Сын Тишайшего

— Напиши всё на бумаге и завтра передай Савве. Может, чего вспомнишь или мысли новые появятся, — поясняю удивлённому собеседнику: — Отец Симеон[2] обучал меня такому методу. Если надо понять суть, но сразу не получается, то собираешь все данные и думаешь.

При упоминании Фединого наставника патриарх слегка нахмурился, но кивнул. Не любили церковные иерархи литовского выскочку. Плюс он был западником, привившим свои взгляды всем детям царя Алексея Михайловича.

Полоцкий действительно обучал подопечного основам анализа, пусть и весьма наивного, если смотреть из будущего. Поэтому я не особо привираю, и Иоаким мне поверил.

— Вскоре встреча с Думой. Жду тебя там, — решаю технично выпроводить гостя. — В церковь я пока не ходок. Поэтому помолимся в палатах, дабы возблагодарить бога за посланную милость. Если бы мы не урезонили стрельцов, то всякое могло случиться.

Смотрю вслед уходящему попу и погружаюсь в нелёгкие мысли. Получается, что заговор или интрига гораздо более многослойны, чем казалось сначала. Убиты князь Долгоруков с сыном, возглавлявшие Стрелецкий приказ. Это что-то типа Росгвардии моего времени. Также устранены Григорий Ромодановский — один из лучших полководцев страны, и Иван Языков — соратник царя, возглавлявший Оружейную палату с приказом Золотого дела.

Последний являлся одним из трёх фаворитов Феди наряду с Голицыным и Алексеем Лихачёвым, который сейчас лечится после избиения стрельцами. И если Матвеева и Нарышкиных не жалко, то среди остальных убитых страна потеряла десяток толковых управленцев. Добавьте к этому непонятные заигрывания Хованского и Прозоровского со старообрядцами.

Но и это ещё не всё. Кто-то убил царского лекаря Стефана фон Гадена, известного здесь как Данила Фунгадин. Немец, на самом деле крещёный еврей из Польши, перешёл дорогу многим. Он раздражал уважаемых людей, выпячивая богатство и хвастаясь близостью к царской семье. Именно его не мешало бы допросить в первую очередь. Слишком много странностей происходило с моим лечением в последние дни. Значит, врача убрали осознанно.

Ко всему прочему пропал царский аптекарь Христиан Энглер. Это человек, который готовил лекарства по рецепту царского лекаря. Не удивлюсь, если немец тоже мёртв, хотя его ищут. Многие иностранцы во время бунта попрятались на Кукуе, поэтому товарищ мог просто залечь на дно. Только здесь не Брюгге, а Москва 1682 года.

И как быть? Кому доверять? Один персонаж говорил — верить нельзя даже себе. Что вполне естественно в моей ситуации. Память Фёдора — это хорошо. Вернее, это уже неотъемлемая часть меня. Слишком много странностей происходило около трона, на что царь не обращал внимания. Человек действительно доверял своим людям и многим главам приказов. Только моя прогрессирующая паранойя придерживается иного мнения. Мне бы сейчас не помешал специалист вроде партайгеноссе Мюллера. Боязно доверять расследование одному Голицыну, не имея надёжных источников информации.

Может, уравновесить князя, создав комиссию? Добавить туда кого-нибудь из выживших Нарышкиных или их людей? Хотя им сейчас не до подобных развлечений. Вчера убили Афанасия и Ивана, а глава рода — Кирилл — еле избежал расправы.

Чего-то я погрузился в свои мысли и не заметил, как заснул. Открываю глаза и вижу перед собой улыбающегося Савву.

— Долго я спал?

— Почитай часа два, государь. Часы на Спасской башне только полдень отбили, — сразу ответил дядька.

Я было дёрнулся, вспомнив про встречу с боярами. Но тут же вторая сущность меня притормозила. Мол, Дума никуда не денется, а товарищам вообще полезно немного подождать и понервничать. А ты, вообще-то, царь и самодержец земли русской.

— Давай умываться и одеваться, — говорю дядьке. — И попить чего принесите, лучше квасу.

Не успел я произнести фразу, как в спальне появилась Аксинья с чаркой в руке.

— Испей, отрада наша. Сама ставила седмицу назад.

Хорошо! Протираю заросшее лицо и довольно улыбаюсь. Давненько я такого не пил. Последний раз у покойной бабушки в деревне чуть ли не тридцать лет назад.

— Как оденусь, зови рынд, — допиваю квас и отдаю чарку няньке. — Они там не разбежались часом?

Сладкая парочка одновременно фыркнула, оценив царский юмор.

— Наоборот, прибежали другие прогульщики. Бдят вместе с остальными, — ответил Савва, а Аксинья просто кивнула.

— Гнать взашей! — произношу тихо, но зло. — У меня есть только четверо рынд!

— Исполню, государь, — поклонился дядька, а в комнату влетел Ефим, притащив целый ворох одежды.

Мудрить мы не стали, выбрав расшитый золотом кунтуш и пояс серебряного цвета. Далее произошла небольшая заминка, когда мы надевали сапоги. С ногами надо что-то решать, хотя опухоль немного спала. Пока же приходится носить обувь на несколько размеров больше. На голову пришлось надеть шапку, похожую на Мономахову, но называемую «сибирской». Это более простой вариант головного убора, предназначенный для рядовых дел. В дороге или на охоте царь пользовался более практичными вещами. Эта же всё-таки более декоративная. Ещё и на голове еле держится, надо ловить баланс, чтобы не упала.

Кстати, для вечно больного Федя оказался весьма подвижным товарищем. Он любил не только конные прогулки, но и охоту. Причём отлично стрелял из лука и умел обращаться с копьём. Саблей я нынешней тоже махать умею, вон даже специфические мозоли не успели сойти. В прежней жизни подобных навыков у меня не было. Очень интересно посмотреть, как отреагирует на них сознание. Сохранится ли прежняя моторика, заложенная годами тренировок? Не о том думаю. Пора готовиться к важнейшей встрече.

Как раз в спальню вошла четвёрка донельзя довольных молодцов, обряженных в парадные одежды. Интересно, а где их бердыши?

— Здравствуй, государь! — дружно рявкнули парни, поклонились и перекрестились на образа. — Дай бог тебе здоровья!

— Федя, я тут в недоумении, — решаю уточнить важный вопрос и обращаюсь к Апраксину. — А где супружница моя и твоя сестрица? Чего-то я её вчера не заметил.

Молодой человек сразу покраснел и дёрнулся, будто от удара. Но быстро пришёл в норму и ответил:

— Так в Лавре она, на богомолье уехала пять дней назад. После Марфа должна посетить Никитский монастырь. Прикажешь вернуть её? Я быстро!

Судя по решительному виду, парень готов метнуться в Сергиев Посад прямо сейчас.

— Остолоп, ты, Федя, — говорю ласково под смешки остальных рынд и нянек. — Кто же человека с богомолья вытаскивает? Может, сестра твоя моему выздоровлению способствовала. Отмолила грехи, и господь послал мне исцеление. А ты хочешь её остановить.

Чую, что ляпнул очередную дичь. Присутствующие сначала посмотрели на меня с недоумением, затем их лица просветлели, и они начали истово креститься. Пришлось тоже осенить себя крёстным знамением. А вообще, надо следить за языком. Ведь всем рот не закроешь, и сразу пойдут слухи. Шутить тоже надо дозированно.

Между прочим, у Фёдора странное отношение к Марфе. Он вообще женился из чувства долга, поддавшись уговорам покойного Языкова. Естественно, о каких-то нормальных отношениях с семнадцатилетней девицей речи не идёт. Чужие мы люди, что может стать очередной проблемой. Интересно, у меня здесь будет хоть что-то хорошее? Ладно, хватит заниматься самобичеванием, пора на встречу с боярами.

[1] Никита Добрынин по прозвищу Пустосвят (ум. 11 (21) июля 1682 года) — суздальский священник, противник церковной реформы Патриарха Никона. Прозвище «Пустосвят» получил от своих оппонентов.