Сыновья Ананси (Дети Ананси) (Другой перевод)

– Да, конечно, – сказал Толстяк Чарли. – Без проблем.

– Рад слышать. Нужно подписать кое-какие бумаги. Ну, до встречи.

– Кто это был? – спросил Паук. Он опустошил свою тарелку и вытирал бумажным полотенцем рот.

– Грэм Коутс. Хочет, чтобы я забежал завтра в офис.

– Он скотина, – сказал Паук.

– И что? Сам скотина.

– Я скотина другого сорта. А от него добра не жди. Поищи себе другую работу.

– Я люблю свою работу! – Сейчас Толстяк Чарли действительно в это верил, совершенно забыв, как ему не нравится его работа, и агентство, и наводящая ужас вездесущность Грэма Коутса.

Паук встал из-за стола.

– Хороший был стейк, – сказал он. – Да, я закинул свои вещи в комнату для гостей.

– Что?!

Толстяк Чарли поспешил в другой конец коридора, в комнатку, наличие которой позволяло именовать его жилье квартирой с двумя спальнями. В комнатке хранилось несколько ящиков с книгами, старая игрушечная гоночная трасса «Скалекстрик рейсинг», жестяная коробка с машинками «Хот вилз», в основном без шин, и множество других ветхих экспонатов, имевших отношение к детству Толстяка Чарли. Эта комната вполне могла сойти за спальню садового гнома или низенького даже по карликовым меркам карлика, но для всех остальных это был просто шкаф с окном.

Точнее, раньше это был шкаф с окном. Но не теперь.

Толстяк Чарли толкнул дверь и остолбенел.

Да, за дверью была комната, но это единственное, в чем он не ошибся, потому что комната оказалась огромной. Великолепная комната. В дальней стене были большие венецианские окна, выходившие, кажется, на водопад. За водопадом низко над горизонтом висело тропическое солнце, заливавшее все своим золотым светом.

В комнате был камин, достаточно большой, чтобы в нем можно было запечь парочку бычков – здесь потрескивали и плевались огнем три полена. В углу, рядом с белоснежным диваном и кроватью под балдахином, висел гамак. А у камина Толстяк Чарли увидел нечто, ранее виденное лишь в журналах, – возможно, это было что-то вроде джакузи. На одной стене висели полосатый, как зебра, ковер и медвежья шкура, а на другой – суперсовременный музыкальный центр в черном блестящем пластиковом корпусе, включавшийся взмахом руки. На третьей стене висел плоский телевизор шириной с комнату, которая прежде здесь находилась. И это еще не все…

– Что ты наделал?! – спросил Толстяк Чарли. Заходить он не стал.

– Ну, – сказал за его спиной Паук, – я, похоже, задержусь здесь на пару дней, вот, решил перенести сюда свои пожитки.

– Пожитки? Пожитки?! Пожитки – это пара пакетов с грязным бельем, дисками для «Playstation» и еще горшок с хлорофитумом. А это, это…

У него не было слов.

Паук, проходя мимо Толстяка Чарли, похлопал его по плечу.

– Если понадоблюсь, – сказал он брату, – я в своей комнате.

И закрыл за собой дверь.

Толстяк Чарли подергал ручку. Дверь была заперта.

Он вернулся в гостиную, притащил из холла телефон и набрал миссис Хигглер.

– Какого черта звоните в такую рань! – сказала она.

– Это я, Толстяк Чарли, простите.

– Ну! Чего звонишь?

– Да я хотел посоветоваться. Понимаете, ко мне тут мой брат приехал.

– Твой брат.

– Паук. Вы рассказывали мне о нем. Вы сказали поговорить с пауком, если захочу увидеть брата, я поговорил, и вот он здесь.

– Хорошо, – неуверенно сказала она.

– Вовсе нет.

– Почему? Он ведь член семьи, разве не так?

– Послушайте, я сейчас не буду вдаваться в подробности. Я просто хочу, чтобы он ушел.

– Ну так вежливо попроси его удалиться.

– Только что пытался. Он сказал, что не уйдет. И он устроил в моем чулане что-то вроде дворца Кублай-хана, хотя здесь даже для того, чтобы сделать двойные рамы, требуется разрешение городского совета. А у него там водопад. Не в комнате, конечно, а с той стороны… И еще он запал на мою невесту.

– С чего ты взял?

– Он сам сказал.

– Я пока кофейку не выпью, – сказала миссис Хигглер, – не очень-то соображаю.

– Я просто хочу узнать, как заставить его уйти.

– Не знаю, – ответила миссис Хигглер. – Я поговорю с миссис Данвидди.

И повесила трубку.

Толстяк Чарли дошел до конца коридора и постучал.

– Что еще?

– Я хочу поговорить.

Замок щелкнул, и дверь распахнулась. Толстяк Чарли вошел. Обнаженный Паук полулежал в ванне и потягивал из высокого матового бокала что-то такое, цвета электрик. Огромные венецианские окна были открыты настежь, и рев водопада контрастировал с тихим мелодичным джазом, который доносился из невидимых динамиков.

– Слушай, – сказал Толстяк Чарли, – ты должен понять, это мой дом.

Паук моргнул.

– Вот это? – спросил он. – Это твой дом?

– Не совсем так. Но в принципе да. В смысле, ты в моей комнате для гостей, и ты у меня в гостях. Хм.

Паук отпил еще немного и с наслаждением погрузился поглубже в воду.

– Говорят, – сказал он, – гости похожи на рыбу. И те, и другие на третий день протухают.

– Верно подмечено, – сказал Толстяк Чарли.

– Но это тяжело, – продолжил Паук. – Тяжело целую жизнь не видеть собственного брата. Тяжело, что он даже не знал о твоем существовании. И еще тяжелее наконец увидеться с ним и узнать, что ты для него ничем не лучше дохлой рыбы.

– Но, – сказал Толстяк Чарли.

Паук потянулся.

– Вот что, – сказал он. – Я здесь не навсегда. Остынь. Ты и оглянуться не успеешь, а меня уж и след простыл. И кстати, я-то никогда не стану считать тебя дохлой рыбой. Просто стоит учесть: на нас навалились стрессы. Но ни слова больше об этом. Почему бы тебе не пойти куда-нибудь поужинать, – ключи только дома оставь, – а потом и в кино?

Толстяк Чарли накинул куртку и вышел на улицу. Ключи он оставил у раковины. Воздух на улице был чудесный, хотя день выдался пасмурный, моросил мелкий дождик. В одном киоске он купил газету, а в другом – большой пакет с чипсами и сосиску в тесте. Дождик перестал, так что он сел на скамейку в церковном дворике и съел свою сосиску с чипсами за чтением газеты.

Ему захотелось пойти в кино.

Он дошел до «Одеона» и купил билет на ближайший сеанс. Приключенческий боевик уже начался, когда он вошел в зал. На экране все взрывалось. Великолепно.

Примерно на середине фильма Толстяк Чарли понял, что кое в чем не может разобраться. И это кое-что засело в голове и постоянно его отвлекало.

Фильм закончился.

Толстяк Чарли обнаружил, что хотя фильм понравился, ему не удалось запомнить, о чем он. На следующий сеанс он купил большое ведерко попкорна. Во второй раз фильм ему даже больше понравился.

И в третий.

После третьего просмотра он решил, что, возможно, пора подумать о возвращении домой, но этим вечером показывали «Голову-ластик» и «Правдивые истории» по цене одного билета, а он, честно говоря, ни тот, ни другой не видел, так что посмотрел оба, хотя к тому времени изрядно проголодался, и потому к концу «Головы-ластика» никак не мог сообразить, о чем фильм, а также зачем та леди забралась в радиатор парового отопления [25] , и даже поинтересовался, может, ему позволят посмотреть фильм еще разок, но ему неоднократно терпеливо объяснили, что кинотеатр на ночь закрывается, и спросили, есть ли у него дом и не пора ли баиньки.

25

Виной тому отнюдь не психическое состояние Толстяка Чарли. Не исключено, что единственный человек, который точно знает, что и почему происходит в фильме «Голова-ластик» (1977), – это его режиссер Дэвид Линч. Да и то не факт.