Сын

– А это безопасно? Ты вроде говорил, что он кого-то убил?

Пелле бросил взгляд на пристроенный к вилле гараж. Так много места, а отдельного гаража нет. Наверняка хозяину нравятся американские постройки. Бабушка Пелле жила в поселке норвежских эмигрантов, где у самых фундаменталистских американских мечтателей были не только дома с крытыми галереями по периметру, звездно-полосатыми флагами и американскими машинами в гараже, но и 110-вольтная подстанция, так что они могли пользоваться своими музыкальными автоматами, тостерами и холодильниками, купленными в Техасе или унаследованными от дедушки из Бей-Риджа, Бруклин.

– Сегодня вечером он никого не убьет, – сказал парень.

– Ну ладно, – ответил Пелле. – Может, тебя подождать? До Осло ехать полчаса, а вызов этих новых такси за пределы города стоит целое состояние. Я выключу таксом…

– Большое спасибо, Пелле. Но для нас обоих будет лучше, если ты не станешь свидетелем того, что здесь случится. Понимаешь?

– Нет.

– Хорошо.

Парень вышел из машины, остановился и посмотрел на Пелле. Пелле пожал плечами и стал отъезжать. Под колесами заскрипел гравий. Пелле следил за парнем в зеркале. Тот постоял на месте, а потом внезапно исчез, поглощенный лесным мраком.

Пелле остановил машину. Он сидел и смотрел в зеркало заднего вида. Исчез. Как и она.

Это сложно понять. Люди, которые просто существуют, составляют часть твоей жизни, вдруг могут испариться, и ты их больше никогда не увидишь. Только во сне. В хорошем сне. Потому что в тревожных снах он ее не видел. В тревожных снах он видел только пустую дорогу и фары двигающегося навстречу автомобиля. В тревожных снах ему, Пелле Гранеруду, многообещающему гонщику, не удавалось среагировать, не удавалось совершить простые маневры, которые позволили бы избежать столкновения с пьяным водителем, выехавшим на встречную полосу. Вместо того чтобы совершить действия, которые он ежедневно выполнял на тренировках, он остолбенел. Он знал, что может потерять то единственное, что терять нельзя. Не свою собственную жизнь, а две принадлежавшие ему жизни. Две жизни, которые он только что забрал из роддома и которые должны были стать его новой жизнью. Которая только что началась. Отец. Он успел побыть отцом три дня. А когда он очнулся, то оказался в той же больнице. Сначала ему рассказали о повреждениях ноги. Произошло недопонимание, поскольку дежурные сменились и новая смена не получила информацию о том, что его жена и ребенок погибли в аварии. Прошло два часа, прежде чем он узнал об этом. У него была аллергия на морфин, наверняка передавшаяся по наследству, и он день за днем лежал, испытывая мучительные боли, и выкрикивал ее имя. Но она не пришла. И час за часом, день за днем он начал понемногу усваивать: он никогда, никогда больше ее не увидит. И продолжал кричать ее имя. Просто чтобы слышать его. Как назвать ребенка, они решить не успели. И Пелле понял, что только сегодня вечером, когда парень положил руку ему на плечо, он почувствовал, что боль исчезла полностью.

Пелле видел очертания мужчины в белом доме. Тот сидел у большого панорамного окна, не закрытого занавесками. В гостиной горел свет, и мужчина казался выставочным экспонатом. Он будто ждал кого-то.

Ивер увидел, как великан взял с собой человека, с которым разговаривал у пианино, и направился к ним с Фредриком.

– Он с тобой хочет поговорить, а не со мной, – прошептал Фредрик и сдвинулся в сторону, очевидно присмотрев себе в баре что-то русское.

Ивер сглотнул. Сколько лет они с великаном вели совместные дела, находились в одной лодке, делили взлеты и редкие падения, как, например, в то время, когда последствия мирового финансового кризиса слегка плеснули на норвежский берег? И все равно, наблюдая за приближением великана, он напрягся, почти испугался. Говорили, что великан жмет вес в полтора раза больше собственного. И не один раз, а десять подряд. Но одно дело его устрашающая внешность, и совсем другое – знать, что абсолютно все сказанное тобой, каждое слово, каждая интонация, в том числе – или в особенности – непроизвольная, доходит до него. Вдобавок к тому, что ты говорил языком тела, цветом лица и движением зрачков, разумеется.

– Так, Ивер, – произнес низкочастотный громкий голос. – Как дела? Агнете. Тяжело, да?

– Ну да, – ответил Ивер, пытаясь найти официанта.

– Я хотел, чтобы ты познакомился с моим знакомым, поскольку у вас есть кое-что общее. Вы оба недавно овдовели…

Мужчина с повязкой на глазу протянул руку.

– …благодаря одному и тому же убийце, – закончил великан.

– Ингве Морсанд, – произнес мужчина, пожимая руку Ивера. – Соболезную.

– И я вам, – ответил Ивер Иверсен.

Значит, вот почему лицо мужчины показалось ему знакомым. Это судовладелец, супруг женщины, у которой отпилили половину черепа. Какое-то время он был главным подозреваемым у полиции, пока на месте преступления не была найдена ДНК Сонни Лофтхуса.

– Ингве живет совсем рядом с Драмменом, – сказал великан. – И сегодня вечером мы арендуем его дом.

– Как?

– Мы сделали из него мышеловку. Мы поймаем убийцу Агнете, Ивер.

– Близнец хочет сказать, многое говорит в пользу того, что Сонни Лофтхус попытается там напасть на меня сегодня вечером, – рассмеялся Ингве Морсанд, оглядываясь в поисках чего-то. – Я поставил против. А ты не мог бы попросить своих официантов подать нам что-нибудь покрепче этого мартини, Близнец?

– Это следующий логический шаг Сонни Лофтхуса, – произнес великан. – К счастью, он действует настолько систематично и предсказуемо, что, думаю, я у тебя выиграю.

Великан широко улыбнулся. Белые зубы под усами, узкие полоски глаз на мясистом лице. Он опустил гигантскую руку на спину судовладельца:

– И я бы хотел, чтобы ты не употреблял эту кличку, Ингве.

Судовладелец ухмыльнулся и поднял на него глаза:

– Ты имеешь в виду Бли… а-а-а-а…

Открытый рот и недоверчивая застывшая гримаса. Пальцы великана отпустили захват вокруг шеи судовладельца, и тот наклонился вперед и закашлялся.

– На том и порешим, да? – Великан махнул рукой в сторону барной стойки и щелкнул пальцами. – Выпить!

Марта бесцельно тыкала ложкой в морошковый крем, слушая слова, которые летели в нее со всех концов стола. Этот человек доставлял ей неприятности и раньше? Он опасен? Раз он постоялец, значит она снова с ним встретится, господь всемогущий! А парню не может прийти в голову подать в полицию заявление на Андерса за его решительное вмешательство ради ее защиты? Эти наркоманы такие непредсказуемые. Нет, скорее всего, он был под кайфом и ничего не вспомнит. Один из дядюшек заявил, что он похож на фотографию парня, которую показывали по телевидению, потому что его подозревают в убийстве. Как его зовут? Он иностранец? В чем дело, Марта, почему ты не хочешь отвечать? Ну вы же должны понимать, она связана подпиской о неразглашении.

– Я ем морошковый крем, – сказала Марта. – Очень вкусно, вам тоже стоит попробовать. Пойду принесу еще.

На кухне Андерс подошел к ней сзади.

– Я слышал, что он сказал, – прошипел он. – «Я люблю тебя»? Это тот тип из коридора в «Иле». Тот, с которым ты общалась. Что у вас там за делишки?

– Андерс, не…

– Вы трахались?

– Прекрати!

– Во всяком случае, совесть у него нечиста. Иначе он достал бы пистолет. Что ему здесь было надо, хотел застрелить меня? Я позвоню в полицию…

– И расскажешь, как ты начал бить человека по голове, хотя тебе не угрожали?

– А кто это скажет, что мне не угрожали? Ты?

– Или таксист.

– Ты? – Он схватил ее за руку и рассмеялся. – Ты ведь хотела сказать, что расскажешь. Ты бы встала на его сторону против собственного мужчины. Потаскуха хренова…

Она вырвалась. Десертная тарелка упала на пол и разбилась. В гостиной наступила тишина.

Марта вышла в коридор, схватила свое пальто, подошла к двери, остановилась, постояла пару секунд, потом развернулась и прошла в гостиную. Она схватила белую от морошкового крема ложку и постучала ею по жирному бокалу, после чего обвела взглядом помещение и поняла, что это было лишним: она и так привлекла к себе всеобщее внимание.

– Дорогие друзья и родственники, – произнесла она. – Я только хочу сказать, что Андерс был прав. Мы просто не сможем дождаться лета…

Симон выругался. Он припарковался посреди Квадратуры и разглядывал на карте города сектор, где, по информации службы содействия полиции «Теленора», находился мобильный телефон. Телефон, с которого Сонни Лофтхус посылал ему сообщения. Симон уже знал, что телефон с картой, пополняемой наличными деньгами, зарегистрирован на Хельге Сёренсена. Логично было воспользоваться документами больного надзирателя.