Сыны Императора (антология)

Место посадки оказалось вовсе непримечательным.

«Лэндспидер» завис у горного склона под громкий гул двигателей. Этому склону — одной из многих граней покрытой льдом исполинской горной глыбы, поднимавшейся над Халдицейским нагорьем, — не хватало всего нескольких градусов крутизны, чтоб называться утесом. Здесь не было ничего живого. Оливье заметил, что ему стало трудно дышать. Не наблюдалось никаких признаков человеческого жилья, даже вездесущих древних рудников и карьеров, что испещряли всю Олимпию. На пути сюда транспортник пролетел над многими из них. То, что вначале казалось естественными образованиями, на самом деле было обширными разработками из Темной эпохи технологий. Но только не на этой горе. Пертурабо прибыл в саму первозданность, холодную, мрачную и печальную для человеческой души. Пожалуй, никто не стал бы сюда подниматься по собственной воле.

— Какое тоскливое место… — пробормотал Оливье.

— Это действительно произошло здесь? — осведомилась Марисса.

Крашкаликс выглядел озадаченным.

— С большой вероятностью. К тому времени, когда примарх сюда вернулся, его капсулу кто-то забрал. Даже на такой высоте подобный трофей непременно отыскали бы и похитили. На Олимпии нет доступных месторождений многих полезных ископаемых, поскольку их выработали тысячелетия назад.

— Разве он не помнит точно? — удивился Ле Бон. — У большинства примархов отменная память.

И вновь на лице космодесантника появился тот вариант хмурого выражения, что означал неловкость.

— У моего владыки тоже, но из своих ранних дней в этом мире он помнит немного. Воспоминания примарха начинаются с восхождения на Фригейские утесы близ Лохоса. Легенды халдицейских горцев — источник наших знаний о первых днях примарха. Они видели падающую звезду. Немного времени спустя в горах заметили странного ребенка. Тот убил часть их скота, и на него объявили охоту — до тех пор, пока он не сразил ялпиду и других местных хищников. После того люди решили, что примарх — дар прежних богов, и он странствовал из деревни в деревню, мастеря чудеса и убивая опасных зверей.

— Дар богов, в которых никто больше не верит, — уточнил Оливье.

— Не верит, — согласился Крашкаликс. — В соответствии с Имперской Истиной.

Марисса сделала подробные заметки и приступила к работе с пиктером. У ее мужа интерес не пробудился. Голый камень и вероятная зона посадки не предвещали обилия фактов. Летописец опасливо наблюдал за женой. Ей следовало бы знать, что не надо придавать этому месту никакого значения. Каркнула птица. Она летела на уровне глаз Оливье всего в тридцати метрах впереди, и под ее брюхом зияло больше километра пустого пространства. От взгляда вниз, мимо птицы, у Ле Бона закружилась голова.

— Здесь особо не на что смотреть, — сказал он. — Давайте двигаться дальше.

Космодесантник кивнул:

— Недалеко отсюда есть мемориальный музей. Там вы увидите больше.

— Еще минутку! — Марисса суетилась вокруг, фотографируя и делая зарисовки.

Летописец нетерпеливо ждал, пока она закончит. Крашкаликс устремил взор к далеким туманным лесам, озерам и скалам Олимпии. Холод его ничуть не беспокоил.

— Город впечатляющий, как вы и говорили, — сказал ему Оливье в надежде хоть немного разговорить легионера. Интересовала летописца вовсе не архитектура.

— Мой владыка Пертурабо наделен множеством великих талантов. И желает посвятить их мирным целям, когда закончится эта война.

— Я слышал, некоторые называют его Зодчим Императора.

Крашкаликс вновь нахмурился:

— Этот титул не из числа его любимых. Как и «Полководец Лохоса», «кузнец войны» или «магистр осад». Ни один из них не отражает всю полноту его мастерства.

— Но он искусный архитектор, — сказал летописец.

— Да.

Ле Бон выждал мгновение.

— Прошлым вечером я слышал на улицах крики.

Железный Воин обернулся и медленно моргнул.

— Звучало как протест, — продолжал Оливье.

— Среди населения есть элементы, которые выступают против необходимости снабжения Четвертого легиона, — пояснил Крашкаликс. — После смерти Даммекоса они стали активнее.

— Я не заметил здесь, на Олимпии, много молодежи. Город кажется каким-то пустым.

— Войны Императора взимают подать со всех миров. Олимпия не исключение, — напомнил субкапитан.

— Как поступят с протестующими?

— Их накажут.

Больше ничего из легионера вытянуть не удалось и Оливье продолжил медленно замерзать до смерти.

К тому времени, когда Марисса закончила, он дрожал.

Ее глаза над раскрасневшимися от ветра щеками светились: воодушевленная открывавшимися возможностями, она уже обдумывала историю Пертурабо, сплетая очередную паутину лжи.

— Куда теперь? — осведомилась она у Крашкаликса.

— В кузню первого меча.

По команде субкапитана «Лэндспидер» подлетел достаточно близко к поверхности скалы, чтобы они могли ступить на борт.

Пертурабо вошел в пастушью усадьбу, неся, будто младенца, голову змея. По контрасту с этой фермой — горсткой простеньких хижин и сломанных оград — селение, где жил кузнец, казалось грандиозным.

Примарх был весь в крови, и на бедре у него висел обнаженный меч. Пастухи заметили его приближение. Они ждали внутри, испуганно выглядывая из окон без стекол.

Пертурабо швырнул голову на пыльную землю перед главным жилищем и стал ждать.

Со скрипом открылась дверь. Вышел мужчина. Пертурабо подумал, что это пастух, который звал его на помощь. Но не был уверен. Воспоминания примарха никак не желали успокаиваться. Они постоянно соперничали со знанием, которое плавало в его разуме и вытесняло их прежде, чем они могли укорениться. Знание обернулось недугом в той же мере, что и подарком. Примарх надеялся, что этот пастух — тот самый человек. Голова предназначалась ему.

Пастух посмотрел на трофей:

— Ты убил ялпиду.

— Убил, — подтвердил Пертурабо.

— Ты украл у меня семь голов скота.

Пришелец глядел на него бесстрастно.

— Но она украла гораздо больше, — сказал мужчина. — И забрала моего сына. Ты отомстил за него.

— Отомстил.

— Какова цена?

Пертурабо нахмурился.

— Чего ты хочешь? — спросил пастух. — За услугу. Все имеет цену.

Быстрый ум примарха проанализировал шаблоны речи пастуха, совершенствуя его собственное владение языком по ходу разговора.

— Я ничего не хочу.

Пастух растерялся.

— Тогда зачем ты нам помог?

Пертурабо задумался.

— Это было правильно. Вы слабы, я силен.

— Ты пришел защитить нас. — Мужчина выглядел обнадеженным. Жалкое выражение.

Юный примарх пристально смотрел на пастуха, затем неуверенно кивнул:

— Да. Вот зачем я здесь. Всех защищать и всё улучшать.

Еще одно чувство отразилось на лице пастуха — то самое, презрению к которому Пертурабо научится в ближайшие годы. Все олимпийцы, даже самые скромные, умели мастерски использовать ситуацию в своих интересах. Если бы примарх знал это еще тогда, то развернулся бы и ушел обратно к высоким горным пикам, чтобы не иметь больше дела с людьми.