Сыночкина игрушка
Шрифт:
Скривившись, Катя отогнала от себя мысли. Для них ещё будет время. А сейчас ей следует задуматься о пище. О куске сыра. И о куске колбасы.
– Тухлая вода… – напомнила себе девушка. – Они всего лишь плавают в грязной луже.
65.
Такого поворота не ожидал никто. Входная дверь дома Андрея Семёновича с грохотом распахнулась, и на крыльцо вылетел Пашка. Рот его искривился в диком беззвучном крике, глаза вылезли из орбит, сальные волосы встали дыбом. И при этом он появился на улице, полностью обнажившись. Толпа ахнула и подалась вперёд. Ещё секунду люди осмысляли то, что происходит перед их глазами. А потом над улицей раздался хохот.
– А-а-а! – проорал Пашка.
Оперативники вздрогнули. Старший из них, седовласый мужчина с холодным хищным взглядом, высунулся из дверей гаража и замер, разинув рот. А Пашка в это время звучно хлопнул себя по ляжкам с такой силой, что жир на боках и животе заколебался и пошёл волнами, и неторопливо спустился с крыльца на землю.
– Паша! Паша! Ты чего творишь?! – заорал, придя в себя, Андрей Семёнович.
Но сын его не слушал. Медленно разгоняясь, как катящийся с горы шар, парень побежал на полицейских, широко разведя руки в стороны и издавая душераздирающие вопли.
– Не бейте его! – пронзительно завизжала Марина, хотя вряд ли кто-то собирался это делать.
Оперативники, поражённые зрелищем, стояли в траве, которой зарос участок мужчины. Но когда Пашка, приблизившись к одному из них, протянул вперёд свою руку, намереваясь схватить растопыренными пальцами рукав лёгкой ветровки, под которой пряталась кобура с пистолетом, тело мужчины среагировало само, без участия разума. Полицейский двинулся резко и так быстро, что почти никто не успел разглядеть движения, и Пашка, увлекаемый импульсом собственного тела, кубарем покатился в бурьян.
– Не смей его бить! – взревел Андрей Семёнович.
Он сжал пудовые кулачищи и медленно двинулся к оперу. В этой ситуации им было проще ориентироваться. Если голый умственно отсталый ещё мог заставить их растеряться, то огромный мужик, кричащий басом и рвущийся в драку – нет. Пистолеты, как по волшебству, появились в руках полицейских.
– Стоять на месте! Стоять!
Андрей Семёнович остановился. Марина снова завизжала, и этот громкий, нутряной звук повис в воздухе, вибрируя и постепенно затихая. Пашка, весь потный, перемазанный соком растений, медленно поднялся на ноги и обвёл полицейских диким взглядом.
– Не убивай папку!
Взвизгнув, парень снова побежал в сторону вооружённого оперативника. Его напарник попытался перехватить умственно отсталого, но тот, весь покрытый липким потом, без труда выскользнул из рук и снова покатился по земле. Утерев нос рукой, он попытался встать на ноги, но невесть как оказавшийся рядом Шакрин уверенным движением толкнул Пашку ладонью в макушку, снова роняя на задницу.
– Сидеть! – рявкнул старший оперуполномоченный.
Парень попытался подняться снова, но замер, натолкнувшись на полный ненависти взгляд полицейского. Толкнувшись ногами подальше от мужчины, он сжался в комок, стараясь прикрыться руками, и зарыдал, тихо и отчаянно. Так плачут дети, обиженные взрослыми без всякой причины.
Кивнув, полицейский шагнул в сторону Андрея Семёновича и с силой толкнул его пальцем в грудь:
– Какого хрена у вас тут происходит вообще?!
Мужчина, весь красный и потный, перевёл сбившееся от волнения дыхание и ответил таким же громким криком:
– А вы что себе позволяете?! Припёрлись сюда, пистолетами размахиваете, устроили обыск на пустом
месте! Перепугали ребёнка!Привыкший, что от его криков люди отступают, Андрей Семёнович навис над Шакриным, уступавшим ему как в росте, так и в ширине плеч. Но тот стоял, как каменное изваяние, и даже не собирался сдавать позиции. Марине, продолжавшей, не моргая, наблюдать за происходящим, показалось, что мужчины подозрительно похожи на встретившихся на опушке леса животных: свирепого вепря, привыкшего править лесом, и матёрого охотничьего пса. И если один из них не решится отступить, то непременно прольётся кровь. Много крови.
И опер отступил. Не побежал, а именно отступил, понимая, что открытая схватка никому не нужна.
– На вас, – он снова указал на Андрея Семёновича пальцем, но на этот раз не прикоснулся к нему. – Будет написано заявление. Побои у старика мы снимем, можете не сомневаться. А лично от меня – ждите комиссии, которая проверит, в каких условиях вы содержите сына и насколько он опасен для общества. Вы меня хорошо расслышали?
– Я бизнесмен… – хрипло булькнул в ответ Андрей Семёнович. – Человек уважаемый. Меня тут все знают.
Но и этот аргумент полицейский парировал мгновенно, почти не задумываясь:
– Вашим бизнесом ещё налоговая займётся. Посмотрим, какой вы уважаемый человек.
Глаза Андрея Семёновича налились кровью, но он нашёл в себе силы промолчать. Шакрин направился к выходу, сопровождаемый своими коллегами и испуганно глядящим по сторонам дядькой Митяем. Андрей Семёнович с кряхтением поднял сына с земли и повёл в дом. Толпа начала медленно расходиться.
66.
Андрей Семёнович уже некоторое время стоял на ступенях лестницы на второй этаж. Над полом второго этажа виднелись лишь его голова и плечи. А Пашка, всё так же голый, грязный и потный, носился по своей комнате, то хватаясь за голову, то падая на пол и принимаясь корчиться.
Мужчина видел его в таком состоянии впервые. Хотя, если считать совсем уж глубокое детство – возможно, второй или третий раз. Но в любом случае, никогда ещё истерика сына не вызывала у него такого ужаса. Тот, кого он привык видеть не более, чем маленьким мальчиком, даже когда тот раскабанел настолько, что стал с трудом проходить в дверь дома, внезапно оказался чем-то большим. Способным броситься на полицейского под дулом пистолета. При виде него полицейские застыли от страха, подумать только!
– Пашка! – Андрей Семёнович изо всех сил старался не опускаться до просительных интонаций, но получалось плохо. – Пашка, угомонись!
Но сыне не слушал его. И если раньше мужчина прекратил бы истерику всего лишь парой резких, хлёстких зуботычин, то теперь он никак не мог на это решиться.
«Господи, да он когда на пол бросается, у нас сервант трясётся на первом этаже…»
– Пашка… Сынок!
– Они приедут завтра! – ревел умственно отсталый. – Приедут! За мной приедут! И заберут!
– Никто тебя не заберёт, успокойся!
– Заберу-у-ут! – вопил Пашка в ответ, размазывая слёзы по грязным щекам. – И будут в попу тыкать и совать! И уколы делать! И нос отрежут! С ушами! И заставят сожрать!
Пашкин голос перешёл в неразборчивое хрипение, и Андрей Семёнович мысленно благословил слабость глотки своего отпрыска. Его рука не дрогнула ни разу, когда он пытал и калечил людей в подвале. Но сейчас, когда все эти вещи перечислялись его же собственным сыном, мужчину пробил холодный пот. Он словно посмотрел на себя со стороны. На себя такого, каким видел его Пашка.