Сыновья

— Ну что вы меня уговариваете, — устало сказал Гусев. — Я все прекрасно понимаю. Хорошо, я поговорю с начальством, выясню, возможно ли направить его в минский госпиталь. Все, что смогу, сделаю. Этим парням сейчас самое лучшее лечение — это дом.

— Скажите, а как это получилось, что ему… — Нина Тимофеевна хотела найти иное слово, но не нашла и закончила: — Оторвало ногу?

— А он вам не рассказывал?

— Нет. Мы еще не успели поговорить.

— Здесь, в истории болезни, написано, что он подорвался на противопехотной мине.

— Ужасно, — прошептала Нина Тимофеевна. — Боже мой… как страшно.

— Выздоровление у него проходит нормально, последствий от контузии мы уже не наблюдаем. Вы правильно сделали, что приехали. Ребятам сейчас очень нужна материнская ласка.

В палате стояло четыре койки, было чисто и аккуратно. Павел лежал на койке в углу. Рядом стоял стул. Нина Тимофеевна присела и погладила сына по руке, лежавшей поверх одеяла.

— Ну как ты, сыночек, после перевязки?

— Нормально, мама, все в порядке, рану обработали и перевязали.

Нина Тимофеевна взглянула на медсестру,

— Диночка, а как мне взять мою красную сумку, я в ней кое-чего вкусненького привезла.

— Я сейчас принесу. — Дина направилась к дверям.

Нина Тимофеевна тоскливо оглядела ребят. Все молодые, у каждого возле кровати костыли. Ей было жалко не только своего сына, но и его товарищей, ведь каждого где-то дожидаются родители. А ребята старались казаться безучастными, словно и не приехала к одному из них мать. Каждый занимался чем-то своим. Но Нина Тимофеевна чувствовала, как они напряжены. Наверняка каждый в этот момент представлял свою встречу с матерью. Дина принесла сумку и сразу же ушла, пообещав через час прийти.

Нина Тимофеевна с лихорадочной поспешностью начала распаковывать сумку.

— Я привезла твой любимый торт. — Она достала из сумки коробку с тортом, поставила себе на колени. — Сейчас найду нож и угощу всех вас, ребята.

Разделив торт на четыре- части, она раздала его больным. Ребята смущенно благодарили и сразу же принимались за лакомство. Павел, набив полный рот, даже зажмурился от удовольствия.

— Чувствую себя как дома, помнишь, последний день моего рождения перед призывом в армию? Я тогда ел такой же торт. А знаешь, сколько раз я его потом вспоминал?

— Ешь, ешь, сынок. Теперь ты уже, считай, дома.

Она достала большую коробку с конфетами и тоже разделила их на равные четыре части.

Ребята постепенно оживлялись. Начали улыбаться, рассказывать о себе.

Вскоре пришла Дина. Она сказала Чайкиной:

— Вас просит зайти Владимир Павлович.

Нина Тимофеевна быстро достала из сумки и положила на тумбочку все, что там было.

— Сынок, разделите все это с ребятами и кушайте, я скоро приду.

— Нет, — пояснила Дина. — Вы сможете прийти только с пяти до семи вечера. Им надо принимать процедуры, а после обеда отдыхать.

— Да-да, я понимаю. — Нина Тимофеевна наклонилась к Павлу и поцеловала его в лоб. — До вечера, сыночек.

Врач Гусев сообщил:

— Я доложил начальнику госпиталя о вашей просьбе. Здесь у нас еще четверо раненых из Минска. Он распорядился запросить телеграммой Минск, и если разрешат, то отправим вашего сына туда.

— Скажите, а можно мне его сопровождать?

— Ох уж эти мамы1 — засмеялся врач. Смех у него был веселым, даже не верилось, что этот усталый и грустный на вид человек может так весело смеяться. — Давайте подождем ответа из Минска, а затем будем решать и этот вопрос. Ну а сейчас езжайте в гостиницу и отдыхайте.

Устроившись в гостинице, Нина Тимофеевна сразу же побежала на рынок. Купила разных фруктов и к семнадцати часам была уже в госпитале.

На следующий день Гусев сказал, что ее сын через два дня будет самолетом эвакуирован в Минск.

— С вами полетят еще четверо раненых и медсестра.

Летели долго, с тремя посадками, и всю дорогу Нина

Тимофеевна не отходила от раненых. То воды даст, то фрукты предложит. Во время одной из остановок к самолету подъехал «рафик», на котором доставили горячий обед.

В Минск прилетели вечером. Прямо у трапа Чайкина увидела Веру Федоровну. С опухшими от слез глазами она помогла Нине Тимофеевне сойти с трапа. Они обнялись и чуть отошли в сторону. Раненых разместили в машинах «скорой помощи», но Чайкиной и Коблик ехать с ранеными не разрешили. Их сопровождала Дина.

Женщины поехали в город рейсовым автобусом. Они устроились на последнем сиденье, и Вера Федоровна протянула Чайкиной конверт.

— Сегодня от Коли получила. Прочтите.

«Здравствуйте, мои дорогие мама и Сергей! Два часа назад возвратились с боевых. У нас подряд два несчастья. Пропал Антон Леонов. Ночью был бой, и он, скорее всего, раненым попал в руки духов. Искали всем батальоном, афганцы и авиация помогали нам, но, увы, не нашли. Сейчас его розыском занимаются другие, а перед нашим батальоном поставлена новая задача. Не могу прийти в себя. С Антоном мы были как братья, и вот — на тебе, как в воду канул! Если он в руках духов, то это страшнее смерти. И еще одно горе у меня, мои родные. Я не сообщал вам об одном дорогом мне человеке, Паше Чайкине…» И Николай без утайки написал, как подорвался на мине его друг.

Нина Тимофеевна осторожно вложила письмо в конверт и грустно сказала:

— Ну вот наконец я узнала, как это произошло.

— А вы что, не спросили Пашеньку об этом?

— Поверьте, не могла.

Они вышли из автобуса, пешком дошли до дома Чайкиной и, договорившись, что на следующий день вместе сходят в госпиталь, разошлись.

Вера Федоровна заспешила домой. Она заказала телефонный разговор с родителями Леонова, оставалось до этого времени около двадцати минут.

И ОПЯТЬ РЕВУТ БРОНЕМАШИНЫ…

В батальон, который вот уже третьи сутки находился на отдыхе, приехало большое начальство: генерал-лейтенант Дубик и генерал-майор Щербак. С ними прибыли офицеры штаба, связисты.

Комбат Бунцев был недоволен.

— Только ребятки начали приходить в себя, и вот — на тебе, в батальон, заметь — не в полк, прибывает сразу два генерала. Ну понимаю, приехал бы генерал-майор Щербак. Любит он наше подразделение, так нет же, привез и своего начальника.

Увидев, как генералы выходят из машины, сказал:

— Готовься, комиссар. — И, поправляя фуражку, направился навстречу генералам. — Сейчас начнется.

Он перешел на строевой шаг, остановился и четко доложил.

Генерал-лейтенант Дубик, чуть прищурив голубые глаза, молча рассматривал комбата, затем перевел глаза на Шука-лина. Тот взял под козырек и представился:

— Заместитель командира батальона по политической части майор Шукалин.

Генерал-лейтенант пожал обоим руки и как-то буднично, даже каким-то извиняющимся тоном сказал: