Сын повелителя сирот

– Мы их перевезли.

– Куда?

– Не могу вам сказать.

– Почему? Почему нет?

– Потому что эта тайна – единственное, что напоминает Великому Руководителю о реальности всего произошедшего. О том, что события вышли из-под его контроля.

– А что с ним произошло?

– Этот вопрос хорошо бы было задать ему самому.

– Но сейчас дело касается не Великого Руководителя, а одного парня, совершившего ошибку.

– К тому же, я все еще жив только благодаря этой тайне.

Я попытался обратиться к его собственным доводам:

– В живых вам все равно не остаться.

Он согласно кивнул.

– Ну, в живых никто не останется, – заметил он. – У тебя есть план? Ты уже принял какие-то меры? У тебя еще есть время, можешь решить, как поступить.

– Вне зависимости от того, сколько вам еще осталось, – убеждал его я, – вы можете спасти этого парня, искупить свою вину за всю ту ужасную боль, которую причинили актрисе. – Я вытащил из кармана его телефон. – Фотографии, которые приходят на этот телефон, – спросил я его. – Они предназначаются вам?

– Какие фотографии?

Я включил телефон и показал ему исходивший от него синий свет, доказывавший, что батарея заряжена.

– Ты должен мне его отдать, – сказал он.

– Тогда помогите мне, – потребовал я.

Я подержал телефон у него перед глазами, показывая ему изображение звезды на бульваре.

Он вырвал телефон у меня из рук.

– Американцы отвергли гостеприимство Великого Руководителя, – произнес он. – Они не намеривались выходить из самолета, поэтому мы перевезли техасскую деревушку в аэропорт.

– Спасибо, – поблагодарил я, собираясь уходить. Вдруг дверь распахнулась.

На пороге вместе с Кью-Ки стояли все остальные сотрудники отдела «Пуб Ёк». На ее форме запеклась кровь.

– Они поехали в аэропорт, – объявила девушка. – Актриса исчезла именно там.

– Он вполне мог знать, чт'o произошло в аэропорту, – заметил один из сотрудников отдела «Пуб Ёк». – Его отец – министр транспорта.

– Что с Чучаком? – спросил я. – Где он? Что с ним?

Кью-Ки не ответила. Она посмотрела на Сержа. Тот одобрительно кивнул головой. Собравшись с духом, девушка повернулась лицом к команде «Пуб Ёк» и приняла позу бойца тхэквондо. Мужчины отступили назад, позволив ей сгруппироваться. Затем они хором произнесли: «Чунби». Сосчитали до трех – «хана», «туль», «сет», а когда крикнули: «Сиджак!», рука Кью-Ки ударилась о стальную дверь.

Сначала она глубоко и неровно вздохнула, затем последовало еще несколько резких вдохов.

Кью-Ки медленно прижала сломанную руку к груди.

Первый перелом всегда приходится на область запястья. Впоследствии можно будет ломать себе костяшки пальцев, по паре за один удар.

Спокойно и осторожно Серж взял ее руку, вытянул и вложил сломанную кисть в свою ладонь. Одной рукой он очень аккуратно взял ее за запястье, сжав другой два пальца ее сломанной кисти.

– Теперь ты одна из нас, – произнес он. – Ты больше не стажерка. Тебе больше не нужно имя, – добавил он, сильно потянув за пальцы и вправляя сломанные кости так, чтобы они правильно срослись.

В знак уважения Серж кивнул головой в мою сторону.

– Я был против того, чтобы в Подразделении была женщина, – сказал он мне. – Но ты был прав, она – наше будущее.

Была середина дня. За окном светило яркое солнце, не приносящее тепла. Командир Га и дети сидели вместе, втроем наблюдая за Сан Мун, которая неустанно бродила по дому, то и дело беря в руки различные предметы и внимательно рассматривая их. Пес, ходивший за ней следом, нюхал все, к чему прикасалась женщина, – зеркальце, маленький зонтик, чайник на кухне. До приезда американцев оставался день, всего лишь день до побега, но дети об этом не знали.

– Что с ней? – спросил мальчик. – Что она ищет?

– Обычно она ведет себя так перед началом съемок в новом фильме, – сказала девочка. – Она будет играть в новом фильме?

– Вроде того, – ответил им Га.

Сан Мун подошла к ним.

В руке она держала раскрашенную вручную доску для игры в чанги. В ее глазах читался вопрос: Как я все это брошу? Он сказал ей, что с собой брать ничего нельзя, потому что любая вещь, которую они возьмут на память, может их выдать.

– Это – доска моего отца, – объяснила она. – Это единственная память о нем.

Он покачал головой. Как объяснить ей, что лучше оставить все здесь, что в том или ином предмете действительно сохраняется частичка человека – с фотографией можно разговаривать, кольцо целовать, а играя на губной гармошке, слышать чей-то далекий голос. Но фотографии могут потеряться. Кольцо может украсть вор, сняв его прямо с твоего пальца, пока ты спишь в своем бараке. Га видел одного старика, потерявшего волю к жизни, он стал чахнуть прямо на глазах после того, как охранник отобрал у него медальон. Нет, нужно сделать так, чтобы никому не удалось отнять у вас близкого человека. Он должен стать вашей неотъемлемой частью, вроде татуировки, которой никто не сможет вас лишить.

– Ничего, кроме одежды, которую я надену на себя? – спросила Сан Мун.

Внезапно лицо у нее просветлело. Она повернулась и быстро направилась к шифоньеру. Открыв дверцу, она стала осматривать свои чосоноты, висевшие на отдельных крючках. Яркие лучи заходящего солнца, освещавшие спальню, вдохнули жизнь в наряды Сан Мун.

– Какой же мне выбрать? – спросила она его, перебирая их рукой. – Этот я надевала в фильме «Лишенное матери отечество», где играла жену политика. Но я не могу уехать отсюда в этом наряде. Не могу остаться этой женой навсегда. – Сан Мун оглядела простой чосонот с белыми чогори и чхима, расписанный светлым растительным рисунком. – А этот чосонот из «Истинной дочери народа». Я не могу приехать в Америку одетой, как крестьянская девушка. – Она прошлась рукой по всем своим нарядам – из «Падения диктаторов», «Разлученных тиранов», из фильма «Выше знамена!».

– Это все – платья из твоих фильмов?

Она кивнула.

– Вообще-то они должны храниться в костюмерной. Но я сильно привыкаю к ним, пока снимаюсь.

– А своих нарядов у тебя нет? – спросил он.

– Мне не нужны свои, – ответила она. – У меня есть эти.

– А какие же платья ты носила до того, как начала сниматься в кино?

Она взглянула на него.

– О, никак не могу решить, – вздохнула она, закрывая глаза. – Оставлю это на потом.

– Нет, – возразил он. – Надень вот это.

Она вытащила из шкафа выбранный им серебристый чосонот и приложила его к себе.

– «Слава славе», – произнесла она. – Ты хочешь, чтобы я выглядела, как оперная певица?

– Этот фильм – рассказ о любви, – ответил он.

– И трагедии.

– И трагедии, – согласился он. – Великий Руководитель был бы не прочь увидеть тебя в наряде оперной звезды, правда? Ведь так ты отдала бы дань уважения его второй страсти – опере?

Услышав это, Сан Мун сморщила нос: