Сыночкина игрушка
Шрифт:
– Нет! Нет, нет, нет!
Катя раз за разом выкрикивала одно и то же слово, словно примитивное и древнее заклинание, которое знают даже грудные дети, плачем отгоняющие высунувшихся из шкафов монстров. Она кричала, чувствуя, что с каждым её воплем тени отступают всё дальше, напуганные громким звуком. И поэтому она снова и снова хватала ртом воздух и вопила, отчаянно и зло.
Когда силы оставили её, и боль в лёгких стала настолько сильной, что она могла дышать лишь короткими прерывистыми глотками, Катя поняла, что она проиграла битву. Сейчас эти тени уволокут её к себе, в холодное серое небытие, и она тоже будет
Но ничего не происходило. Девушка открыла глаза, сощурившись от слабого сияния лампы, напомнившей ей зависшую под потоком маленькую звезду. С трудом покрутив головой, она поняла, что тени ушли. Пропали с серых шершавых стен. Больше никто не таращился на неё из-под узкой лежанки. Дыра туалета превратилась просто в вонючее отверстие в полу. Катя ощутила, как у неё в животе зарождается приятное тёплое чувство, и подумала, что это ликование, но ошиблась. Уже в следующий миг она разрыдалась от облегчения.
58.
Валентин Георгиевич жил жизнью тихой и размеренной, не чувствуя себя перегруженным работой. У него находилось время и на дружеские посиделки с земляками, многих из которых он знал с детства, и на хлопоты по хозяйству: в небольшом огородике росли овощи и пара не слишком охотно плодоносящих яблонь.
Он знал, конечно, что время от времени в его работе будут возникать стрессовые ситуации, но при этом расслабился за годы спокойной службы и совершенно растерялся, когда на его пороге вдруг возник Дмитрий Юрьевич, залитый кровью и вопящий что-то нечленораздельное о зверях, Андрее Семёновиче и девочке в гараже.
– Дядька Митяй, давай спокойнее!
Участковый легко подхватил выбившегося из сил деда под руки и усадил на диван. Как и у многих в Грачёвске, кухня у него выполняла также роль прихожей.
– Кто тебя так, а? Хулиганьё? Залётные?
Старик скривился в злой усмешке, и Валентин Георгиевич с содроганием заметил, что текущая по лицу кровь измазала деду беззубые дёсны. Участковый инстинктивно ухватил со стола влажную тряпку и попытался вытереть лицо старика, но тот оттолкнул его руку.
– Какое хулиганьё?! – заорал старик, и Валентин Георгиевич непроизвольно бросил взгляд на дверь, так и стоявшую нараспашку. – Андрей Семёныч это был! Пашки-дурачка отец!
– Так, ты это…
Участковый всё же смог прижать влажную тряпку к лицу старика и, воспользовавшись паузой, шагнул к двери и прикрыл её, успев заметить на улице несколько заинтересованных лиц.
– Я тебе говорю, Андре…
– Тихо! – шикнул участковый. – Ты мне по делу говори, что у вас случилось? Влез ты к нему? Или что? Знаешь же, что не любит он тебя.
Дмитрий Юрьевич некоторое время сидел молча, упершись локтями в колени. Он тяжело дышал, но яростный огонь в его груди медленно угасал. Старик понимал, что перед Валентином Георгиевичем проповедовать смысла нет. Он, хоть и выглядел тюфяком, умел быть мужиком жёстким и честным, сплетни и истерики не любившим.
– Влез, влез… – подтвердил Дмитрий Юрьевич. – Но причина была!
– Ты охренел совсем уже, дядька Митяй?! – участковый сумел сдержаться и не заорать в полный голос, обойдясь сдавленным шипением. – То ему пальцами в рожу тыкаешь, что он девочку украл,
то ещё что, теперь вот влез к нему! Да ты…– Девчонка у него.
Слова дядьки Митяя, произнесённые медленно, но тяжело и весомо, упали на дощатый пол кухни. И наступила тишина. Теперь и полицейский чувствовал, как сгустился воздух над городком. Но всё же он сумел взять себя в руки.
– Погоди, погоди. Что значит у него? Как? Ты видел?
– Видел!
Дядька Митяй посмотрел прямо в глаза мужчине. Он немного оттёр кровь с лица, и участковый заметил, как сильно стиснуты его челюсти, как сжались губы в тонкую полоску.
– Так…
Рука полицейского сама собой дёрнулась, чтобы поправить фуражку, которой на нём не было. Ему стало одновременно холодно и жарко.
– Я тебе говорю, рассказывай по порядку. Когда из больницы вернулся? Что видел? Как видел? Когда?
И старик, вздохнув и продолжая вытирать щёки, начал рассказывать. Некоторые подробности он благоразумно опустил: такие, как зуд под кожей и видения огромного гнойника, пульсирующего над Грачёвском. Но зато взамен добавил других. В услышанной участковым версии дядька Митяй просто гулял по улице, когда неожиданно услышал, как в гараже Андрея Семёновича кто-то плачет. Нашлось в рассказе место и для правды: старик не умолчал о царапинах на лице мужчины и его безумном, потухшем взгляде. Он старался не переборщить с подробностями, чтобы участковому легче поверилось в его рассказ. Но одновременно старался сделать историю достаточно тревожной для того, чтобы Валентин Георгиевич решился на немедленные действия. Рассказывая о том, что он якобы видел Катю, старик постарался как можно чаще употреблять слова «вроде бы» и «кажется». Но даже при всём при этом достиг желаемого результата.
– Та-а-ак…
Валентин Георгиевич торопливо прошёлся по кухне и повторил:
– Та-а-ак… Не выдумал ты ничего?
В ответ дядька Митяй торжественно перекрестился и заверил полицейского:
– Вот тебе крест, Георгич! Вот тебе крест!
Участковый растёр ладонями лицо, словно смывая с себя прилипшую к коже грязь.
– Тебе врач нужен, дя… Дмитрий Юрич?
Старик решительно покачал головой.
– Не нужен, я с тобой буду! Поторопись, Георгич! Вдруг он в бега ударится!
59.
Света проснулась резко, словно её толкнули. На кухне раздавался визгливый голос её сестры, отлично слышимый даже через перекрытия и запертую дверь в комнату:
– Да как у тебя твой поганый язык-то повернулся?!
В ответ раздалось невнятное бубнение. Затем шорох, вскрик и звон посуды. Громкий хлопок входной двери. И резкий крик с улицы:
– Сумасшедчетая!
И сразу же трубный рёв Марины:
– По-о-ошла во-о-он, паскудина! Гнида бессовестная! Язык твой змеиный чтоб отгнил!
На улице задорно расхохотались. Ясно… Марина с кем-то поцапалась и дело, как обычно, дошло до скандала. Старшая сестра, не успевшая излить гнев на обидчицу, продолжала бушевать, грохоча посудой о мебель и плиту:
– Вот ведь собака, а! Посмотрите на неё! Да как же… А-а-ах су-ука, а-а-ах тва-арь…
В голове женщины внезапно взорвалась ужасная, пугающая мысль, и она вскочила с кровати, как ужаленная.
«Катя! Маринке что-то рассказали про Катю!» – билось в голове Светы, и тут вспыхнула новая мысль, едва не заставившая её разрыдаться: – «Нашли! Мёртвую!»