Сыны Триглава

— Можешь забирать, — не оборачиваясь, кинула она, — теперь она твоя.

За ее спиной послышался шорох ползучего тела, а вслед за ним — жадное чавканье и лязганье огромных зубов, пока огромная гадина пожирала мертвую девушку. Сама же Рисса, подойдя к идолу, окровавленным пальцем чертила на нем руны и иные колдовские знаки, вполголоса шепча заклинания и загадочно улыбаясь каким-то своим мыслям.

Жуткие звуки позади нее смолкли — вместо них послышались шаги босых ног и на идола упала тень обнаженной мужской фигуры.

— Новый князь Велети скоро женится, — завершив последний узор, бросила Рисса, — отправь ему подарок на свадьбу: пятьсот серебряных монет, какие-нибудь меха — ну и еще что-то, на твой выбор. Пусть видит, что его вложения в восточный путь окупаются с лихвой — и окупятся еще больше, если он пришлет сюда еще воинов.

— А ты как же? — спросил князь-оборотень, утирая с подбородка кровь несчастной Беляны.

— Я передам ему свои поздравления сама, — усмехнулась Рисса, — и сама выберу подарок. Довольно мне жить в изгнании — я возвращаюсь на Балтику.

Она поднялась на ноги и, сбросив с бедер свой пояс, шагнула к посеребренной Луной глади Ильменя. Гибко изогнувшись, она словно рыба нырнула в воду, почти без брызг. Волх еще успел увидать как под водой мелькнуло огромное извивающееся тело, покрытое белой чешуей, но и оно исчезло так быстро, что казалось лишь очередным мороком, на которые всегда была горазда зловещая княгиня-ведьма.

На небольшом острове в Волинском заливе стоял небольшой, сложенный из плавника, храм с крытой тростником крышей. Внутри почти половину храма занимал большой провал, в котором плескалась морская вода, пахнущая водорослями и гнилой рыбой. У дальней стены, нависая над провалом стоял каменный идол — женщина со змеями вместо волос и чешуйчатым хвостом, в одной руке державшая рыбацкую сеть, в другой — череп. Черепа, подвешенные на острые крюки, украшали и стены, покрытые резными изображениями огромных рыб, змей и морских дев с рыбьими хвостами вместо ног. У подножия идола тускло горели жировые светильники из человеческих черепов.

Вокруг провала сидело на корточках с десяток человек — мужчины с бритыми головами и женщины, с длинными косами, перевитыми лентами с янтарем и ракушками. Все они носили плащи из выделанных тюленьих шкур, скрепленных фибулами из китового уса, и ожерелья из акульих зубов. Сейчас эти люди напряженно вглядывались в провал, на их лицах читалось нетерпеливое ожидание.

Громкий плеск нарушил напряженную тишину и обнаженная Рисса вдруг вынырнула из провала, ухватываясь за чью-то услужливо протянутую руку. В следующий миг она уже сидела на полу храма: один из жрецов укатывал ее плечи накидкой из меха бельков, другой протягивал чашу с подогретым крепким вином.

— Здесь мало чего изменилось, — усмехнулась Рисса, окинув взглядом стены храма, — посмотрим, так ли это насчет всего города. С нетерпением жду встречи с пасынком.

Инок и шаман

— Крестится раб Божий Авраам, раб божий Михаил, раб божий Иосиф…

Там где Тиса впадала в Дунай, по пояс в воде, стояло около двух десятков мужчин — полуголых, ежащихся от студеной воды и утренней прохлады, что белесым туманом обтекала их плечи. Перед ними же, с крестом в уке, степенно шествовал греческий монах в мокрой рясе, обтягивавшей костлявое тело.

— Во имя Отца и Сына и Святого Духа…

Одного за другим монах заставлял мужчин окунаться в воду с головой, а когда они, отплевываясь и отфыркиваясь, выныривали — одевал им на шею медный крест. После этого новоявленные христиане спешили на берег, где их ждали слуги с сухой одеждой, полотенцами для вытирания и чашами с подогретым вином. Чуть ниже по течению валялись деревянные истуканы — брошенные в воду идолы главных аварских богов. Разбухшие от воды, лишенные драгоценных украшений и позолоты, сейчас они казались не более чем огромными бревнами, смытыми в реку весенним половодьем.

Древо, древо и прах, ничего больше, думал Ростислав наблюдая за крещением с недалекого кургана на берегу реки. Все прах, кроме Бога Истинного, Спаса Вседержителя. Последний из аварских родов сейчас приобщается к Свету Христа, а те кто до конца упорствовал в своем идолопоклонстве больше не дышат в сотворенном Им мире.

Сейчас князь Нитры носил багровый плащ, в подражание ромейским кесарям, и ромейский же шлем, взятый с боем у надменного аварского бека. С украшенного золотом пояса свисал длинный меч, мускулистую шею украшал золотой крест с драгоценными камнями. Под седлом Ростислава нервно всхрапывал красавец жеребец — вороного скакуна все еще тревожил запах дыма долетавшего с недалекого хринга, что сегодня был взят и разрушен воинами Нитры. С пару десятков дружинников оседлавших аварских скакунов, и сейчас стояли возле своего князя — крепко сбитые вои, славяне и авары, в добротных кольчугах и высоких пластинчатых шлемах, вооруженные мечами, копьями и боевыми топорами.

Обряд крещения подходил к концу — окунув в воду последнего новообращенного, священник вышел из воды и, переодевшись в сухое, степенно поднимался по склону кургана. Князь тронул поводья коня, направив его навстречу монаху. Вслед за ним двинулись и остальные воины, державшиеся на шаг позади Ростислава.

— Здрав будь, княже, — сказал священник, когда правитель Нитры поравнялся с ним.

— Здравствуй и ты, Сисиний, — небрежно бросил в ответ Ростислав, хотя они и виделись уже утром, — теперь ты доволен?

— Чувства мои слишком ничтожны в сравнении с радостью Господа нашего, что видит, как спасаются очередные души, — набожно произнес священник.

— Будет и больше спасенных, — усмехнулся князь, через голову священника уже видевший, как крещенные авары поднимаются к своим коням. Уже скоро весь каганат покорится Нитре — и начнется новый поход, еще более славный — к богатым городам Янтарного моря, по сей день прибывающим в самом закоренелом язычестве. Ничего, очень скоро святой крест воссияет над Венетой и Триглав окончательно падет перед Святой Троицей.

— Все во славу Господа нашего, — словно в ответ мыслям князя откликнулся инок и хотел добавить что-то еще, когда вдруг послышался стук копыт. В следующий миг из-за кургана выехал одинокий всадник, что есть силы нахлестывающий коня. Когда он подъехал ближе можно было разглядеть, что всадник весьма молод и хорош собой: русые кудри, выбивавшиеся из-под шлема, полные алые губы, ясные голубые глаза. Сейчас, впрочем, он выглядел весьма растрепанным: красивое лицо искажала гримаса одновременно гнева и страха. Под синей свитой, спускавшейся почти до колен, угадывалась легкая кольчуга, на бедре висела трофейная аварская сабля.

— Беда, брат…князь, — Моймир, младший брат Ростислава переводил ошалелый взгляд с князя на монаха, — большая беда, в Жабальском ските.

Этот скит был основан еще при аварах — скромное пристанище греческих, а потом уже и местных монахов, облюбовавших болотистые низовья речки Егрички, одного из притоков Тисы. Несколько срубов на очищенной от камышей местности, часовня со срубленным крестом, небольшой огород и загон для скота — вот и весь скит. Созданный еще при прежних владыках каганата, долгие годы он служил главным источником христианского света в языческой тьме каганата, медленно, но верно расширяя здешнюю общину. Еще вчера Ростислав встречался с настоятелем скита, прося у него благословения и позволяя ему вести проповедь по всем своим новым и старым владениям князя Нитры.