Т. 10 Туннель в небе

— Вот и не забывай про это, и чтобы больше не выходил.

— Я не буду, Джонни. Лопни моя селезенка.

Джон Томас вернулся домой, лег, но уснуть не смог. Немного полежав, он встал, натянул штаны и отправился на чердак.

Дом Стюартов был очень старый, и чердак в нем был самый настоящий; попадали туда через люк, по стремянке из одной из кладовок. Когда-то здесь была настоящая лестница, но ее убрали, когда делали посадочную площадку: понадобилось место для лифта. Но чердак, единственное место в доме, принадлежавшее только Джону Томасу, остался. Мать время от времени «прибирала» его комнату, хотя Джонни был обязан заниматься уборкой сам, да и не хотел, чтобы это делали вместо него.

Потому что если мамочка за что-то бралась, ждать можно было всего. Она могла засунуть куда угодно, выкинуть, даже прочитать любые его бумаги — мамочка считала, что у детей не может быть никаких секретов от родителей.

Поэтому все, что Джон Томас хотел сохранить — так, чтобы никто об этом не знал, — он прятал на чердаке; мать сюда носа не совала — от стремянки у нее кружилась голова. Здесь, под крышей, у Джона Томаса была маленькая, полная всякого хлама клетушка, почти лишенная воздуха. Считалось, что это просто кладовка. В действительности она использовалась для самых разнообразных целей: несколько лет назад Джон Томас выращивал в ней змей, здесь он хранил небольшую пачку книг, рано или поздно попадающихся под руку каждому мальчику; книг, обсуждать которые с родителями не принято. Здесь был даже телефон — просто звуковой отвод от обычного видеофона, стоявшего у Джона Томаса в спальне. Чтобы его соорудить, потребовались познания в физике, те, что он приобрел в школе, и масса хлопот в придачу: работать можно было только тогда, когда мать уходила из дома, а провода не должны были привлекать внимание ни ее, ни техников телефонной компании.

Устройство, хотя и держалось на соплях, но работало; Джон Томас даже добавил к нему сигнальную цепь, и если кто-нибудь пользовался любым из установленных в доме аппаратов, загоралась предупредительная красная лампочка.

Но сегодня звонить никому не хотелось; к тому же порядки у Бетти в общежитии строгие и так поздно ее к телефону не позовут. Хотелось просто побыть одному и покопаться в бумагах, которые он давным- Давно не смотрел. Джон Томас сунул руку под стол и щелкнул тумблером: в совершенно гладкой стенке открылась дверца. За дверцей оказался шкаф, а в нем — книги и бумаги. Он выложил их на стол.

Вот оно, то, что надо: записная книжка со страницами из тонкой бумаги — записи прадедушки, сделанные во время второго разведывательного полета «Пионера». Книжке перевалило за сотню лет, чувствовалось, что ее листали очень многие руки. Сам Джон Томас читал эту книжку раз десять; его отец и дед, скорее всего, — не меньше. От старости страницы сделались хрупкими, многие из них были подклеены.

Джон Томас перелистал записи; страницы он переворачивал аккуратно, но не читал, а скорее мельком проглядывал. Вскоре его глаза остановились на хорошо знакомом абзаце.

Кое-кто из ребят совсем запаниковал, особенно женатые. Раньше надо было думать, сами напросились в полет. Теперь уже все знают ситуацию; мы прорвались и вышли в пространство, от которого до дому лететь и лететь. Ну и что? Мы же хотели путешествовать, вот и путешествуем.

Джон Томас перелистал еще несколько страниц. Он с детства знал историю «Пионера», и она уже не вызывала в нем ни удивления, ни благоговения. Это был один из самых первых межзвездных кораблей, члены его экипажа выбрали профессию открывателей с той же тягой к неизведанному, с которой в золотые дни пятнадцатого столетия моряки покоряли ненанесенные на карты моря на своих утлых деревянных суденышках. В тот же путь уходили и первые межзвездные корабли, и среди них «Пионер»; они прорывали Эйнштейнов барьер [64] с риском никогда не вернуться. Джон Томас Стюарт VIII ушел на нем в неизвестность — это был второй полет «Пионера» — и вернулся в целости и сохранности, женился, сделал себе наследника и вроде бы осел на Земле. Он-то и построил посадочную площадку на крыше.

64

Ненаучный термин, прижившийся в литературе; имеется в виду скорость света, которая, согласно теории относительности Эйнштейна, является конечной, наивысшей скоростью, округленное значение — 300 000 км/сек.

Но как-то ночью он услышал крик диких гусей [65] и записался в новый полет. Из него он уже не вернулся.

Джон Томас XI нашел первое упоминание о Ламмоксе.

Эта планета во многом похожа на нашу старую добрую Землю в отличие от трех предыдущих; здесь можно выйти на поверхность без скафандра. Но эволюция на ней, видно, кинула в свое время монетку — удвоить ставки или проиграть все; вместо конструкции с четырьмя конечностями, принятой в приличном обществе у нас дома, практически все животные здесь обладают по крайней мере восемью ногами… «Мыши», похожие на сороконожек, «кролики» с шестью короткими лапами и парой потрясающих задних толчковых, да что угодно, вплоть до здоровенных тварей, размером с жирафа. Я поймал одного крохотного зверька (если это можно назвать «поймал»: он сам подошел и вскарабкался ко мне на колени) и прямо-таки влюбился в него. Попробую сохранить его у себя, на счастье. Что-то наподобие щенка гончей, только конструкция получше. У шлюза на вахте был Кристи, поэтому удалось протащить его на борт, не сдавая биологам.

65

Метафора, означающая охоту к перемене мест, беспокойство.

В следующей записи Ламмокс не упоминался, разговор шел о делах посерьезнее.

На этот раз, кажется, мы сорвали главный приз. Цивилизация. Офицеры наши совсем обалдели от счастья. Я тоже видел издалека одного из представителей доминирующей здесь расы. Опять многоногая структура, в прочих же отношениях — заставляет задуматься, как выглядела бы сейчас Земля, победи не млекопитающие, а динозавры.

Он пролистал немного еще…

Очень беспокоился, чем же я буду кормить Кулему. Зря волновался. Ему нравятся любые продукты, что я таскаю для него из столовой, но кроме того, он может сгрызть все, что не прибито гвоздями. Сегодня я немного встревожился: он схрумкал мою авторучку. Ну ладно, чернила ему, скорее всего, не повредят, а как насчет металла и пластика? Ну совсем ребенок — что видит, все тащит в рот.

Кулема хорошеет день ото дня; похоже, что этот маленький нахалюга пытается со мной разговаривать — он мне поскуливает, а я поскуливаю ему в ответ. Потом он забирается ко мне на колени и абсолютно ясно показывает, что любит меня. Вот уж хрен отдам я его биологам, даже если меня застукают. Эти живодеры способны распотрошить любую животину, просто чтобы посмотреть, как она там устроена. Нельзя же подводить тварь, которая тебе доверяет.

Самый первый Джон Томас не уходил в море. Вместо этого он расшибся, обучая летать похожую на воздушный змей штуковину с громким названием «аэроплан». Случилось это еще до первой из мировых войн; после этого несколько лет пришлось пускать в дом «платных гостей», а попросту — постояльцев.

Дж. Т. Стюарт III пал в борьбе за правое дело; подлодка, на которой он служил офицером-артиллеристом, вошла в Цусимский пролив [66] Японского моря. Вошла и не вышла.

Джон Томас Стюарт IV погиб при первом полете на Луну.

Джон Томас V эмигрировал на Марс; Джонни быстренько про-листнул его сына, самого знаменитого человека в роду. Ему давно надоели по это самое место постоянные напоминания, что он носит то же имя, что и генерал Стюарт, первый после революции губернатор Марсианского Содружества. Интересно, а что бы случилось с прапрапрадедушкой, окажись революция неудачной? Вздернули бы скорее всего, какие уж там памятники.

66

Он же восточный пролив, он же пролив Крузенштерна, соединяет Восточно-Китайское море с Японским и расположен между островами Цусима (на западе) и Ики и Окиносима (на востоке). 14–15 мая 1905 года в этом проливе произошло сражение между 2-й Тихоокеанской эскадрой вице-адмирала Рожественского и японским флотом адмирала Того.

Много страниц отводилось попыткам дедушки вернуть доброе имя своему собственному деду. Известность генерала Стюарта и его сына были как день и ночь. Последние пятнадцать лет своей жизни сын провел в исправительной колонии на Тритоне. Жена его вернулась на Землю к родителям и восстановила свою девичью фамилию, дав заодно эту фамилию и сыну.

Однако вышеупомянутый сын прямо в день совершеннолетия заявился в суд и поменял свое имя с «Карлтон Гиммидж» на «Джон Томас Стюарт VIII». Как раз он-то и привез Ламмокса на Землю, а на деньги, полученные за полет на «Пионере», выкупил старое семейное гнездо Стюартов. Видимо, он убедил своего сына, что дедушку этого самого сына просто подставили; вышеупомянутый сын не пожалел бумаги, излагая это в своих записках.

Дедушке и самому вполне пригодился бы защитник его честного имени. В записках просто упоминался факт, что Джон Томас Стюарт IX подал в отставку, после чего никогда не уходил в космос. Однако Джонни знал, со слов своего отца, что перед ним встал выбор: или — или. Или отставка, или военный трибунал. Правда, папа сказал еще, что дедушка был бы абсолютно чист, согласись он давать на суде показания.

— Джонни, — добавил папа, — будь всегда верен друзьям; это значительно лучше, чем иметь грудь, увешанную медалями.