Сытые годы
Шрифт:
Вот и сегодня Дмитрий Георгиевич оправдал моё высокое доверие. Никто не выстраивал ёлки, сосны и прочие берёзы в одну шеренгу, не посыпал землю мелом или по примеру корнета Терещенко — сахаром. Его подчинённые занимались делом, то бишь, учились военному делу настоящим образом. Безусловно, командный состав УВО встретил меня и графа Воронцова-Дашкова на плацу и там же выстроился почётный караул из числа морских пехотинцев. После рапорта, слов приветствия, я поблагодарил морпехов, часть которых знал ещё со времен морского похода, а далее доверительно обратился к кавторангу Иванову — Четвёртому:
— Дмитрий Георгиевич, нам необходимо обсудить несколько важных вопросов. Где нам буде удобно это сделать?
— Ваше им… кавторанг среагировал на моё молчаливое неодобрение и быстро исправился, — Александр Михайлович, рядом с моим кабинетом есть небольшая, но удобная комната без иллюминаторов. Думаю, что для переговоров она вполне подойдёт, да и ваша охрана сможет разместиться поблизости. Через полчаса, отдав дань гостеприимству
— И так, господа, я хочу сообщить вам информацию, имеющую наиважнейшее государственное значение. На территории сей воинской части необходимо выделить помещение для размещения одной высокопоставленной особы, коя прибудет на станцию завтра, ориентировочно к 13.00. Дмитрий Георгиевич, вам следует озаботится подготовкой санитарной части для проведение медицинского осмотра и караула из числа морпехов для внешнего периметра охраны. Что касаемо личной охраны, то её обеспечат мои люди и специалисты графа. Транспорт мы привезли с собой — две блиндированные кареты, в связи с глубокими снегами они поставлены на полозья. Вопросы есть?
Кавторанг Иванов-Четвёртый отрицательно покачал головой, а вот граф вздрогнул и не отрывая глаз от моего лица спросил:
— Александр Михайлович, неужели слухи оказались правдой? Все говорят о предсказании Иоанна Кронштадтского? Так Император, действительно жив?!
— Дорогой Илларион Иванович, какое может быть предсказание Иоанна Кронштадтского, если он в день покушения на государя принял обет молчания и слова не произнёс? Что за нелепости? Не было никаких предсказаний! А вот чисто оперативными мероприятиями удалось установить, что государь выжил, хотя и получил тяжёлое ранение. И находился в плену у наших «добрейших союзников» англичан.
Граф и кавторанг сидели, как будто швабру проглотили, боясь произнести не то, что слово, а звук издать наружу.
— Учитывая те страшные испытания, через которые прошел мой отец и условия его заточения, мы не можем сразу везти его Москву и явить перед подданными. По самым оптимистическим прогнозам, потребуется не менее двух недель лечения и реабилитации под неусыпным наблюдением врачей. Я вижу, Илларион Иванович, что у вас возникли некоторые сомнения…
При этих словах, граф вскочил и набрал воздуха, собираясь выдать возмущённую тираду. Но я, также поднялся и не повышая голоса, чётко, раздельно отчеканил:
— Но проверки проведены, государя опознал его лейб-лекарь, а наша встреча окончательно расставит всё на свои места. Надеюсь того, что вы будете в числе встречающих, для вас окажется достаточно?
Мы еще несколько секунд вели безмолвную дуэль, используя вместо клинков, свои взгляды. Обстановку полностью разрядил кавторанг Иванов-Четвёртый. Он относился к той категории офицеров, которые были искренне преданы Михаилу Николаевичу, полностью его поддерживали и гордились прозвищем «михайловцы», которое в последние годы стало популярным в армии на флоте и, в некотором роде на небесах. То бишь среди покорителей воздушного океана. На правах полновластного хозяина кабинета, да и всей воинской части в целом, Дмитрий Георгиевич встал и направился к сейфу, из которого извлёк не секретные бумаги, а бутылку коньяка и три серебряных стаканчика. По-прежнему молча, он вернулся к столу и наполнил их до самого края ароматным напитком. И лишь тогда произнёс краткий тост: за здравие Государя Михаила Николаевича! Мы дружно поддержали сей призыв и осушили стаканчики до последней капли. А далее, разговор принял более конструктивный и спокойный характер. В частности, графу после встречи Императора, предстояло убыть на Кавказ в посёлок Чакви, где в усадьбе, принадлежащей отцу поблизости от побережья Чёрного моря, находилась Императрица Ольга Фёдоровна.
Глава восемнадцатая
Божье дело
Дела шли хорошо, но неизвестно куда.
Москва. Патриаршие палаты
5 января 1890 года
Святейший Патриарх Московский и Всея Руси Феогност
Святейший Патриарх Московский и Всея Руси Феогност, отдав должное молитвам, решил посвятить несколько часов делам более земным, но также имеющими прямое отношение к матери нашей православной церкви. Речь шла о подготовке работ по проведению реставрации Собора Святой Софии в Великом Новгороде. Перед ним на письменном столе лежало несколько папок с документами, на самой толстой из которых был наклеен ярлычок с надписью: «Проект академика В. В. Суслова. Предварительный вариант». Причина того, что его Святейшество обратил особое внимание на предложение именно Владимира Васильевича состояла в общем походе и любви к древнерусскому наследию, в стремлении сберечь и сохранить наследие пращуров. А его «Очерки по истории древнерусского зодчества» к изданию коих в 1889 году имел прямое отношение господин Маркс, (к счастью, не Карл, а Адольф), отныне стали настольной
книгой Патриарха и в некотором роде руководством к действию. Правда имелся у уважаемого академика небольшой грешок: порою его планы в своей грандиозности выходили за пределы нет, не технических возможностей, но финансовых и были в прямом смысле — золотыми. Поэтому Патриарх приступил к изучению именно сметы, но опять отвлёкся на недавние воспоминания.Совершенно неожиданно, ему на память пришла несколько непонятная деталь последней встречи с Императором и соправителем Александром Михайловичем. Заметив на столе эту книгу и испросив разрешение на просмотр, он быстро её пролистал и помимо громко озвученных комплиментов в адрес автора, чуть слышно пробурчал следующие слова: «да-с, от Маркса и Суслова никуда не денешься. Везде достанут». Правда, почти мгновенно Александр Михайлович извинился за свою оговорку и пояснил, что с людьми ученными и творческими нужно обходиться бережно, но помнить при этом, что они порой в полёте мысли способны отрываться от реальных возможностей. И весьма рассмешил меня рассказом об одном тосте, который слышал на Кавказе: «так выпьем за то, чтобы наши желания всегда совпадали с нашими возможностями!». Святейший Владыка Феогност улыбнулся этой немудрённой шутке и углубился в изучение сметы предстоящих расходов. Вопреки его опасениям, в этот раз итоговые цифры выглядели не слишком пугающе и были как говорится «в плепорции» [38] .
38
плепорция, -и, ж. порция, норма (чаще о выпивке)
Ну что-же, такие средства можно выделить, тем более что свою лепту, несомненно, внесёт и купечество Новгорода. Однако, проблема в том, что требовали ремонта и реставрации десятки соборов и сотни церквей. И это только в центре Империи, а что твориться на окраинах России- матушки? Тут всех богатств легендарного Креза не хватило бы, а есть еще церковные школы, приюты. Есть деревни и сёла, где сельский батюшка врачует не только раны душевные, но и недуги телесные и на всё нужно деньги, деньги и ещё раз деньги. И как не прискорбно, вынужден признать, что ему как Главе Церкви случается невольно поступать вопреки словам Иисуса: «Отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу». Вот и приходится крутится как белке в колесе и даже дать дозволение размещать в журнале «Церковные ведомости» объявления о продаже различных церковных товаров, закупленных за пределами Российской Империи. Кстати, сию идею подсказал никто иной как тогда еще Великий Князь Александр Михайлович, но при этом он рекомендовал тщательно проверять всё произведённое за границей. Вот, к примеру, одном из номеров, торговец из Таганрога предлагал красное натуральное вино «Византийское» по цене 11 ? 50 коп. за ведро и масло оливковое лампадное натуральное по 9 ? за пуд. А чуть позже, пошли разговоры среди прихожан, что «масло сие зело коптит и смрадом отдаёт». Пришлось обращаться к директору Санкт-Петербургского технологического института дабы провели экспертизу. И выяснилось, что этот продукт фальсифицированный, с добавкой изрядной доли минерального масла.
Да и с винами следует разобраться. Вот в Крыму, князь Лев Сергеевич Голицын настоящие чудеса с виноградом творит, стоит к нему присмотреться, помочь словом и делом. Но это всё в будущем, сейчас же следует думать, как не допустить новую смуту на просторах России. Эта непонятная смерть Императора и совершенно неадекватные действия его старшего сына, больше напоминающие попытки убийцы скрыть своё преступление и замести следы. И была ли эта смерть на самом деле? И вещие слова Иоанна Кронштадтского, и те крохи информации, которые доходили до него с просторов России, они внушали надежду и веру в то, что жив помазанник Божий. А посему, после долгих размышлений и жесточайшего спора с самим собой, он решился на неслыханный поступок, коей мог стать тяжким грехом, в случае ошибки. По всем епархиям нашим было отправлено устное указание об воздержании от чтения заупокойных молитв о погибшем Императоре Михаиле Николаевиче, вплоть до специального послания Патриарха. И многие пастыри вняли сиим словам, за исключениями, пожалуй, лишь Санкт-Петербургской епархии. Мало кто знает, сколько бессонных ночей я провёл в молитвах всевышнему, дабы он вразумил меня и открыл истину.
И вот забрезжил лучик надежды, от епископа Архангельского и Холмогорского Никанора пришла весточка, в которой были намёки на то, что ближники императора Александра Михайловича по воздуху и морю отправились на какую-то сверхсекретную миссию, причём весьма спешно и оружно. И экспедиция сия следовала на край земли Русской. Что это? Появилась какая-то секретная информация, которую стало так необходимо срочно проверить? Это вносило сумбур и неясность в делах текущих и требовало уточнения. Но как сие совершить? Обратиться к императору? Лично или через секретаря? Либо задействовать ресурсы самой матушки-церкви, тем более что возможности некоторые в его распоряжении были. Патриарх решительно отодвинул от себя папки с документами, и опустившись на колени перед иконой Богородицы обратился к хранительнице и заступнице России с молитвой, и мольба была услышана. Распахнулась дверь и буквально ворвавшийся в патриаршую обитель секретарь, монах Симон (Никифор Панин), запыхавшись от бега прохрипел: