Т. 06 Кот, проходящий сквозь стены

Но на роль безобидной туристки, изучающей Японию в годы перед великой войной сорок первого — сорок пятого годов, я вполне годилась. И меня высадили в Макао, где взятка — норма жизни и за деньги можно сделать все. При себе у меня были крупные суммы и три самых настоящих паспорта: по одному я была канадкой, по другому американкой, по третьему англичанкой.

На пароме я переправилась в Гонконг — гораздо менее продажный город, но деньги очень уважали и там. К тому времени я узнала, что на англичан и американцев на Дальнем Востоке смотрят косо, но к канадцам пока особой вражды не питают, и выбрала паспорт, согласно которому родилась в Британской Колумбии и проживала в Ванкувере. А потом отплыла на голландском теплоходе «Руис» из Гонконга в Иокогаму.

Целый год, с тридцать седьмого по тридцать восьмой, я провела в чудесных скитаниях по Японии — ночевала в местных гостиницах, кормила крошечных оленей в Наре, затаивала дыхание, глядя на Фудзи-сан на рассвете, плавала по Внутреннему Морю на игрушечном пароходике, — словом, наслаждалась красотами одной из прекраснейших стран мира и одной из прекраснейших культур истории, а заодно собирала сведения, записывая их на вмонтированный в тело, управляемый моим голосом диктофон, почти такой же, как сейчас.

В мой организм было вживлено еще и сигнальное устройство — имеется оно и сейчас, и если меня до сих пор не нашли, значит, штабу Корпуса не известно, на какой планете я нахожусь, — датчики сразу выследили бы агента, не вышедшего на связь, если бы он прибыл на место назначения.

Не будем о грустном, поговорим лучше о хорошем. За год своего пребывания в Японии я не раз слышала еще об одной рыжеволосой англичанке (канадке, американке), которая путешествует по империи, изучая японские сады. Она говорит по-японски и как будто похожа на меня — хотя это еще ничего не значило: белые для японцев все на одно лицо, вот только рыжие волосы черта приметная, а знание японского тем более.

Возможно, меня послали (пошлют) в довоенную Японию еще раз? Или это петля времени, в которой я встречаюсь сама с собой? Парадоксами меня не удивишь [141] — для агента Времени это вещь привычная. Тридцать седьмой год, например, я проживала повторно — впервые я прожила его в Канзас-Сити, за исключением двух недель после рождения Присциллы и адвокатских экзаменов Брайана; мы отметили оба этих события поездкой в каньоны Юты — Брайс, Сидар Брике, Норт Рим.

Если я оказалась в том же году в третий раз, значит, тот визит в Японию у меня еще впереди — стало быть, Пиксель донес мою весточку и меня спасут. Никаких парадоксов во времени нет — все мнимые парадоксы можно распутать.

141

Парадоксы, которые возникают при работе агентов темпоральной службы, описаны Хайнлайном, в частности, в рассказе «Все вы, зомби…».

Но слишком уж тонка эта последняя соломинка, за которую я цепляюсь.

Тот вторник пятое августа 1952 года во второй параллели времени, начался для Морин печально — впервые в жизни одна, и впереди нудная работа: убрать наш старый фермерский дом, закрыть его и продать. Но тот день нес с собой и некоторую радость. Мое замужество кончилось, когда мой муж развелся со мной, вдовство же кончилось, когда Сьюзен вышла замуж; с этого дня начиналась моя холостая жизнь.

Какая разница между вдовством и холостой жизнью? Взгляните на это с исторической точки зрения. Когда я выходила замуж в конце девятнадцатого века, женщины представляли собой граждан второго сорта и все считали, что так и должно быть. В большинстве штатов женщины не имели права голоса, не имели права подписывать контракты, владеть недвижимостью, заседать в суде присяжных и заниматься прочей гражданской деятельностью без согласия мужчины: отца, мужа или старшего сына. Большинство профессий, ремесел и занятий для женщин было заказано. Женщина-адвокат, женщина-врач, женщина-инженер представляли собой такое же диво, как танцующий медведь.

«Диво не в том, что медведь танцует вальс хорошо, а в том, что он вообще его танцует». Эти слова, кажется, принадлежат доктору Сэмюэлу Джонсону [142] , который считал женщин существами даже третьего порядка, ставя их ниже шотландцев и американцев, которых крайне презирал.

В двадцатом веке положение женщин стало медленно поправляться. К восемьдесят второму году почти все законы, устанавливающие неравноправие, были отменены.

Но оставались обычаи — укоренившиеся, не менее твердые, чем законы, и не подлежащие отмене. Вот вам пример.

142

Имеется в виду английский писатель и лексикограф XVIII века, автор множества афоризмов.

Летом сорокового года, когда мы жили на Вудлоун Авеню в Чикаго, две недели во время национального демократического съезда нас особенно осаждали гости. Попечитель Фонда, Руфус Бриггс, однажды сказал мне во время завтрака:

— Я оставил свои рубашки на балконе, где спал.Они мне понадобятся через сутки, и скажите, чтобы слегка накрахмалили воротнички — больше ничего крахмалить не надо.

— Скажите сами, — отрезала я, находясь не в слишком благодушном настроении. До поздней ночи я устраивала постели для новоприбывших, включая и самого Бриггса (он был из тех оптимистических идиотов, которые ехали в Чикаго, не задумываясь над тем, что сейчас все номера в гостиницах вплоть до Гэри, штат Индиана, заказаны за много месяцев заранее). А потом поднялась спозаранку и пошла на кухню, чтобы приготовить и подать завтрак дюжине гостей.

Бриггс уставился на меня, не веря своим ушам.

— Вы разве не экономка?

— Пусть я экономка, но я не прислуга.

Бриггс поморгал и воззвал к Брайану:

— Мистер Смит?

— Вы ошиблись, мистер Бриггс, — спокойно сказал Брайан, — эта леди — моя жена. Ночью вы видели ее в полутьме, и приходилось шептаться, потому что все спали, — вот вы и не узнали ее утром. Но миссис Смит, я уверен, с радостью отошлет в стирку белье дорогого гостя.

— Нет, не отошлю, — ответила я.

Тут уж опешил Брайни.

— Морин?

— Не стану я отдавать в стирку его белье и завтрак ему больше готовить не стану. С утра он только и проговорил, что яйца не так приготовлены — даже спасибо не сказал, когда перед ним поставили завтрак. Так что впредь пусть идет завтракать в другое место. Кажется, на Шестьдесят третьей есть какое-то заведение. И объявляю всем, — добавила я, обводя взглядом стол, — у нас тут прислуги нет. И мне так же хочется вовремя попасть в Зал Съездов, как и вам. Вчера я опоздала, поскольку стелила постели и мыла посуду. Лишь один человек здесь убрал за собой постель — спасибо, Мэрл! Сегодня я их убирать не намерена — если кто-то свою постель не застелит, в таком виде она и останется. А теперь мне нужны добровольцы, чтобы убрать со стола и вымыть посуду — если же таких не найдется, завтра я вам завтрак готовить не буду.

Через час мы с Брайаном отправились на съезд. По пути на станцию надземки муж сказал:

— Мо, наконец-то представился случай поговорить с тобой наедине. По правде сказать, мне не понравилось, что ты не поддержала меня в присутствии другого попечителя.

— Это когда же? — спросила я, прекрасно зная, о чем речь.

— Я сказал мистеру Бриггсу, что ты охотно отдашь его белье в стирку, а ты наперекор мне отказалась. И тем унизила меня, дорогая.

— Это ты унизил меня, Брайни, пытаясь переубедить, когда я уже сказала ему, чтобы он сам сдал свое белье, Я просто стояла на своем.

— Но он действительно ошибся, дорогая: он думал, что ты прислуга. Я только пытался загладить его ошибку, сказав, что ты с радостью окажешь эту услугу гостю.

— А почему ты не сказал, что с радостью сделаешь это сам?

— Как? — неподдельно удивился Брайан.

— Знаешь, почему? Потому что вы оба считаете, что сдача белья в прачечную — женская работа. И это так, когда речь идет о твоем белье, а женщина — я. Но Руфусу Бриггсу я не жена и служить ему, чурбану этакому, не намерена.