Сын повелителя сирот
Шрифт:
Дрожа от надежды и, как ни странно, от сожаления, мой палец щелкнул переключателем.
Руки мои поднялись передо мной. Казалось, будто они принадлежат кому-то другому. Я услышал стон и осознал, что он исходил от меня. Электрический язык глубоко залезал в мой мозг, наподобие того, как языком ощупывают зубы после еды. Я представлял себе, что меня охватит оцепенение, но мое мышление было взвинченным, мысли парили. Все было необыкновенным: отблеск металлической арматуры, яркая зелень глаза мухи. Существовала только вещь сама по себе, без какой-либо привязки или окружения, словно рассудок потерял связь со всем остальным. Голубизна, и кожа, и кресло – я не мог свести их воедино. Запах озона был невероятным, накал лампочек нереальным. Тонкие волосинки у меня в носу сделались жесткими. Эрекция моя была ужасной и тоже существовала как-то сама по себе. Я не увидел ни покрытой
Я сознавал, что Командир Га движется рядом со мной. С парящими в воздухе руками я мог сделать лишь одно – легонько повернуть голову и наблюдать за ним. Одну руку он высвободил из ремня и тянулся к ручке запуска. Я видел, что он включил автопилот на максимум, и это была смертельная доза. Но я больше не мог переживать за него. Я шел своей дорогой. Скоро я окажусь в сельской местности, в деревне, где полно зелени и царит безмятежность, где крестьяне молча взмахивают косами. Там я встречу вдову, и мы не будем тратить время на ненужные ухаживания. Я подойду к ней и скажу, что я ее новый муж. Вначале мы будем спать на разных сторонах кровати. Какое-то время у нее будут свои правила. Но со временем наши гениталии соединятся, это будет правильно, и доставит нам удовольствие. Летними вечерами после того, как у меня случится извержение, мы будем лежать в постели и слушать, как наши дети бегают в темноте и ловят лягушек. Моя жена будет хорошо видеть обоими глазами, и поэтому поймет, когда я погашу свечу. В той деревне у меня будет имя, и люди будут называть меня тем именем. Я задую свечу, и она станет уговаривать меня спать крепко-крепко, и по мере того, как электричество в моем разуме становилось острее, словно бритва после заточки, я вслушивался в ее голос, произносивший имя, которое вскоре станет моим.
Утром Командира Га разбудил рев двигателей американского военного грузового самолета. Дети уже проснулись и таращились в потолок. Они знали, что это был не тот самолет, который раз в неделю летает в Пекин, и не легкомоторный, отправлявшийся во Владивосток пару раз в месяц. Дети вообще никогда не слышали звука самолета, потому что полеты над Пхеньяном были запрещены. После того, как в 1951 году американцы сбросили на северокорейскую столицу зажигательные бомбы, над ней больше не пролетел ни один самолет. Га разбудил Сан Мун. Они стали вслушиваться в гул самолета, который направлялся на север как бы со стороны Сеула, откуда ничему не позволено было прилетать в Пхеньян. Он посмотрел на часы – американцы прибыли на три часа раньше. Великий Руководитель будет в ярости.
– Они низко летят, чтобы предупредить о своем прибытии, – сказал он. – Чисто по-американски.
Сан Мун повернулась к нему.
– Пора, – сказала она.
Он посмотрел ей в глаза, чтобы увидеть в них отголоски сегодняшней ночи любви, но она смотрела в будущее, а не в прошлое.
– Пора, – согласился он.
– Дети, – крикнула Сан Мун. – Сегодня мы отправляемся в путешествие. Пойдите, соберите нам с собой что-нибудь поесть.
Когда они ушли, она натянула на себя халат и закурила у окна, наблюдая, как над рекой Тэдонган снижался огромный американский самолет, выпустив шасси. Она повернулась к Га.
– Ты должен кое-что понять, – сказала она. – Если Великий Руководитель о ком-то и беспокоится, то только обо мне. Он думает, что я ничего от него не скрываю, что меня выдает мое лицо, и с этим ничего поделать нельзя, и поэтому я не гожусь в заговорщицы. Он считает меня единственным человеком в мире, которому он может доверять. У него много женщин, целый киппым [37] , но важна для него только я.
– Тогда сегодня он сильно обожжется.
37
Группа «Киппым» – «Группа удовольствий», «Отряд удовольствий», «Бригада удовольствий», «Бригада радости» – по непроверенной информации, совокупность групп женщин и девушек (около 2000) в возрасте от 13 до 40 лет (по общему мнению от 18 до 25), удерживаемых главой государства Северной Кореи с целью предоставления удовольствий и развлечений высшим чинам Трудовой партии Кореи (ТПК) и членам их семей, а также особым гостям. Информация о группе поступает в основном от беженцев из КНДР. Каждая «Группа удовольствий» состоит из трех «команд»: Манджокчо – «команда удовлетворения» (предоставляет сексуальные
услуги), Хэнбокчо – «команда счастья» (предоставляет услуги массажа), Камуджо – «команда песен и танцев» (ее участниц иногда просят танцевать стриптиз). Девушки со всей страны набираются в группу «Киппым» согласно критериям, определенным правительством, одним из которых является их девственность. После отбора они проходят период строгого обучения, при этом некоторые участницы групп Хэнбокчо иногда отправляются за границу для обучения массажу. По достижении возраста 22 – 25 лет девушки обычно выбывают из «Групп удовольствий», после чего нередко становятся женами корейской элиты, при этом их бывший статус «киппым» держится в секрете.– Прим. пер.– Я не о нем, – вздохнула она. – Я о тебе. Пойми, если я вырвусь из цепких объятий Великого Руководителя, то кто-то за это поплатится, а какой будет расплата, трудно даже представить. Ты не можешь остаться. Ты не можешь стать расплатой…
– Не знаю, откуда у тебя такие мысли обо мне, – возразил он. – Но…
– Это у тебя в голове постоянно вертятся какие-то мысли, идеи, – перебила его она. – Я думаю, ты вбил себе в голову, посмотрев тот фильм, что благородный человек должен пожертвовать собой.
– Ты вытатуирована на моем сердце, – напомнил он. – Ты всегда будешь со мной.
– Ты должен остаться со мной навсегда.
– Все будет хорошо, – успокоил ее он. – Я обещаю. Все будет просто прекрасно. Верь мне.
– Когда ты так говоришь, мне становится страшно, – произнесла она, пуская струйку дыма. – Все это напоминает какую-то проверку на преданность. И придумал ее даже не мой муж, а какой-то извращенец.
Га думал о том, как меняется самоощущение человека, когда он узнает, что его жизнь вот-вот изменится, не говоря уже о том, когда момент этот наступает. Разве Сан Мун этого не понимала? Она высказала ему свое мнение на этот счет. В ответ он лишь улыбнулся мысли о том, как в одно утро все может измениться, если очень сильно этого захотеть.
– Этот твой взгляд, – сказала она. – Даже он выводит меня из себя.
Она подошла к нему. Га так хотелось, чтобы она подольше оставалась рядом с ним.
– Ты поедешь со мной, слышишь? – настаивала она. – Ты понял? Я не смогу без тебя.
– Я никогда тебя не оставлю.
Он хотел прикоснуться к ней, но она отстранилась.
– Почему ты не хочешь сказать, что поедешь со мной?
– А почему ты не слышишь, что я говорю? Конечно, я поеду!Она недоверчиво посмотрела на него.
– У меня всех отняли – сестру, отца, мать. Даже того жестокого мужа. Одного за другим. Сделай так, чтобы такое больше не повторилось. Так не должно быть, ведь у тебя есть выбор. Посмотри мне в глаза и скажи это.
Он так и сделал – посмотрел ей в глаза и произнес:
– Ты сказала, что я должен остаться с тобой навсегда, и вот он я, навсегда. И скоро случится так, что ты не сможешь от меня отделаться.
Сан Мун надела белый чосонот, а красный и синий повесила в машине. Га, переобувшись в свои ковбойские сапоги, спрятал банку персиков в рюкзак и похлопал по карману, проверяя, там ли фотоаппарат. Девочка гонялась за собакой, чтобы надеть псу поводок.
Прибежал мальчик.
– У меня ловушка пропала, – пожаловался он.
– Никто и не собирался брать ее с собой, – заметила Сан Мун.
– Куда брать? – удивился мальчик.
– Мы когда-нибудь смастерим другую, – пообещал ему Га.
– Спорим, в нее попалась большущая птица? – сказал мальчик. – У нее такие сильные крылья, что она улетела вместе с моим силком.
Сан Мун стояла перед «гробницей», где «покоился» Золотой пояс ее мужа. Га подошел к ней и тоже стал разглядывать драгоценные камни и золотые завитушки орнамента, думая о том, что столь яркое сияние позволяло обладателю этого пояса завладеть любой женщиной в стране.
– Прощай, муженек…, – прошептала она, выключая освещавшую Золотой пояс лампочку. Затем она повернулась и долго смотрела на возвышавшийся в углу царственный футляр от своего каягыма. На лице ее отразилась целая трагедия, когда вместо него она взяла дурацкий инструмент под названием «гитара».
Во дворе он сфотографировал их у решетки, увитой бобовыми плетями с белыми распустившимися цветами и усиками прекрасной дыни, за которой ухаживала девочка. Девочка с собакой, мальчик с ноутбуком и Сан Мун с ужасным американским инструментом в руках. Свет, однако же, был слабым. Га так хотелось, чтобы этот снимок принадлежал ему, а не Ванде!