Сжигая мосты

Я старался быть вежливым и слегка отчуждённым, боясь окончательно оттолкнуть её и рассеять это розовое облако мимолётного счастья, так нежданно образовавшееся над моей головой и приносящее мне практически умиротворение. Да, я мог с уверенностью сказать, что, сидя за столом привычного ресторана в обществе бывшей жены, я ощущал, как каждая клетка моего измученного организма наполняется жизнью. Я не был непроходимым тупицей, чтобы давать себе хоть какую-то надежду, отнюдь, я просто наслаждался моментом, пытаясь запомнить каждую секунду, чтобы потом, снова проснувшись ночью от очередного кошмара, вспоминать нашу встречу и искать в этих воспоминаниях покой.

Белла шла на контакт, отвечая мне прохладно, но не грубо, однако когда я ляпнул что-то о том, что в курсе её нового занятия, лёд ненависти, причину которой я так и не понял, резко въелся в её слова, настолько стремительно, что я едва успел среагировать на её желание покинуть моё общество.

Я вдруг понял, что если она сейчас встанет и уйдёт, мне никогда не удастся повторить эту попытку наладить хотя бы приятельские отношения. Не давая себе хотя бы секунду на раздумье, я преградил ей путь, и будь, что будет. Пусть она возненавидит меня ещё больше, но я не мог отпустить её, просто физически не мог.

Я надавил на старые привычки Беллы, я хорошо знал, насколько она терпеть не может быть объектом всеобщего внимания, особенно если дело пахло скандалом, и пока я ждал её решения, моё сердце почти не билось. Стоило мне увидеть нерешительность в её карих глазах, я понял, что выиграл эту маленькую битву за возможность побыть с ней ещё несколько минут.

Мне с трудом удавалось контролировать свою речь, когда я рассказывал ей забавные истории из жизни Китая. Мне не удавалось не разглядывать её, когда я продолжал повествование о такой чужой, но прекрасной поднебесной стране. Я всеми силами пытался быть непринуждённым, и в какой-то момент мне даже показалось, что я прочёл в её глазах что-то большее, чем холодность и ненависть, что-то тёплое, так сильно напоминающее мне те далёкие времена, когда мы были счастливы вместе.

Я не позволил себе дать этой догадке почвы для укоренения, это бы сгубило меня окончательно и я уже никогда бы не смог найти самого себя в пучине горя и отчаяния, и правильно сделал, потому что каждый раз, когда мне мерещилось что-то важное и родное, это что-то моментально исчезало, уступая место привычной холодности.

Мне хотелось сделать хоть что-то для Беллы, и я предложил оплатить её счёт, но я не учёл, что эта новая Изабелла Свон – независимая и гордая женщина, не желающая принимать хоть что-то из рук бывшего мужа. Меня слегка задел её упрямый и жёсткий отказ, настолько непривычно мне было её поведение, настолько я хотел быть хоть чем-то для неё полезным, хоть чем-то заслужить ещё один её взгляд. Она лишила меня и этого, гордо удаляясь к своей машине, цокая маленькими каблуками ботинок о ровную тротуарную плитку, на ходу поправляя каштановые волосы. Я не мог оторвать от неё взгляд даже тогда, когда она быстро села за руль и умчалась прочь по своим делам, возвращая меня окончательно с небес на землю и напоминая, что мы – чужие люди.

Заряда, который я получил после вполне дружественной беседы с Беллой, мне хватило на всю оставшуюся неделю, однако ближе к выходным я снова начал ощущать острую потребность увидеть свою бывшую жену. Эта потребность походила на ломку наркомана, особенно сильно это ощущалось вечером в пятницу, когда я уже не мог думать ни о чём другом, как прыгнуть в машину и направиться в Форкс, лишний раз не задумываясь о том, что кроме Ренесми там меня никто не ждёт.

Направляя свой автомобиль по дороге в самый дождливый город США, я позволял себе наслаждаться своими ощущениями, предвкушая встречу с Беллой, которая, я точно знал, будет мимолётной и холодной. Мне было плевать на качество, мне был важен сам факт, можно сказать, он был жизненно необходим.

Я приезжал в Форкс уже за полночь, оставался в доме родителей до рассвета, чтобы утром уже заехать за дочерью. Надо признать, что после моего возвращения из Китая Эсми и Карлайл стали относиться ко мне более тепло и всегда были рады моим визитам, хотя я всё ещё читал в глазах матери немой упрёк за прошлые поступки. Карлайл никогда ни в чём не упрекал меня, и мне даже иногда казалось, что он понимает меня больше, чем кто-либо, хотя я никогда не изливал ему свою душу о произошедшем два года назад.

В то субботнее утро Белла снова была в образе бизнес-леди, и я не мог не отметить, как элегантно она выглядит в сидящей по фигуре блузке из полупрозрачной ткани персикового цвета и чёрной узкой юбке, едва доходившей до колен. Я честно старался не заострять своё внимание на просвечивающийся сквозь ткань блузки сексуальный кружевной бюстгальтер, скрывающий собой аккуратную грудь моей бывшей жены. Однако стоило ей повернуться и пройти в гостиную, я поймал себя на том, что бесцеремонно пялюсь на круглый, обтянутый юбкой и слегка виляющий маленький зад Изабеллы Свон.

Может кто-то назовёт меня маньяком, но я физически не мог смотреть ни на одну женщину с тех пор, как понял, что погоня за удовлетворениями физических потребностей свойственна лишь тупым животным, не обладающим интеллектом. Я уже успел побывать в шкуре осла и больше всего на свете не хотел повторения подобной унизительной роли, которая чуть не сгубила мою жизнь окончательно. Это не значит, что я не хотел секса, я хотел его безумно, хотел так, что в пору было завыть от неудовлетворённости, но проблема заключалась в том, что я хотел секса только с одной женщиной, которую по-настоящему любил и которая не любила меня.

Судьба, от которой я получал пинки ежесекундно, стоило мне вытащить свою голову из своей же задницы и разглядеть настоящие вещи, достойные внимания, смеялась надо мной. Её ирония сквозила во всём: мне было необходимо потерять самое важное, чтобы найти ответ на вопрос ради чего на самом деле стоит жить. Только ответ этот меня теперь совсем не радовал, напротив, я будто бы получил обухом по голове, но, надо признать, получил заслуженно и я не жаловался, а стойко терпел все удары и издёвки.

В ту субботу я понял, что Ренесми любит меня, и это уже не походило на очередной пинок, напротив, это радовало меня, так сильно, что хотелось улыбаться. Моя маленькая дочь со всей присущей ей детской наивностью и верой в добро простила меня, и мне не обязательно было услышать эти слова, достаточно было увидеть подтверждение её прощения в её карих глазах.

Мы ещё не успели подъехать к дому Калленов, как Ренесми вдруг задала неожиданный вопрос, настолько неожиданный, что я растерялся. Она ни с того ни с сего спросила:

— Папа, я очень хочу, чтобы ты жил с нами. Почему ты не хочешь забрать нас с мамой к себе?

Дочь смотрела на меня широко открытыми глазами, и я кожей чувствовал, какой ответ она ждёт от меня, тем больнее было осознавать, что я не могу произнести те слова, которые бы сделали её немного счастливее.

— Малыш, я бы очень хотел, чтобы мы снова жили вместе, правда, но я сильно обидел твою маму.

— Попроси прощения, — предложила Ренесми, и я внутренне улыбнулся её наивности.

— Этого слишком мало, котёнок, — ответил я, слегка погладив дочь по густым волосам, заплетённым в косу тонкими пальцами Беллы.