворянина.

— Запросто, — без энтузиазма ответил маг жизни, глядя в сторону.

Член рода Гаорта проигнорировал эмоциональное состояние Эрлоу, переключившись на меня.

— А ты…

Пока Жак думал, я предложил:

— Буду с одинаковым акцентом говорить и на имперском, и на ушахари, — вполне правдоподобно изобразил я акцент.

Настолько правдоподобно, что мои спутники синхронно поморщились.

Проверить, насколько мы не бросаемся в глаза, довелось достаточно быстро. У северян не было привычных нам небольших поселений на десяток — два домов, скорее мелкие городишки. Да и обширных полей вокруг не наблюдалось. Только на подходе к городку мы вышли на рукотворные земельные наделы, между которыми виляла дорога. Культура, обильно взошедшая на полях, напоминала пшеницу, отличаясь от неё красным с фиолетовыми отливами цветом.

Городишко имело деревянную стену, совершенно не выглядящую старой. Над этим частоколом торчали крыши домов, и поднимались столбы дыма. В воротах стояла пара стражников, лишь мазнувшая по нам взглядом. Наши лошадки ещё не успели вымотаться, поддерживаемые Заком, поэтому мы решили не делать остановку, пройдя городишко насквозь. На выходе другая пара стражников точно так же нас проигнорировала.

Когда за нашими спинами снова сомкнулся лес, Жак удовлетворённо кивнул:

— Ну вот, что я говорил? Никому нет до нас дела.

Мы были вынуждены согласиться.

Вновь потянулась дорога. Дороги сильно похуже наших, вокруг глухие леса, часто выли волки. Деревень не встречалось вовсе, попадались такие же городишки, обнесённые частоколом и окружённые возделываемыми полями. Таверны не отличались уютом и вкусной кухней, трактирщики были не особо вежливы, даже коней кормили неохотно, пытаясь подсунуть гнилое сено вместо зерна.

На третью ночь мы остановились в городишке, под которым стоял полк. Смогли оценить, что к солдатам у местных жителей отношение ещё хуже, чем к непонятным путникам. Нас впустили в город, когда убедились: мы не солдаты. Стражники на воротах придирчиво нас осмотрели, приказали показать содержимое сумок, отказов не принимали, предлагая топать дальше в обход города. Мы, впрочем, ничего подозрительного с собой не везли, одежда, еда, немного оружия. К последнему вопросов не было, безопасность, на дороге встречались обглоданные кости лошадей и людей.

В этот раз таверна нам попалась поприличнее. Пока я проверял, чем кормят лошадей, Жак объяснялся с хозяином. В конюшне, утеплённой, что, впрочем, можно было сказать про любые постройки северян, работал неприветливый парень лет пятнадцати. Заметив, что я наблюдаю за его работой, он спросил:

— Чего надо?

— Больше уважения клиенту, — ответил я, слегка коверкая произношение. — Жду, пока будешь кормить. В других местах подсовывали гнилую солому, проверяю.

Парень хмыкнул:

— Дам солому — будут жрать солому, никуда не денутся.

Настроение у меня было далёкое от благодушного. Напряжение из-за движения по враждебной земле, неприветливые люди, общая паршивость всего положения, в котором я находился, поутихшая, но не исчезнувшая тоска по Раде. Всё это подталкивало меня на эскалацию конфликта. Я понимал это, но не хотел ничего менять.

— Дашь солому — заставлю тебя её жевать. А будешь грубить — отрежу язык.

Парень, кажется, только и ждал такой возможности. Похоже, не я один не прочь устроить драку и скинуть негатив. Широко улыбнувшись, он встал посреди конюшни, уперев руки в боки.

— Слыхал, Пахом? Этот чужак… — дальше он выдал предложение на диалекте, так что смысл я уловил весьма отдалённо.

С другой стороны, какая разница, что именно он там сказал? Что он позовёт на разборку своего дружка, было очевидно из первых двух слов. И дружок пришёл, откуда-то из темноты вылез здоровенный детина с лицом, не обременённым интеллектом. Одежда на нём напоминала сшитые между собой мешки… Прочему напоминала, ими и являлась, слишком крупным он был, чтобы носить человеческие вещи.

— У-у? У? — протянул Пахом.

Пацан указал на меня и снова что-то сказал на незнакомом диалекте. Я окинул взглядом Пахома, пацана, оглянулся по сторонам, чтобы убедиться, что нам никто не помешает. Размял плечи и двинулся навстречу здоровяку, не отвлекаясь на слова и прочую ерунду.

Через десяток минут я зашёл в таверну, потирая пальцами разбитую губу. Все травмы, что смогли мне нанести эти двое. Пахом, ожидаемо, был слишком медленным и неповоротливым, и попасть в меня мог разве что случайно. Пацан вообще ничего из себя не представлял, пусть и был крепок для своего возраста, всё же работает на конюшне.

Хозяин ставил на наш стол большое блюдо с жареной уткой, когда увидел меня. Увидел и нахмурился, что-то спросив у Жака. Имперец, вероятно, и так понял, что произошло, и спрашивать у меня ничего не стал, ответив хозяину угрожающим тоном. Тот кивнул, бросил на меня тяжёлый взгляд, и удалился. Рухнул на неудобный стул. Зак заметил разбитую губу, но проигнорировал. Если попрошу помощи, скажет, что ради маскировки свои способности применять не будет. Ну и чёрт бы с ним. Следующей травму заметила Илара.