Сыновья человека с каменным сердцем

Солнце клонилось все ниже к закату, радуга все выше поднималась в небо, туча уходила все дальше и дальше, а пейзаж ширился и раздвигался. На горизонте ужа стали видны очертания вулканической горы, склоны которой усыпаны виноградниками; это – родина самого знаменитого в мире вина.

Панорама напоминала ту, которую на мгновенье показал Моисею бог, когда разрешил ему взглянуть с вершины горы Нэбо на обетованную землю – страну Ханаанскую!

Это была Венгрия!

Веселившаяся на макушке горы компания зачарованно взирала на эту панораму.

Здесь были только мужчины, только воины, – офицеры оренбургского полка, русская лейб-гвардия, знатные черкесские и мусульманские воины. И среди этого иноземного войска находились лишь двое штатских, два венгра. Один из них – Бенце Ридегвари, другой – Зебулон Таллероши.

Беседа велась на немецком языке. Среди русских офицеров немецкий язык был так же распространен, как французский среди пруссаков.

– Вот поглядите, – воскликнул Бенце Ридегвари, после того как перечислил названия городов и деревень, разбросанных в глубине долины, – эта дорога ведет в Константинополь!

Его слова были встречены громким криком:

– Ура! Да здравствует царь!

Зазвенели бокалы, и все обнажив головы, запели царский гимн.

Ридегвари пел вместе с другими гимн по-русски.

– Почему ты не поешь, Зебулон? – спросил он у задумавшегося старика.

– Голос у меня, как у павлина, – ответил опечаленный муж.

Слетая с горной кручи, гимн далеко разносился по окрестностям. Внизу, по длинной столбовой дороге, нескончаемой вереницей шли конные полки самодержца российского. Солдаты подхватывали долетавший до их слуха гимн. Можно было не знать и не понимать его слов, но мелодия, тревожная и мистическая, то полная угрозы, то исполненная скорби, не оставляла сомнения в том, что эта песня всероссийского самодержца обращена к отважным народам, которые пока еще гордятся тем, что свободны. То звучала из-за скал песня Гога и Магога. [125]

125

Согласно предсказанию библейского пророка Иезекиила, народ Магог под предводительством короля Гога должен был вторгнуться в Израиль и там погибнуть.

– Взгляни, – сказал Ридегвари, притянув поближе к себе Зебулона, – по дороге, что лежит под нами, сейчас проходят четыре кавалерийских полка. Один – великой княгини Ольги Николаевны, другой, гусарский, – цесаревича, третий, уланский, – Ольвиопольский, а четвертый – это мусульманская конница. В каждом полку все лошади одной масти: в полку Ольги Николаевны – серые, в полку цесаревича – каурые, кони уланского полка – вороные, а мусульманские кони – гнедые. Дальше едут донские казаки и Вознесенские уланы; за ними следуют артиллерия, пехотные полки и, наконец, обоз. А еще дальше – второй, третий корпуса. Ведь это восьмидесятитысячное войско!

Ридегвари сжал руку Зебулона.

– Уже близки дни нашего торжества! Теперь-то мы раздавим своих врагов! Этот жалкий сброд не устоит, рассыплется перед такой громадной силой.

Лицо его сияло. Чтобы лучше насладиться этим зрелищем, он встал у самого края отвесной стены, вздымавшейся из глубины соснового леса на сто футов и покрытой сверху густым ковром травы.

Зебулон Таллероши заглянул с кручи в раскрывшуюся бездну, и у него на мгновение мелькнула мысль: а что, если ему схватить своего милого друга и, как сделал Титус Дугович [126] с турком, ринуться вместе с Ридегвари в эту пропасть?!

126

Легендарный герой Венгрии. В 1456 году, во время штурма крепости в Нандорфехерваре, он сбросил в пропасть турка, пытавшегося водрузить на башне турецкое знамя, и погиб вместе с ним. Его имя стало для венгров символом геройства и любви к родине.

– Да поможет мне бог! Только бы пять моих дочерей не засиделись в девках!

Солнце уже закатилось за горизонт. Огненный шар, еще пылавший на краю неба, был уже не дневным светилом, а лишь его отражением, оптическим обманом. Радуга еще стояла в небе, но была уже не семицветной, а сплошь огненно-красной.

На дорогах в долине по-прежнему звучал царский гимн. Русская кавалерия входила в город.

Зебулону Таллероши сложившаяся ситуация была совсем не по душе. Поначалу, когда вместе с Ридегвари ему почти все время приходилось проводить в разъездах, знакомиться с иностранными сановниками, получать высокие награды, он воображал, что выполняет серьезную роль в высокой политике; это льстило его самолюбию и тешило его. Ему казалось, что эта высокая политика мирно уладит положение.

Зебулон надеялся, что царская дипломатия выступит посредником между воюющими сторонами, и те проявят уступчивость, последуют доброму совету.

Прежде всего ему хотелось, чтобы были отменены дебреценские чрезвычайные законы. Потом, думалось ему, в крайнем случае, нынешнему кабинету министров придется сложить полномочия, генерал-губернаторы будут смещены, а на их место назначат новым. Он надеялся, что Государственному собранию нового созыва предложат признать долг казны в двести миллионов. А некоторым крупным деятелям, возможно, дадут и паспорт на выезд в Америку.

Но теперь, смекнув, что назревает большая беда, Таллероши сразу потерял всякую охоту заниматься «высокой политикой», – не так он все это себе представлял.

Конечно, он не стал бы возражать, если бы образумили Гергё Бокшу и подобных ему удальцов. Но постоянно держать над пламенем свечи карту Венгрии, родины, из которой Бокша со своими молодцами прогнал его, Зебулона, и взирать, как она сгорает дотла, – нет, этого не могла вынести его чувствительная душа!

После веселого пикника, во время которого Таллероши пировал в блестящей компании знатных иностранцев, он вместе с Ридегвари возвращался в коляске в город, расположенный в долине.

По дороге Зебулон разоткровенничался.

– Увы, силища у них действительно громадная. Не знаю, как сумеют устоять против нее те, внутри нашей страны!

– Fuimus Troes!.. Ruet Ilium et ingens gloria Parthenopes! [127] – иронически изрек Ридегвари.

– А что станет с побежденными?

– Vae victis! [128] – последовал жесткий ответ.

– Но ведь они же не станут так жестоко…

Зебулон не посмел выговорить слова, уже готовые сорваться у него с языка.

127

Мы были троянцы!.. Погибнет Илион и великая слава Паргенопа (лат.).

128

Горе побежденным (лат.).

– Ense reeidendum immedicabile vulnus, [129] – снова произнес Ридегвари.

«Черт бы тебя побрал с твоими латинскими изречениями! – подумал Зебулон. – Говори со мной по-мадьярски!» И в упор спросил Ридегвари:

– Ну, как, например, поступят с человеком вроде Эдена Барадлаи, которого любили и уважали не только мы, но вся страна, чей отец был нашим добрым другом, чьей матери мы дали обещание всегда заступаться за ее детей? Ведь то, что Эден совершил – пусть нам это и не нравилось, – он совершил не из корысти, а из любви к родине. Это – большой ум и талант, он еще когда-нибудь сможет принести стране много пользы, стать столпом государства… Что ты на это скажешь?

129

Неизлечимую рану иссекают мечом (лат.).

Вместо ответа Ридегвари порадовал Зебулона новым изречением, но на этот раз не латинским, а немецким:

– Mitgefangen, mitgehangen. [130]

После чего Зебулон за всю дорогу не перемолвился с ним ни единым словом.

Когда в тот же вечер Бенце Ридегвари, открыл ящик своего письменного стола, где хранились паспортные бланки, он неожиданно обнаружил, что одного из них не хватает – того, что лежал сверху».

Между тем это был английский паспорт, снабженный всеми нужными подписями и скрепленный печатью посольств транзитных стран. В нем оставалось лишь проставить имя владельца да описание его примет. Такие незаполненные паспорта держались наготове для эмиссаров, отправляемых с секретной миссией.

130

Вместе поймали, вместе повесят (нем.)