Т. 11 Угроза с Земли

— Ты убил меня своим сарказмом, дружище, — проговорил Джонс, сделав гримасу. — Я стыжусь того, что я акционер.

— Тогда почему же ты не продашь свои акции?

На лице Джонса отразилось негодование.

— Какое же это разрешение вопроса? Ты думаешь, что, спустив свои акции, я могу снять с себя ответственность за то, что мне известно о Венере?

— Да ну их к черту! — воскликнул Уингейт. — Пей!

— Ладно, — согласился Джонс. Это был его первый вечер после возвращения из учебного полета в качестве офицера запаса; теперь надо было наверстывать упущенное. «Скверно, — подумал Уингейт, — что этот полет привел его именно на Венеру…».

* * *

— Вставайте! Вставайте! Поднимайтесь! Па-адъем, бездельники! Выкатывайтесь отсюда! Пошевеливайтесь!

Уингейту показалось, что этот хриплый голос пропиливает насквозь его больную голову. Едва он открыл глаза, как его ослепил резкий свет, и он тут же зажмурился. Но голос не собирался оставлять его в покое:

— Десять минут до завтрака, — дребезжал он. — Идите, получайте свой завтрак, не то мы его выкинем!

Уингейт опять открыл глаза и, напрягая всю силу воли, заставил себя поглядеть вокруг. На уровне его глаз двигались ноги, большей частью в джинсах, но иногда и голые — то была отталкивающая, обросшая волосами нагота. Неразбериха мужских голосов, в которой он мог уловить отдельные слова, но не фразы, сопровождалась неотвязным аккомпанементом металлических звуков, приглушенных, но проникающих повсюду: шррг, шррг, бомм!

Шррг, шррг, бомм! Каждое такое «бомм» ударяло по его трещавшей от боли голове. Но еще сильнее бил по его нервам другой шум — монотонное жужжание и шипение; он не мог определить, откуда идет этот шум.

Воздух был насыщен запахом человеческих тел, скученных на слишком тесном пространстве. Запах не был настолько отчетлив, чтобы назвать его зловонием, и в воздухе было достаточно кислорода. В помещении ощущался теплый, слегка отдающий мускусом запах тел, все еще согретых постелью, — не грязных, но и не свежевымытых. Это было угнетающе и неаппетитно, а в его нынешнем состоянии почти тошнотворно.

Уингейт мало-помалу начал осматриваться: он находился в каком-то помещении вроде казармы. Там было полно народу — мужчин, которые вставали, шлепали ногами по полу, одевались. Уингейт лежал на нижней, первой из четырех узких коек, громоздившихся у стены. Сквозь просветы между ног, двигавшихся мимо его лица, он мог видеть такие же этажи коек вдоль стен, от пола до потолка. Кто-то присел на край койки и, натягивая носки, прижался широкой задницей к его ногам. Уингейт подтянул ноги. Незнакомец повернул к нему лицо.

— Присел на тебя малость, приятель? Извини. — Затем добродушно добавил: — Лучше выматывайся отсюда. Старшина будет орать, чтобы все койки были подняты.

Он широко зевнул и встал, уже позабыв об Уингейте и его делах.

— Погодите минутку! — быстро окликнул его Уингейт.

— А?

— Где я? В тюрьме?

Незнакомец с беззлобным интересом пристально посмотрел в налитые кровью глаза Уингейта, на его отекшее, неумытое лицо.

— Эх, парень-парень, ты, видно, здорово набрался на свои подъемные!

— Подъемные? О чем вы, черт возьми, толкуете?

— Господи, да ты что, честно не знаешь, где находишься?

— Нет.

— Да ведь… — У него, казалось, не было большой охоты говорить о вещах само собой разумеющихся, однако по лицу Уингейта видно было, что тот действительно ничего не знает. — Что ж, ты на «Вечерней Звезде» летишь на Венеру.

Несколько минут спустя незнакомец тронул его за рукав.

— Не огорчайся так, приятель. Не о чем переживать.

Уингейт отнял руки от лица и прижал их к вискам.

— Не может быть, — сказал он, обращаясь больше к себе, чем к кому-либо другому, — не может быть…

— Кончай! Пошли завтракать.

— Я не хочу есть.

— Да пошли ты все это подальше. Я понимаю, каково тебе сейчас… Со мной тоже такое бывало. Все же поесть надо.

Подошедший старшина корабельной полиции разрешил спор, ткнув Уингейта дубинкой в бок.

— Что здесь, по-твоему, лазарет или салон первого класса? Подними-ка койку на крюки!

— Потише, начальник, — примирительно сказал новый знакомый Уингейта, — нашему приятелю сегодня не по себе.

Он одной рукой стащил Уингейта с койки и поставил на ноги, а другой — поднял койку вверх, плотно прижав ее к стене; крюки щелкнули, и койка закрепилась вдоль стены.

— Ему будет еще больше не по себе, если он вздумает нарушать заведенный порядок, — предупредил унтер-офицер и прошел дальше.

Уингейт неподвижно стоял босиком на плитах холодного пола; его охватило ощущение беспомощности и нерешительности, которое усиливалось оттого, что он был в одном нижнем белье. Его покровитель внимательно разглядывал эту жалкую фигуру.

— Ты забыл свой мешок. Вот…

Он просунул руку в углубление между нижней койкой и стеной и вытащил оттуда плоский полиэтиленовый пакет. Сломав печать, он вынул содержимое — рабочий комбинезон из джинсовой ткани. Уингейт с благодарностью надел его.

— После завтрака добейся у надсмотрщика пары башмаков, — добавил его новый друг. — А сейчас нам надо поесть.

Когда они подходили к камбузу, последний из очереди как раз отошел от окошка и оно захлопнулось. Товарищ Уингейта застучал в него кулаком:

— Откройте!

Окошко с шумом распахнулось.

— Добавок нет! — изрекла появившаяся в просвете физиономия.

Незнакомец просунул в окошко руку, чтобы оно снова не захлопнулось.

— Мы не хотим добавки, приятель, — сказал он, — мы еще не начинали.

— Так чего же вы, черт подери, не можете приходить вовремя? — заворчал человек в камбузе. Все же он кинул на широкий подоконник два порционных пакета.

Незнакомец передал Уингейту один пакет и присел прямо на пол, прислонясь спиной к переборке камбуза.

— Как тебя зовут? — спросил он, раскрывая свой картонный пакет. — Меня — Хартли, Большеротый Хартли.

— А меня — Хамфри Уингейт.

— Ладно, Хамф. Рад познакомиться. Так что это за спектакль ты мне тут устроил?

Он подхватил ложкой огромный кусок яичницы и отпил глоток кофе из уголка бумажного пакетика.

— Меня, наверно, напоили и втащили на корабль, — сказал Уингейт, и лицо его исказилось от тревоги. Он попытался выпить кофе, подражая Хартли, но коричневая жидкость вылилась ему на лицо.