Сын погибели

— К чему это все? — Федюня утер слезинку, покатившуюся по щеке. — Никогда, ни единым словом не призывал убивать и крушить! Теперь, выходит, я в ответе за содеянное? Как обратить время вспять?

— Ну, ты загнул. Этого никто не знает.

— Нешто и в ваших землях не ведают?

— Каких таких «наших»?

— Тех самых, откуда вы с графом прибыли.

— Это здесь неподалеку… — пустился в объяснения Лис. — Вон там, — он указал на горизонт, — Франция, а за ней…

— Я о других землях. Тех, что за линией заката.

Сергей удивленно воззрился на собеседника:

— С этого места подробнее.

— Я о тех землях речь веду, в кои велено вам меня забрать. Я знаю, что вы такого не мыслите, но тот, кто приказывал вам сие, ничего не забывает.

— Постой, постой. Шо ты несешь?

Федюня вздохнул.

— Гарри предал меня по неразумию своему. Ты же силишься в глаза мне лгать. Я ведь коли вижу — то и знаю. Велено вам увести меня из мира живых, да и бросить меж мирами. А я так смотрю, что, может, оно и к лучшему. Такое нынче со мной происходит, что даже и жить противно. — Он ненадолго замолк. — Вот ответь, дядька Лис, почто вам дома не сиделось? Зачем вы пришли незваные и нежданные, аки тать в ночи? — Федюня посмотрел на старого друга взглядом, полным невыразимой печали. — Неужто верите, что в силах помешать крови литься, дереву сохнуть и роду человеческому в этом мире и в сонме иных миров истреблять друг друга?

— Непростой вопрос, — посерьезнев, сказал Лис.

— А у меня нынче простых и нет. Тут и о себе ничего в толк не возьму, а уж что вокруг деется — так и вовсе темно. Ступаю, как посредь леса в новолуние. И за что ни возьмусь — все тернии. Я к вам шел, мне никуда боле не надо было. А оно нынче как выходит: и вам я ни к чему, только обуза. И дело ваше, как монета в воздухе — может, так упадет, может — эдак.

— Федюнь, братишка, ты ничего не понимаешь, тут все очень сложно.

— Не понимаю, — согласился отрок, — сам о том сказал. А что сложно… Я вон Гарри на ноги поднял, а он этой ногой ближнему на горло стать норовит. И вы — вроде как добро содеять пытаетесь, а только у добра того клыки да когти. Ровно как у зла. Кому помогать да что делать: помогать ли вовсе, или впрямь — уйти за предел мира и там найти для души отдохновение?

— Эк тебя переплющило-то, — покачал головой Лис. — Но там, где время пройдет, там и мы пройдем.

— Не ведаешь ты, куда путь держишь. Не ведаешь, идти ли. А все едино: ступаешь шаг за шагом, не зная ответы на те вопросы, что задаешь себе неслышным голосом. Так и я пойду с вами, дабы отыскать то, что заменит мне ответ.

— Ну, ты загнул, — поразился Сергей. — С такими речами из тебя здоровский вышел бы замполит, жаль, у вас звери такой породы не водятся.

Кочедыжник поглядел на друга, и в глазах его дальними отблесками пожара высвечивало нечто странное, чтобы не сказать страшное. Лис встряхнулся, отгоняя наваждение.

— Пожалуй, стоит кораблю идти быстрее, — вдруг безо всякой связи с тем, что говорилось ранее, точно вскользь, бросил Федюня и запахнулся в плащ, спеша укрыться от резкого порыва ветра.

Барон ди Гуеско поглядел с холма на ласковую, залитую солнцем ранней осени равнину. Сколько видел глаз, та была засажена виноградниками; среди аккуратных рядов подвязанной лозы, собирая в плетеные корзины тяжелые грозди, неспешно двигались монахи в подобранном одеянии.

Капитан папской гвардии пренебрежительно хмыкнул:

— Мне кажется, эти святоши всерьез думают, что когда-то их кислое пойло сравнится с итальянскими винами. Наивные простаки… Как считаете, падре?

— Истина зависит от того, сын мой, — на лице Йогана Гринроя сложилась высокопарная мина, — вкушу ли я от даров винной бочки прежде, чем изреку ее, или же после того. Ибо если до — то я думаю, что думаю, а если после — то лишь думаю, что думаю.

— Чего-чего? — Майорано уставился на спутника.

— Сразу видно, что риторика для вас — наука о снаряжении рыцарей, — Гринрой воздел к небу палец, — между тем как слово, бывшее прежде всего, существует ныне и впредь. И слово это сокрушает воинства и созидает царства.

— Что ж, — Майорано указал вдаль, где двигался довольно крупный отряд вооруженных всадников, — похоже, вам представится завидная возможность продемонстрировать силу всесокрушающих речей.

— Отчего вдруг? Разве мы не в землях христианнейшего короля Франции? Разве имя Святейшего Папы не оберегает нас от всяких бед?

— Как знать. — Старый пират пожал плечами. — Всадники, как один, вооружены, но лилий на вымпелах я не вижу. Очень может быть, друзья короля не входят в число их друзей… В любом случае вам стоит переодеться, дабы предстать во всей красе пред этой шайкой. Вдруг легат Папы Римского вызовет у них почтение.

— Ох, — Гринрой закатил глаза, — что есть эта повозка, как не инструмент воспитания истинно христианского смирения? И что есть эта дорога, как не след от бича Господнего?

— Согласен с вашим преподобием. — Лицо Майорано расплылось в улыбке. — Но что поделать — настоятелю собора Девы Марии не к лицу гарцевать на коне, а осла мы не захватили.

— Как же, — пробормотал Гринрой, спешиваясь, — один осел есть. И сейчас он к своему большому неудовольствию полезет в повозку.

Ругаясь себе под нос, Гринрой занял место за тяжелыми бархатными занавесями и, моля небеса дать пинка этим чертовым рыцарям, чтоб они убирались куда подальше, начал гримасничать перед полированным серебряным зеркалом, придавая себе вид, полный возвышенного достоинства.

Дорога под гору, как обычно, была не слишком приятной. Возница придерживал четверку коней, но те порывались идти вскачь, и поэтому каждый миг казалось, что возок еще чуть-чуть и перевернется в кювет.

— Эй, вы кто такие? — спросил незнакомый хриплый бас.

— Ты разве не видишь, — заговорил ди Гуеско. — На всех попонах, на всех плащах изображены ключи Святейшего Папы. Или ты знаешь еще кого-нибудь с подобной эмблемой? С дороги, деревенщина — это кортеж папского легата!

— Да по мне хоть святого Петра! Вы находитесь в землях преславного графа Тибо Шампанского, и он приказал докладывать обо всех вооруженных людях, передвигающихся по его дорогам.

— Ну, так ступай докладывай и не мешай нам делать свое дело! Иначе завтра же Его Преподобие объявит вашему королю, что его вассалы посмели задерживать личного посланца наместника святого Петра!

— Э, нет… Что там он кому будет говорить — не моего ума дело, а только вы отсюда никуда не поедете без разрешения моего господина.

— Что?! — взревел Майорано.

Гринрой услышал характерный звук мечей, покидающих ножны.

— Эдак нас тут всех порубят, — пробормотал он и дернул занавесь. — Остановитесь, дети мои! Еще никто из проливших кровь не сумел влить ее обратно. К чему в очередной раз пробовать? — Гринрой замолчал, желая убедиться в произведенном эффекте.

Отряд шампанцев в два раза превосходил его эскорт и настроен был довольно хмуро, однако, вопреки воинственной риторике и угрожающим жестам, нападать на легата представлялось им делом скверным.

— Вложите оружие в ножны, ибо хоть и сказал Спаситель: «Не мир я принес вам, но меч», но ведь вы же не Спаситель, а потому пусть его меч будет единственным, блистающим под Господними небесами. Я призван нести слово Божье, как голубь, выпущенный Ноем, призван носить в клюве оливковую ветвь — ибо слово мое так же благо для вас, как та ветвь для Ноя. Хватайтесь за этот спасительный прутик, и он вытащит вас из геенны огненной!