Сыновья

«Ну что ж, значит, не судьба мне добраться до Родины, — думал Антон, сжимая в руках металл автомата. — Но зато погибну в открытом бою! Нет, духи! Вы сейчас узнаете, на что способен комсомолец-десантник, даже если в его автомате нет патронов!»

А две тройки душманов приближались все ближе и ближе. Они, не торопясь, громко разговаривая о чем-то своем, методически разбрасывали одну копну соломы за другой. К беглецам ближе других была крайняя группа: трое бородатых, одетых в национальную афганскую одежду мужчин. Они сначала руками, а затем ногами разбрасывали солому по земле и двигались к следующему стожку. Автоматы у двух были за спиной, а третий держал свое оружие в руке за ствол. Это свидетельствовало, что поиск шел наугад. Наверное, главари определили каждой группе конкретный участок для прочески.

— Антон, — тихо прошептал Алексей, — как только подойдут ближе, постарайся прикладом оприходовать того, что держит автомат в руке, а затем целься в других, а я схвачу его автомат.

— Принято, — спокойно ответил Антон.

Вот душманы разбросали соседнюю копну, после нее очередь за той, в которой находились советские солдаты.

— Идут к нам! — напрягаясь, прошептал Леонов.

— Я готов! — тихо ответил Николаев.

Тройка приближалась. И тут случилось то, о чем никогда нельзя было подумать, особенно в этой ситуации. Неожиданно послышались громкие голоса. Парни невольно повернули головы в ту сторону. Они увидели, что от дороги к ним приближаются старик и двое молодых мужчин, которые недавно загружали соломой арбу. Впереди, держа обыкновенные крестьянские вилы наперевес, быстро шел старик. За ним сыновья. Душманы в растерянности остановились. Антон и Алексей догадались, чего так громко кричал старик. Они, конечно, поняли по его тону и жестам, что старик ругал душманов за то, что они разбросали солому. Душманы, что-то отвечая старику, стали отступать. И копна, в которой сидели беглецы, осталась нетронутой.

Старик кричал им что-то вслед, размахивал руками, а затем с сыновьями направился к разбросанной соломе, и они начали ее собирать в стог.

— Вот это да, — тихо промолвил Николаев, — и скажи теперь после этого, что на свете бога нет.

— Аллаха.

— Я бы этого старикана расцеловал бы, ей-богу! Вот молодчина, вовремя явился. Как ты считаешь, Антон, духи не вернутся?

— Не думаю. Но, по крайней мере, пока старик и эти парни здесь, они не будут разрушать копны.

— Крестьянам работы с этой соломой до вечера хватит.

— Да, а потом мы выйдем и объявим благодарность старику от имени Советской Армии и вручим грамоту.

Их охватило радостное возбуждение. Жизнь, которую подарила судьба, брала свое. Они забыли и о голоде, и о жажде.

Леонов спросил:

— Ты не видишь духов?

— Нет, смылись с глаз.

— Но грузовик-то ихний продолжает стоять.

— Ну что ж, будем ждать.

Вид душманской машины вернул их в реальный мир. Они вынуждены были ждать, пока душманы уедут. И они ждали, гадая, когда же те возвратятся к машине…

Только к вечеру душманы начали собираться у машины. Почти все сразу садились на землю.

— Намаялись, бедняги, — с притворным сочувствием прошептал Николаев. — Видишь, как с ног валятся. — И неожиданно добавил: — Чтоб вы все передохли, сволочи!

— Вот так пожалел! — усмехнулся Леонов и, подтрунивая над другом, спросил: — Как думаешь, что у них сегодня на ужин?

— Ну тебя! Тоже нашел тему для разговора. Вон посмотри, старик уже рубает.

Леонов осторожно посмотрел левее и увидел, что старик и дети, устроившись у сложенного последнего стожка, ели лепешки, запивая их водой из медного кувшина. Парень судорожно глотнул слюну и с трудом перевел взгляд на душманов, которые начали садиться на грузовик. Наконец машина медленно развернулась и укатила.

— Все, Антон, кажется, мы можем перевести дух. А что, если нам сейчас подойти к ним? — имея в виду крестьян, предложил Николаев. — Они злые на душманов и могут нам помочь.

— Нет, я думаю, не стоит этого делать. А если наоборот, они возмутятся, что мы залезли в их солому и духи приезжали из-за нас? Что мы тогда делать будем?

Они устроились поудобнее и молчали. Каждый думал о чем-то своем. Память возвратила Леонова к друзьям. «Как там они? Как Костя Кольцов, ему до дембеля осталось совсем немного? Интересно, кто прибыл в отделение вместо меня? Как к нему отнесутся ребята, командир отделения Юра Шувалов?»

Вспомнился Леонову и замполит батальона майор Шу-калин, который всегда находил время побеседовать с солдатами. Однажды, когда рота проводила учебные стрельбы, на полигон прибыл Шукалин. Тогда Леонов поразил все цели, и командир роты капитан Бочаров перед строем похвалил его. А Коля Коблик из строя тогда выкрикнул: «Товарищ капитан, для младшего сержанта Леонова самая лучшая похвала — три пирожных».

«А вам, рядовой Коблик, — ответил тогда командир роты, — за разговоры в строю — три наряда вне очереди».

— Уходят, — прервал его размышления Николаев.

И действительно, дехкане, держа в руках вилы, лопаты и небольшие котомки, медленно направились в сторону рощи.

На поле опустилась темнота. Парни выбрались из стожка и некоторое время молча стояли около него, чутко прислушиваясь к темноте. Она, казалось, давит на слух: ни шороха, ни движения, ни звука.

Парни словно колебались: покидать или не покидать им это убежище, которое недавно укрыло их от врагов.

— Ну что, — прошептал Леонов, — пошли?

— Да, потопали.

Они, тихо ступая по траве, двинулись в сторону гор, на северо-восток. Там их спасение и надежда на жизнь!

«НЕ ВОЛНУЙСЯ, МАМА!»

Павел Чайкин находился в Минске уже несколько недель. Ежедневно его навещала мать. Вместе с ней часто приходили Вера Федоровна и Лемехов. Они старались хоть чем-то обрадовать и других парней, находившихся в госпитале вместе с Павлом. Приносили сладости, конверты, бумагу, беседовали с ребятами. Они сразу же заметили особую атмосферу, которая сложилась здесь возле раненых «афганцев». Весь персонал госпиталя относился к ребятам с особым вниманием и уважением. Ребят навещали и просто посторонние люди, которые старались поддержать парней. Некоторые солдаты после возвращения на Родину еще не видели своих родных.

Дела у Павла Чайкина шли явно на поправку. Он уже научился ходить на костылях, несколько дней назад у него сняли мерку для протеза.

В присутствии матери и гостей Павел всегда улыбался, весело разговаривал, и трудно было поверить, что его душу терзали сомнения и тревога. Порой ему становилось просто страшно от мысли, что он — инвалид и ему надо привыкать к другим условиям жизни, менять ее устои.

Однажды после работы Вера Федоровна купила фруктов и решила по пути заглянуть в госпиталь.

В палате Чайкина не оказалось. Трое парней, его соседи по палате, сказали, что он на прогулке. Вера Федоровна оставила фрукты на тумбочке, предложив раненым угощаться, и спустилась вниз, где среди редких деревьев увидела Павла. Он сидел один на скамье. Его вид поразил Веру Федоровну. Вместо всегда улыбающегося, веселого парня она вдруг увидела грустного, уставшего от жизни человека. Он сидел вполоборота к ней. По его печальному лицу изредка, словно короткая судорога, пробегала горькая улыбка. Вера Федоровна не решилась его потревожить. Еле сдерживаясь, чтобы не разрыдаться, она поспешно отошла к лечебному корпусу.